Секретная война. Записки немецкого шпиона - Франц Ринтелен

Я встретил чрезвычайно возбужденного и воинственно настроенного Макса Вейзера. Он сказал, что все эти рабочие пришли записаться в союз; мне пришлось пойти в банк, чтобы взять оттуда дополнительные средства. У меня было достаточно денег на выплату пособия в течение некоторого времени и, кроме того, я знал, что благодаря посланной в Германию телеграмме моя касса вновь наполнится.

На следующий день около тысячи пятисот рабочих объявили стачку в нью-йоркском порту, а еще через несколько дней ни один транспорт не мог уже делать погрузку. Победа была близка, но я составил свой план, не учитывая силы сопротивления американского финансового капитала. В то время как мне удалось парализовать погрузку военного снаряжения в нью-йоркском порту, активные члены моего союза разъезжали по всем направлениям. Они открыли филиалы во всех портах, устраивали бесконечные собрания и везде объявляли стачки.

Что касается меня, то я сидел у себя в конторе и получал по двадцать телеграмм сразу, конечно, в зашифрованном виде. По телеграфу я переводил во все центры денежные суммы на рекламу, на наем помещений под собрания. В Соединенных Штатах вспыхнул ряд забастовок, [63] которые заставили побледнеть руководителей существующих профсоюзов. Мы развернули движение, последствия которого никто не мог предвидеть. Бонифейс тоже включился в это дело и нанял ораву подозрительных субъектов, которые выдавали себя за моряков и орали во всю глотку на наших собраниях.

В некоторых портах наш успех был ошеломляющим. Суда были одно за другим покинуты, бессильные закончить погрузку. На страницах американских газет начали вопить, взывая о мести. Газеты получали из Европы телеграммы, сообщающие, что задержка военных материалов для союзников равносильна настоящей катастрофе.

В то же время руководители отделений моего союза на местах начали бомбардировать президента Вильсона сотнями телеграмм из всех городов и портов страны — конечно, за мой счет — с требованием издать закон против экспорта оружия. Я узнал, что Гомперс со своими друзьями спешно отправился к Вильсону, и президент принял его. Я дал соответствующее указание, и президент был буквально засыпан телеграммами, требовавшими, чтобы он принял также делегацию руководителей моего союза. Наконец, 15 июня он согласился принять такую делегацию. Мы на это возлагали большие надежды, так как у нас было достаточно оснований полагать, что президент уступит под сильным давлением нашей группировки. Однако в самый канун назначенного дня он сообщил телеграфно, что не, может принять наших делегатов, так как находится на даче. Почва в Вашингтоне становилась слишком накаленной.

В то время как Вильсон дал этот уклончивый ответ, военная промышленность готовила свое контрнаступление. Я опять почувствовал, что за мной следят; полиция напала на мой след, и мне надо было принять меры предосторожности.

Но что было самое худшее — мы теряли почву; рабочие возобновляли работу. Наш союз продолжал бастовать, но более старые организации мобилизовали своих членов, и мы не могли надеяться на снятие их с работы, так как они получали большие суммы, чтобы сломить стачку. Скоро мы узнали, что военные поставщики наполнили кассы старых профсоюзов миллионными суммами, что Гомперс и его помощники все время проводили в вагоне или на автомобиле, рыская по всей стране и организуя контратаку.

Когда нашим противникам удалось возобновить работу, я обрушил на них новый удар. Мы тоже отправились в путь, на сей раз по совету австро-венгерского посла доктора [64] Думбы.

В тот самый момент, когда Гомперс намеревался уже праздновать победу, рабочие самого крупного военного завода Соединенных Штатов — сталелитейных заводов Вифлеемской компании бросили работу. На этих заводах работали почти исключительно австрийцы. Борьба продолжалась с переменным счастьем. Окончательная победа зависела от крепости нервов и денег.

* * *

Скоро произошёл один неприятный случай: войдя в контору, я застал Бонифейса, который сидел в большом унынии. То, что он мне рассказал, не могло меня обрадовать, так как он сообщил мне неприятные новости.

— Говорите прямо, мистер Бонифейс, — сказал я ему. Но я широко раскрыл глаза, когда он мне рассказал историю, которой я сперва не хотел поверить. Благодаря своим таинственным, но ценным связям он узнал, что «чрезвычайно секретный» шифр германского посольства похищен. Английские агенты подослали молодую девушку к одному довольно низкооплачиваемому сотруднику германского морского атташе. Завязав с ним интимное знакомство, она сумела убедить его, что глупо жить так стесненно, когда он сразу может разбогатеть. Молодой человек согласился сделать всё, что она попросит у него, и в результате он передал ей чрезвычайно важный и строго секретный шифр. Она передала его англичанам. По словам Бонифейса, с шифра была снята копия, после чего он тщательно был положен на прежнее место, которое, вероятно, охранялось очень плохо.

Эта халатность атташе была скоро подтверждена из другого источника.

Я был потрясён. Это был тот самый шифр, который я привез из Германии для посольства, потому, что относительно прежнего существовали подозрения, что он попал в руки неприятеля. Я поблагодарил Бонифейса и отпустил его.

Затем я тотчас же отправился в посольство, хотя мне казалось маловероятным, чтобы какой-то секретарь имел доступ к шифру по той простой причине, что инструкция запрещает доверять его низшему сотруднику. Войдя к морскому атташе, я сказал:

— Известно ли вам, что строго секретный шифр похищен? Капитан Бой-Эд вспыхнул.

— Кто это говорит? Это невозможно! Он хранится под замком. [65]

— Всегда?

— У меня, конечно, нет времени, чтобы самому каждый раз запирать шифр. Это дело поручено одному из моих секретарей.

— В Берлине ни один человек ниже капитана не смеет прикоснуться к секретному шифру.

— Извините меня, но это мое дело!

Эта беседа подтвердила, что шифр действительно похищен. Я предвидел несчастье, но не мог еще знать, какие роковые последствия это будет иметь для меня лично.

Хотя я знал, что полиция гонится за мной по пятам, я решил не отступать. Я всегда был так осторожен, что полиция не могла иметь непосредственных улик против меня и не могла знать, что я замешан в таком множестве тайных махинаций. Когда на следующий день утром я пришёл в мой банк, служащий, который обычно ведал моим текущим счётом (это был немец, знавший мое имя и часто оказывавший мне услуги), сделал мне знак и передал письмо. Взглянув на адрес, я почувствовал, что бледнею. На конверте были выведены слова: «Господину капитан-лейтенанту фон Ринтелену». Служащий шепнул мне, что письмо прибыло по почте и что оно произвело в банке огромное впечатление, так как стало известно, что какой-то германский офицер имеет в нем крупный текущий счёт, через который проходят огромные суммы. Не является ли это письмо ловушкой? Я все-таки решил вскрыть его и узнал, что оно от военного атташе германского посольства. Я был возмущен легкомыслием и глупостью атташе, решившегося посылать мне письма таким способом.