Власть и наука - Валерий Сойфер

Приведя эту цитату, редакторы "Правды", вслед за Ольшанским, заявили, что ничего подобного на сессии в 1948 году сделано не было, что авторы статьи в журнале "Нева", как было сказано, "извратили итоги сессии", что "... ни в докладе "О положении в биологической науке", ни в постановлении сессии ВАСХНИЛ нет и намека на то, о чем говорится в приведенной цитате. Тогда... и теперь... речь шла и идет о другом: о борьбе двух противоположных мировоззрений в науке. Советским биологам дорога наша наука, и они хотят ее развивать только на основе марксистско-ленинского учения, диалектического материализма" (48).

Легко заметить, однако, что именно перенесение принципа классовости в биологическую дискуссию было характерной чертой сессии 1948 года, пронизывало выступления большинства сторонников Лысенко на сессии. Отрицать это было всё равно, что называть черное белым. Апелляция же "правдистов" от имени всех советских биологов выглядела просто демагогической уловкой.

Газета "Правда" послушно подлаживались под взгляды Лысенко и в вопросе изучения физических и химических процессов в явлениях жизни. Как уже было сказано выше, в Постановлении ЦК КПСС и Совета Министров СССР, принятом в январе того же года, содержался раздел о необходимости "изучения физики и химии живого" (49). Авторы редакционной статьи в "Правде" разъясняли это место так, что по сути отвергали это направление науки:

"... исследованиями по физике и химии живого ни в коей мере нельзя подменять изучение биологической специфики, раскрытия сущности явлений жизни и отыскания биологических закономерностей развития органического мира" (50).

Однако главным принципом, который коммунисты провозглашали очередной раз, было то, что лысенковские представления партия рассматривает как неотъемлемую часть развиваемой в СССР идеологической доктрины:

"На передовых позициях борьбы за коммунизм стоит мичуринская биология. Прочно опираясь на гранитные основы марксизма-ленинизма, диалектический материализм, мичуринская биология смело вторгается в жизнь, все глубже проникает в тайны природы...

...Поэтому статью "Перспективы советской генетики", напечатанную в журнале "Нева", надо считать ошибочной и вредной для нашей науки" (51).

Столь суровое и категоричное осуждение Кирпичникова и Медведева не привело, однако, к репрессивным мерам, которые бы неминуемо последовали после такой статьи еще несколько лет назад. Редколлегия "Невы" в сентябрьском номере вынужденно признала (52), что ошиблась, опубликовав статью "Перспективы советской генетики". Но оба автора не только не были арестованы или судимы, но даже не были выгнаны с работы немедленно (53). Не удалось Лысенко укрепить свои позиции и в Академии наук. Келдыш нисколько не изменил направленности работ в Академии. Физико-химические исследования жизненных процессов продолжались, Институт цитологии и генетики в Новосибирском Академгородке набирал силу, работали многочисленные лаборатории в Москве, Ленинграде, Минске, ученые упрочали свои усилия в изучении наследственных процессов.

Реорганизация Академии наук и провал Н.И.Нуждина на выборах в академики

Возможно, не без влияния Лысенко ЦК партии дал согласие на проведение в 1963 году очередной реорганизации структуры Академии наук СССР (54). Теперь все академические научные учреждения были разделены по трем секциям: "Физико-технических и математических наук", "Химико-технологических и биологических наук" и "Общественных наук". Во главе второй секции встал академик Н.Н.Семенов, открыто благоволивший генетикам.

В этой секции было организовано пять отделений -- два химических, два биологических (общей биологии и физиологии) и одно, как говорили, на стыке наук: ему дали длинное название "Биохимии, биофизики и химии физиологически активных соединений". Туда же отошла лаборатория Дубинина, входившая в состав Института биофизики. Таким образом в этом Отделении сосредоточились все основные "недруги" Лысенко, тяготевшие к развитию точных направлений биологии. Теперь они при поддержке физиков, таких как Тамм и Сахаров, могли распоряжаться в рамках дозволенных свобод внутри своего Отделения, но им нечего было делать во вновь созданном Отделении общей биологии, и обстановка для Лысенко несколько разрядилась... .

В биологическом отделении главенствующее место стал занимать Институт генетики во главе с Лысенко; в некоторой изоляции после разгромных речей на Пленуме ЦК КПСС и статьи в "Правде" оказался Ботанический институт, а остальные институты -- Зоологический в Ленинграде, Морфологии животных и Палеонтологический в Москве держались подальше от Лысенко. Был еще Главный Ботанический сад АН СССР во главе с Цициным, но директор Ботсада был готов драться за первенство с Лысенко в качестве лидера мичуринской биологии (в этом качестве он иногда вставал в позу и по генетическим вопросам).

