Гроза тиранов - Андрей Муравьев

Тут же снова вокруг разлилось лазурь Адриатики, пенный прибой ласкает затекшие ноги, камешки под тонким полотенцем покалывают спину. Рывок, и судорога потянула ее вниз. В пену, в бездну, в зев…

Девушка дернулась, окончательно приходя в себя.

Она лежала в незнакомом доме на невысоком деревянном помосте. Шерстяной плащ укутывал ноги, у изголовья присела ее давешняя знакомая. Рука сербки стирала испарину с ее лба.

– Очухалась? Умница, малявка.

Ко рту поднесли глиняный кубок с водой. Пить хотелось до одури.

Когда жажда отступила, девушка осмотрелась.

Низкие стены жилища были сложены из осколков камня, даже без применения раствора. Через щели в кладке кое-где проникали лучики света. Местами хозяева замазали дыры глиной, укрепили землей, но большая часть стены напоминало решето. Низкая деревянная кровать и колченогий табурет, убогий очаг, узенькое окошко, затянутое пузырем. Плоский потолок из необструганных досок, из-под которых свешивались корни растений, довершал картину.

– Где я?

Сербка усмехнулась.

– А ты где думала? – и сама же ответила. – У нас, в Гловатичах.

– Где?

Ливка убрала кувшин с водой, поправила подушку под боком израненной товарки и объяснила.

– Мне гайдук, который нас у турка отбил, серебра дал, чтобы я, значит, тебя выходила… – она поправила платок. – Обещал заехать, проверить.

Сербка еще раз промокнула быстро покрывающийся испариной лоб Нелли.

– А у нас никто с юнаками спорить не будет. Сказали, чтобы выходила, значит, выхожу, – она усмехнулась. – Сказали бы закопать, закопала бы.

Нелли передернуло. Сербка все так же улыбалась.

Глава 6

Каратели

1

Возвращение я перенес неважно. Все-таки для таких авантюр тело еще не окрепло. Во время пешего перехода домой открылись вроде бы давно затянувшиеся раны на боку, раскровянилась рука. Состояние, как и самочувствие, было аховое. Даже, если точнее, хреновое совсем. Если бы не теплый лозовач, от которого попеременно хотелось то пить, то блевать, и который на время снимал боль, уж и не знаю, чем бы все закончилось.

Я уселся на лежанке. На лавке у входа дрых старый Мирко. Барис пропадал где-то.

Спать не хотелось. Нехорошие мысли отгоняли сон. И главным среди этих червоточин, разъедающих мозг, был вопрос о том, каким образом мой крестик попал в руки лжепосланника.

Чертовщина! Как умыкнули крестик из запертого сундука? Как?!

Загадка? Загадка…

Ключ от сундука был только у меня и у брата. Даже Мирко в сокровищницу своего хозяина не заглядывал. А вещь пропала… Главное, я четко помню, что его туда положил. Завернул в тряпочку и прикрыл библией. Ясно помню, без экивоков. Мой ключ в поясе пролежал все время, ключ Бариса – при нем и сейчас…

Конечно, если исключить мистику, то взять эту серебряную безделушку, кроме меня и его, явно некому. Я не брал, значит… Но это если думать просто. Без фантазии… А если напрячь извилины?

Я пополз на улицу. Потянулся и тут же выругался. Повязка ночью съехала и врезалась в коросту ожогов, до которых старая ведьма так и не добралась.

Припарки венецианца творят чудеса, но даже они не могут вернуть мне здоровье в мгновение ока. Я вспомнил наставления старого доктора, подошел к сваленным на столе лекарствам. Что тут надо бодяжить?

Пока разжег огонь в уличном «летнем» очаге, пока вода закипела, вылез старик.

– Что ж ты, Петя, меня не разбудил? Сам маешься? – всплеснул руками.

Думай!

Итак…

Неизвестные враги могли применить отмычку, могли снять ключ во время ночевки в горах и вернуть перед операцией. Что еще?.. Могли сделать слепок или подобрать похожий ключ, наконец! Куча путей, но есть и зацепки.

Первая. То, что взяли только крестик, указывает, что кто-то знал о том, что он мне дорог и знаком брату. Барис? Но ему-то это незачем… Мог просто увести людей, они ему как себе доверяют. Сказал бы – зарезали бы меня и глазом не моргнули. Бред! Брат он мне, хотя и сводный! У горцев это святое… Значит, взял тот, кто знал или догадывался о важности этой безделушки. Ведь, сходство с крестиком арамбаши могли заметить случайно. так или иначе, похититель – человек из ближайшего окружения… Кто?

Я глянул на суетившегося у летнего очага Мирко. Рядом колол дрова соседский постреленок Саво (именно он был тем «внучком», который водил моего ослика по дорогам побережья). Их тоже подозревать?

Сам же и ответил: «Пока и их!»

Кроме старика и соседей, в доме часто бывали почти все гайдуки отряда, заглядывали многие жители деревни. Очень широкий круг потенциальных предателей.

