Один год из жизни Уильяма Шекспира. 1599 - Джеймс Шапиро
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Именно поэтому неосторожные слова о бренности Елизаветы могли Шекспиру дорого обойтись. Возможно, ему приходилось слышать историю о том, как в Страстную пятницу 1596-го Энтони Радд, епископ собора св. Давида, в присутствии Елизаветы неосторожно затронул в своей проповеди вопрос о возрасте. Харингтон так вспоминает об этом: «Проповедь читал милейший епископ; для проповеди он выбрал псалом „Научи нас так счислять дни наши…“, дабы королева задумалась о бренности человеческого тела, ибо ей к тому моменту уже исполнилось 63 года». Елизаветинцы знали, что этот псалом — часть погребальной службы. Едва дождавшись, когда Радд закончит цитировать «места из Писания, в которых идет речь о старческой немощи», Елизавета прервала епископа: «Пусть оставит эти подсчеты для себя». В следующий раз «милейшего епископа» пригласили ко двору только во время Великого поста 1602 года; видимо, он не усвоил прежнего урока, ибо теперь для проповеди выбрал псалом 81: «Вы — боги, и сыны Всевышнего — все вы; но вы умрете, как человеки, и падете, как всякий из князей». Как и в прошлый раз, Елизавета, не скрывая сарказма, прервала проповедь со словами: «Вы по мне отслужили прекрасную погребальную службу. Теперь я могу умереть, как только мне заблагорассудится».
Если спектакль Слуг лорда-камергера состоялся вечером 20 февраля, то, по всей вероятности, вернуться в Лондон им удалось только на следующий день. 21 февраля шесть пайщиков труппы — Бербедж, Кемп, Шекспир, Хеминг, Филипс и Поуп — собирались встретиться с Катбертом Бербеджем и Николасом Брендом и подписать договор аренды на землю для Глобуса. Возможно, встречу отложили до начала Великого поста, ведь в Пепельную среду все шестеро были полностью свободны от репетиций и спектаклей. Или, что тоже вероятно, пайщики медлили с этим вопросом, пока окончательно не решится, имеет ли право Джайлз Аллен запретить им использовать бревна от старого здания для строительства Глобуса.
Скорее всего, Слуги лорда-камергера решили ненадолго задержаться в Ричмонде, и вот по какой причине. 21 февраля Великопостную проповедь в Ричмонде читал Ланселот Эндрюс, пожалуй, самый яркий английский проповедник той эпохи, известный своим красноречием.
В то утро (Эндрюс всегда выбирал для проповеди утренние часы, до причащения) Шекспиру представилась редкая возможность услышать великого оратора и поучиться у него мастерству. В Англии времен Постреформации уже упразднили католический обряд покаяния, запретив посыпать голову пеплом. Теперь о символическом значении праздника рассказывал прихожанам сам проповедник, объясняя, что Пепельная среда знаменует конец масленичных гуляний. (Посмотрите на самую известную картину Брейгеля «Битва Масленицы и Поста», и вы поймете, почему так труден переход от Масленичного вторника к Пепельной среде; в Ричмонде после полуночи, знаменующей начало Пепельной среды, весь двор перемещался из большого зала в королевскую часовню.) Находясь на пороге войны, англичане хорошо понимали, что время развлечений прошло.
Шекспир заинтересовался не только выразительностью прозы Эндрюса и яркой манерой исполнения. Проповеди Эндрюса всегда были ясны по мысли. Следуя своей цели, в качестве текста для Великопостной проповеди он выбрал Второзаконие (23: 9) — фрагмент, когда Моисей отправляется на войну. Название проповеди не оставляет сомнений в ее политической актуальности: «Проповедь, прочитанная для Елизаветы в Ричмонде, 21 февраля 1599 года после Рождества Христова, в Пепельную среду накануне военного похода графа Эссекса». Эндрюс читал проповедь в стенах часовни, украшенных резными изображениями английских монархов («чья жизнь была столь добродетельна, что волею Господней причислили их к лику святых»). Это было как нельзя более кстати, ибо лишний раз символизировало союз церкви и государства.
Возможно, Елизавета объявила о проповеди Ланселота Эндрюса еще до отъезда Эссекса в Ирландию. После смерти королевы Питер Хейлин писал: всякий раз, когда Елизавета «хотела привлечь внимание к тому или иному вопросу, она прибегала к кафедре проповедника, как она выражалась; то есть приглашала местных проповедников <…> готовых по ее приказу прославлять ее идеи». Эндрюс наилучшим образом подходил для этой цели.
Последние два месяца ситуация с военной кампанией в Ирландии оставалась крайне сложной. Внутренняя борьба при дворе возобновилась с удвоенной силой — взять хотя бы гневный разговор Эссекса с лордом-адмиралом. Чемберлен тогда мрачно заметил: «У нас происходит такое, что никак нельзя доверить бумаге». И добавил: «Граф Эссекс вне себя, но не ясно, что это — расстройство души или тела». Единственная привилегия, которой Эссексу удалось добиться в последний момент, — разрешение «вернуться из Ирландии к Ее Величеству тогда, когда он сочтет необходимым». «Говорят, что все войско Эссекса составляют 16 000 пехотинцев и 1400 лошадей», но «если провести перекличку <…> окажется недостача», — пишет Чемберлен.
Эссексу оставалось только получить официальное подтверждение о начале военной кампании и благословение церкви. По приказу Елизаветы королевский печатник Кристофер Баркер обнародовал «Прокламацию Ее Величества…» — официальное разрешение отправить армию в Ирландию. В этом документе Елизавета объявляет, что ирландцы «позабыли свои обязательства и, подняв восстание, учинили кровавую и жестокую расправу над ее верными подданными». Причины мятежа, с ее точки зрения, разнообразны — в том числе, и злоупотребление полномочиями ее наместников в Ирландии. Самое поразительное в прокламации — ответ Елизаветы на обвинения в том, что она «намеревалась полностью искоренить и уничтожить эту нацию и покорить эту страну». Елизавета решительно опровергает все инсинуации. В конце концов Ирландия принадлежит ей: «Одно только упоминание о завоевании страны кажется нам настолько абсурдным, что мы и представить себе не можем, на каком основании оно вообще могло кому-то прийти в голову». По приказу Елизаветы Баркер также публикует «Молебен за успехи войска Ее Величества в Ирландии» — пусть Господь «укрепит и защитит нашу Королеву и Владычицу, и наши войска, отправившиеся усмирить свирепых и бессердечных повстанцев».
Проповедь Эндрюса — в не меньшей степени, чем шекспировскую хронику «Генрих V», — следует рассматривать в контексте тех проблем, с которыми столкнулся Эссекс и которые никак не отражены в официальных прокламациях. Эссекс опасался, что ирландский климат истощит английскую «армию, и если она и выживет, то из-за голода и плохого обмундирования солдаты совсем падут духом». К тому же оставался нерешенным вопрос с провиантом — совершенно «не ясно, как же его доставлять». Эссекс, опытный военный и искушенный царедворец, хорошо понимал, что находится между двух огней: «Все то, что случится, я уже предвижу… Неудача рискованна… Победа вызовет зависть».
Если Эссекс обречен, преданных ему ожидает та же участь. Рискуя жизнью, Роберт Маркхэм предупредил об этом своего родственника Джона Харингтона. Его письмо — еще одно образцовое свидетельство того, насколько настороженно с самого начала современники
