Ненастоящая семья - Мария Манич

Дроздов медленно приподнимает голову и с удивлением заглядывает в мои глаза. Я выдерживаю этот взгляд и безуспешно пытаюсь скрыть толпу бегущих по коже мурашек. Он дует мне на раны, а я, кажется, проваливаюсь под лёд так не вовремя нахлынувших чувств.

Глава 11

Несколько следующих дней проходят относительно спокойно. Мы с Ромой никак не контактируем, не видимся и не переписываемся. Руки так и чешутся настрочить ему дурацкое: «Привет! Как дела? Что делаешь?» Мне правда интересно, чем он занят в последние майские дни. Обрабатывает фотографии? Правит диплом? Снимает свадьбы? Или занимается расследованием пожара в своей студии? Однако это глупо, и никуда такое общение нас не приведёт. Точнее, приведёт… в тупик. А из тупика какой выход? Только лезть на стену или поворачивать назад. Назад поворачивать в романтических отношениях всегда немного унизительно.

Поэтому я просто мечтаю о том, чтобы Дроздов как-нибудь сам объявился, обаятельно улыбнулся и спросил о моих коленках. Это было бы очень мило с его стороны, а мне очень приятно.

Вместо Ромы объявляется Куликов.

Звонит ранним утром, в тот момент, когда Зоя смотрит «Малышариков» и ковыряется в своей тарелке с овсянкой, и заявляет, что соскучился по дочери. Надо же! Прямо так среди недели и соскучился?

«А ещё нам нужно поговорить» — басит в трубку и отключается. А вот это уже настораживает.

Наши с ним разговоры ничем хорошим не заканчиваются, плавно перерастают в крики и ссоры. Часто родители одного ребёнка, живущие не вместе, бывают несогласны в некоторых аспектах воспитания, а когда на одну из сторон давит ещё и несостоявшаяся свекровь…

В общем, мы с Женей почти не разговариваем, и это к лучшему, хорошо бы так и оставалось.

Приезжает мой бывший через сорок минут. Видимо, правда очень соскучился по дочери, прям невтерпёж было.

— Папа! — взвизгивает Зоя, как только видит отца на пороге. Подбегает, обвивает руками ноги папаши, виснет на них, поджав свои.

Женёк рассеянно треплет светленькие волосы на макушке дочери и внимательно на меня смотрит.

— Привет, Лена. Вы одни? — спрашивает, вытягивая шею в сторону кухни.

Папа поехал по нашим с Дроздовым делам в загс, скоро уже должен вернуться или позвонить. А мама ушла на работу.

Моих родителей Куликов, понятное дело, недолюбливает, а ещё очень боится. После его финта ушами, когда он бросил меня на сносях и укатил в свой Египет, папа обещал отстрелить ему яйца. Мама поддержала эту идею.

— Одни. Вы сразу гулять пойдёте? Мне её переодеть надо.

— Я бы выпил чаю, — загадочно бубнит Женя, сбивая меня с толку своим внезапным желанием остаться.

Он никогда у нас не задерживается. Всегда очень занятой и важный, спешит по своим делам, зажимая под мышкой чёрный кожаный портфель. Он и сейчас у него там же.

Куликов снимает свои лакированные туфли и аккуратно сиавит на обувную полку. Подхватывает на руки нашу вертлявую дочь и смачно чмокает в щёку.

Моё сердце не дрожит и не тает. Я скорее ощущаю странный дискомфорт. Когда с Зоей общался Рома, ничего подобного не чувствовала. А сейчас словно ревную малышку к её кровному отцу. Хочется протянуть руки и забрать свою ношу, прижать к себе и тоже поцеловать.

Что я и делаю.

Зоя идёт ко мне нехотя, она, в отличие от меня, рада своему папочке.

— Соберёшь рюкзачок себе на прогулку? Положи туда всё-всё самое важное, а я пока напою твоего папу чаем. Идём, — киваю Жене и, не оборачиваясь, иду на кухню. Куликов, проигнорировав водные процедуры, семенит за нами. Его присутствие давит на меня непонятным грузом. В мысли опять прокрадывается Дроздов и перетягивает внимание на себя.

Рядом с ним комфортно и спокойно, даже когда он ругается на меня. Поругается и перестанет. Потом вон на коленки дует. А Женя разбил мне сердце, нанеся раны похлеще асфальтовой болезни, и прятался за юбкой у мамы почти полгода. Пока она сама его не привела знакомиться с дочерью.

Зоя, конечно же, никуда не уходит. Путается у меня под ногами, пока ставлю чайник, и просит яблоко.

— К чаю ничего нет. Не успели купить.

Ставлю перед молчаливым Женей кипяток и вазочку с рафинадом. Сама отхожу к кухонному гарнитуру, опираюсь на него бедром. Складываю руки на груди и выжидающе смотрю на бывшего.

Голубая рубашка в тонкую белую полоску, синие брюки и в тон к ним носки. Он реально собирается в таком виде с Зоей по площадке скакать, или «соскучился по дочери» — лишь предлог заехать?

— Ну? — решаю подогнать долгого на разгон Куликова. — Что там за разговор у тебя ко мне?

— Кто он? — прочистив горло, выдаёт Женя и смотрит на меня глазами полными праведного гнева.

— Кто он — кто?

— Твой хахаль!

Я, наверное, должна покраснеть, но… но я давно ничем Куликову не обязана. Скорее он мне должен алименты, которые запаздывают уже на три дня.

— Нет у меня никого.

— Мать сказала ты замуж выходишь.

Начинается. Эта тайная свадьба определённо выйдет мне боком.

— Тебя это не касается, — чеканю, забрав у Зойки огрызок, и со злостью швыряю его в мусорное ведро.

Дочь напевает себе под нос песенку про синий трактор и крутится вокруг своей оси, совсем не замечая молний, которые мечет её отец в меня.

— Ещё как касается! Я должен знать, кто будет ошиваться рядом с моей женщиной и моей дочерью! — на тон громче гаркает Женя и начинает покрываться отвратительными красными пятнами.

Я морщу нос, а потом громко хохочу. Зоя поддерживает веселье. Один Куликов сидит с кислой миной. Что за замашки собственника, опоздавшие на три года?

— Кажется, ты что-то перепутал, Евгений, — холодно произношу я. — Дочь твоя, и я понимаю твоё беспокойство. Меня приписывать к своей собственности не надо.

— Я расстался с Лизой. Я хочу участвовать в жизни дочери больше и чаще. Зачем тебе кто-то ещё, Ленок? Вспомни, как нам было хорошо вместе! — переходит