Воспользовавшись реорганизацией, Лысенко решил укрепить позиции в Отделении общей биологии, чтобы создать себе большинство в составе академиков. На 1964 год были объявлены выборы в академию, и ЦК партии распорядился выделить Отделению общей биологии дополнительные места (то есть средства для оплаты гонорара) сразу для трех академиков по специальности "генетика". Хотя приставки "мичуринская" не было, само собой разумелось, что выбирать можно будет только "мичуринских генетиков", а не "врагов прогресса и метафизиков". Сам Хрущев включился в обсуждение кандидатур, и в ЦК партии было решено, что на эти вакансии следует избрать селекционеров, твердо придерживающихся лысенковских взглядов (предпочтительно, П.П.Лукьяненко или В.Н.Ремесло), и обязательно, всенепременно -- Н.И.Нуждина, ставшего правой рукой Лысенко в эти годы.

Вопрос об избрании Нуждина стал и для Лысенко и для Хрущева вопросом престижа -- вот до какой степени дошла вовлеченность партийного лидера в дела академии. Кандидатуру Нуждина рассмотрели на заседании Секретариата ЦК КПСС, Хрущев дал ему высокую оценку, после чего было принято специальное на этот счет решение9.

Сам по себе этот факт был экстраординарным. Конечно, кандидатуры избираемых в академию с 1929 года подробно обсуждались в аппарате ЦК (и не только в Отделе науки, но и в других отделах, контактирующих с теми или иными отделениями Академии), предварительные списки кандидатов, начиная с 1929 года, утверждало Политбюро. Обработка академиков, вызываемых в кабинеты в здании на Старой площади с целью инструктажа относительно того, за кого следует подавать голоса, а кого лучше было бы не избирать, всегда была важной частью избирательной кампании. В случае с Нуждиным было оказано жесткое открытое давление -- совсем в духе беспардонного и повседневного вмешательства Хрущева во все вопросы -- и как стихи писать, и как скульптуры ваять, и какие песни петь, и как метромосты строить, и какой этажности дома возводить, и даже как движение автотранспорта по Манежной площади пустить. Хрущев вызвал после заседания Секретариата ЦК Келдыша и в грубых выражениях (видимо, зная антипатию Президента к Лысенко) потребовал обеспечить избрание лысенковских протеже и, в первую очередь, Нуждина в действительные члены Академии. В противном случае, -- сказал он, -- академии грозят административные меры, вплоть до её закрытия и передачи институтов, лабораторий и прочих организаций в ведение Госкомитета по науке и технике. Положение, таким образом, стало критическим.

В 20-х числах июня, наконец, настал срок выборов. Они проходили, как всегда, тайно и двухступенчато. Сначала кандидатов рассматривали в специализированных отделениях: физиков -- в физических, химиков -- в химических, биологов -- в биологических отделениях. В Отделении общей биологии Лысенко, используя "машину голосования", то есть насажденное им в течение полутора десятилетий послушное большинство, довольно легко добился своего. Его кандидаты, за исключением Ремесло, были рекомендованы, и теперь уже общему собранию всех академиков оставалось лишь автоматически утвердить (также тайным голосованием) тех, кто прошел сквозь первое сито.

Как правило, камнем преткновения на выборах было голосование в отделениях. Кто же лучше может знать истинную цену ученого, как не его коллеги? Но здесь получилось иначе. На общем собрании Академии наук СССР 26 июня 1964 года сразу трое академиков выступили против избрания Нуждина в члены академии, задев при этом очень чувствительно самого Лысенко (55). Первым попросил слова В.А.Энгельгардт, который сказал, что за Нуждиным нет никакого вклада практического характера, а его теоретические работы ни один ученый в мире вообще не цитирует (56). А.Д.Сахаров говорил не столько о Нуждине, сколько о преступной деятельности всех лысенкоистов и призвал "...всех присутствующих академиков проголосовать так, чтобы единственными бюллетенями, которые будут поданы "за", были бюллетени тех лиц, которые вместе с Нуждиным, вместе с Лысенко несут ответственность за те позорные страницы в развитии советской науки, которые в настоящее время, к счастью, кончаются. (Аплодисменты)" (57)10.