Голова ныла после вчерашнего отмечания удачного похода. Вроде и не пил, но и малости хватило.

Мирко поднес кружку с отваром. Хорошо…

Надо думать дальше.

Итак… Подозреваемых много. Все примерно одинаковы. То есть – на первый взгляд у всех нет ни видимого мотива, ни средств для такой сложной операции. Да и манеры попроще… Отравить могли бы многие, зарезать, но разыгрывать непонятный спектакль для того… Для чего, кстати? Может, здесь будет ниточка?

Ну, уйдут гайдуки… И что? Меня подставят? Как? Вроде ничего я туркам в Которе не сделал, никак не засветился. А если бы была необходимость разоблачить меня перед османами, не проще ли было бы просто назвать на рынке русским шпионом или письмо подбросить? Не сходится!

Я покачал головой и протянул кружку за добавкой. Мирко долил из горячего котелка.

Думай, чугунная голова, думай!

Что у меня за выводы?

Первое: действовал кто-то из близкого окружения. Второе: мотивы поступка мне остались неясны… Есть и третье. Что-то режет мне глаза в этой картинке…

Что?

Булькает похлебка в большом медном котле. Мирко режет на лавке зелень, сыр, ломает на ровные куски свежий хлеб.

К черту! Надоело!

Я встал и, опираясь на свежевырезанную клюку, побрел к столу.

К черту тяжелые мысли! С домыслами потом разберусь. Когда в голове прояснится. А пока надо форму восстанавливать.

Старик суетливо достал из-за лавки кувшин с вином. Глиняные стенки – в утренней росе… М-м-м… Красота! Небось, по нёбу прошмыгнет, как холодненькое пиво?!

Всех запасов воли едва хватило, чтобы отрицательно помотать головой. На удивленно-обиженную физиономию старого гайдука выдавил жалкое объяснение:

– Лекарство… Нельзя.

Соврал, конечно… Но надо же сохранить голову ясной.

Саво сбегал и принес из дома ковш теплой чистой воды. Предложение Мирко плеснуть туда вина я мужественно проигнорировал.

Даже малец на меня посмотрел странно. К чему это?

2

О причинах, побуждающих население жарких стран пить воду, смешивая его с вином, вспомнил к вечеру… Но было поздно.

Мало того, что тело скручивали боли от турецких гостинцев, так еще и живот выворачивало так, что впору было селиться на выгребной яме.

Жуть…

Днем навестил спасенную цыганку, Френи. Не добавила оптимизма эта встреча.

Бедная девушка выглядит как узник Освенцима. Вес – килограмм тридцать, скелет, обтянутый кожей, волосы начали выпадать, щеки ввалились. В сознание так и не пришла. Бабки, приставленные к ведьмарке, поят ее мясным отваром, приоткрывая плотно сжатые зубы лезвием ножа. После первого раза ее вытошнило какими-то сгустками шерсти, травой и землею. Мне показалось, или я заметил мышиный хвостик? Что едят замурованные в стену? Что пьют, когда хотят прожить подольше? Меня передернуло от таких мыслей…

От долгого сидения в темноте глаза бедняжки воспалились. Разум бродит где-то на грани безумия. Бормочет, скулит. Изредка начинает говорить, но сербки ничего не могут разобрать. Язык – не сербский и не турецкий.

Дрянь дело… Думал, что найду пропуск домой, а, похоже, обрел лишь новую проблему на свою голову. Как дальше все пойдет, не знаю, но уже сейчас мне тяжело объяснить Карабарису, зачем я вожусь с этой цыганкой. Говорю, что «надо», и делаю умное лицо. Надолго ли хватит?

Хорошо, что атаману не до меня. Месть утолена, совесть и горская спесь успокоены. Арамбаши строит планы на ближайший поход. Гайдуки чистят оружие, латают плащи и обувь, сбывают добычу пришлым носатым коробейникам.

Дни провожу за ходьбой по окрестностям. Ноги потихоньку наливаются силой, крепнет спина, зарастает бок. Только кисть левой руки так и не восстановилась. Безымянный и средний палец срослись криво. А может, повреждены сухожилия или еще что. Не могу сжать кулак и все тут! Скрюченная лапа, а не рука!

Карабарис, когда пытается меня подбодрить, шутит, что рука теперь под пистоль хорошо приспособлена. Горькое утешение. Но и оно не верно. Проверял я… Не держит рука тяжелый кремневый пистолет.

В лицо мне стараются не смотреть. Не столько из жалости, сколько из страха. Пробовал разглядеть себя в маленькое зеркальце. Ужаснулся – зубов не хватает, шрамы, багровые рубцы на подбородке, в разведке я прикрываю их накладной бородой. Мирко пошутил, что когда я улыбаюсь, ему становится нехорошо. Не смешно так пошутил – почти жалобно. Мол, не надо пугать без причины. Неприятно…