Секретная война. Записки немецкого шпиона - Франц Ринтелен

— Прошу извинения, не могу ли я немедленно сказать несколько слов адмиралу?

— Не думаю. Что вы хотите ему сообщить? Неужели это так важно?

— Да, очень важно; адмиралу будет очень интересно узнать то, что я хочу ему сказать.

— Скажите это мне.

— Это невозможно; я должен передать это ему лично.

Он пошел к телефону. Только что пробило восемь часов вечера, но адмирал был ещё в своём кабинете и изъявил готовность принять меня немедленно. Лил сильный дождь, когда мы шли по двору адмиралтейства. Встретив меня стоя, адмирал спросил:

— Что привело вас сюда так поздно? Я вытянулся по-военному.

— Я пришел сдаться.

— Что вы этим хотите сказать? Мы только что послали о вас телеграфный запрос в Берн!

— В этом нет больше никакой необходимости.

— Что все это значит?

— Капитан Ринтелен имеет честь сдаться в качестве военнопленного. [75]

Адмирал упал в свое кресло; он разглядывал меня, раскачиваясь в кресле, затем поднялся, похлопал меня по плечу, довольный, ворча себе под нос:

— Вот что значит прекрасно сыграть.

Он открыл дверь в соседнюю комнату, позвал лорда Хершеля и сказал:

— Позвольте мне представить вам нашего нового военнопленного — капитана фон Ринтелена.

Адмирал выбрал столик в углу, где мы были одни и могли спокойно беседовать. Им, конечно, хотелось многое узнать от меня, и, чтобы вызвать меня на разговор, они стали рассказывать такие вещи, которые заставили меня содрогаться от ужаса. Разумеется, важных секретов они мне ее сообщили; по некоторым соображениям, они сообщили мне лишь некоторые подробности из всемирной деятельности Интеллидженс сервис. Но всего было достаточно для меня, чтобы понять, что фактически мы ничего не предпринимали без того, чтобы английская контрразведка предварительно не была информирована о наших намерениях. Я провел несколько часов в обществе этих двух англичан и узнал многое, о чём прежде и не подозревал.

— Не было никакой необходимости так долго дожидаться коктейля, который я вам недавно предложил, капитан, — сказал лорд Хершель.

— Так долго?

— Мы вас дожидаемся уже четыре недели. Ваша встреча была подготовлена, но вы почему-то медлили. Почему вы не оставили Нью-Йорк тотчас же по получении телеграфного приказа?

Что это? О чем он говорит? Бывают случаи, когда человек не смеет верить своим собственным ушам?

— Конечно, капитан, — сказал адмирал, — это, быть может, оскорбит ваше чувство германского офицера, но в наши руки вы попали не столько благодаря нашим агентам, сколько благодаря вашему военному или морскому атташе — я уже точно не помню, кому именно из них обоих... Всегда ли вы жили в полной гармонии с... как его имя... с капитаном фон Папеном?

- — Что вы хотите этим сказать?

— Нечто такое, что вам неприятно будет услышать. Всякое человеческое легкомыслие должно иметь предел. Он так часто в своих телеграммах, посылаемых в Берлин, упоминал ваше имя на чистом и хорошем немецком языке, что попросту выдал вас с головой нам. [76]

— Я не понимаю, лорд Хершель, о какой телеграмме вы говорите?

Адмирал наклонился ко мне через стол; он снял очки, пристально посмотрел мне в глаза и сказал саркастически:

— Мы имеем в виду телеграмму, которую вы получили 6 июля, то есть, месяц назад. Капитан Бой-Эд встретил вас на углу 5-й авеню и 45-й улицы, где он передал вам депешу, и... извините одну минуточку... я сейчас прочитаю вам ее текст.

Он достал из своего кармана небольшую пачку бумаг, выбрал один из документов и, к моему удивлению, прочел: «Германское посольство, морскому атташе. Конфиденциально сообщите капитану Ринтелену, что его вызывают в Германию».

— Что вы скажете на это? — спросил он. — Разве у нас не было основания говорить, что вы слишком долго задержались?

Спокойствие, которое мне удавалось сохранить до сих пор, начало меня покидать. Как попала к ним в руки эта телеграмма? Она ведь должна была быть зашифрована; но после всего того, что я здесь услышал, она зашифрована не была.

Я откинулся на спинку стула и вспомнил тот день, когда Бонифейс явился ко мне в контору, чтобы сообщить грустным тоном, что «чрезвычайно секретный» шифр похищен у морского атташе английскими агентами.

Адмирал внимательно смотрел на меня.

— Телеграммы, посланные графу Шпее, командующему крейсерской эскадрой... — бормотал лорд Хершель, как бы погружённый в свои думы.

Это совсем для меня ново! Адмирал Шпее встретил английские броненосцы 8 декабря 1914 года; и, тем не менее, Хершель, очевидно, говорит, что перехвачены были также некоторые телеграммы, адресованные графу Шпее, хотя кража в канцелярии атташе совершена была позднее. Мне хотелось знать, как в действительности обстояло это дело, и я внезапно сказал:

— Но ведь шифр был скопирован значительно позднее декабря 1914 года?

Холл подскочил.

— Когда, вы сказали, был скопирован шифр?

Это показалось мне ловушкой. Он определённо хотел знать, известны ли мне факт и дата снятия копии с шифра и способ, каким это было сделано. Я быстро подумал. В качестве военнопленного в Англии мне рано или поздно удастся связаться с Германией, а поэтому я решил узнать [77] возможно больше. Я те открою никакой тайны, если скажу адмиралу, что мне известно, как англичане получили шифр.

— О, — сказал я, — вы говорите об этом нью-йоркском деле, когда вами была подослана та молодая особа к секретарю посольства? Но об этом знают даже дети!

Они смотрели на меня, немного сбитые с толку, и. Холл медленно произнес:

— Об этом знают даже дети?

Последовало мучительное молчание, и в этот момент у меня блеснула ужасная мысль. Почему, почему замолчали они как раз в эту минуту? Неужели они этим хотели сказать, что в самом посольстве эти большие «дети» ничего не видели?

Это явилось ударом для меня! Я всегда боялся этого, хотя и предупредил письмом Берлин немедленно после моей беседы с Бой-Эдом, сообщив, что шифр известен врагу, и потребовал немедленной его замены. Я знал, что мое послание благополучно прибыло в Берлин, но было очевидно, что оно было оставлено без внимания. Я считал себя вправе сделать отсюда свои собственные выводы; так или иначе, но первый шифр был известен англичанам; мое воображение разыгралось вовсю: быть может, они овладели им еще во время наших первых потерь... когда, например, был потоплен крейсер «Магдебург» у берегов Кронштадта. Это было катастрофой для нас, но как выгодно для них!