Быстроногий олень. Книга 2 - Николай Шундик

— Врешь! Ничего я не менял! — вдруг закричал он. — Собак моих не трогай. Здесь любая из них намного больше человек, чем ты, Эчилин!

Глухая ненависть к Эчилину заставила мысли Иляя работать в другом направлении.

— Да, да, это друзья мои. Вон они, как люди, на меня смотрят. Они душу мою понимают так же хорошо, как и я их.

Иляй умолк, как бы прислушиваясь к своим мыслям и чувствам. И странное дело, он вдруг ясно ощутил: то новое, что вошло в его жизнь тихой радостью, не разрушилось, оно было прочным и теперь породило новые мысли, при которых карабин в руках оказался совсем лишним. Иляй встал, повесил карабин на место. Утильгин бодро вскочил на ноги и, совершенно успокоенный, зевнул, потянулся. Иляй уселся на прежнее место.

Но тут опять в его ушах зазвучали слова Эчилина, что Тэюнэ навсегда от него ушла… Горячая волна жалости к себе снова переполнила Иляя. «А может, она уйдет от Гэмаля? — с надеждой подумал он. — Может, Гэмаль прогонит ее? Тэюнэ иногда бывает очень сварливой. Надо подождать немножко, может все еще хорошо окончится… Надо подождать… Рассказать бы кому-нибудь об этом, что ли?»

И тут Иляй вспомнил о Гивэе.

«Ай, как досадно, что его нет. Я бы ему рассказал все, все рассказал бы. Он мне посоветовал бы что-нибудь, он мне помог бы».

Тяжело вздохнув, Иляй вышел из питомника и, сам того не замечая, направился к дому Гивэя. «Просто в комнату его войду, просто посижу там», — решил Иляй, открывая дверь в дом Гивэя.

22

Наступило время, когда над сопками начало показываться солнце. Первого восхода его, как всегда, все ждали с волнением. И хотя морозы не утихали — а у людей северной земли на душе становилось теплее: с неба на них смотрело ласковое око наступающей весны.

В первые дни после полярной ночи солнце показывалось всего лишь на несколько минут. Но шли недели, и раскаленный диск его все дольше и дольше задерживался на небе, все выше и выше поднимался над сопками.

Журба и Нояно любили встречать по утрам восход солнца. Так было и в этот день. Направляясь в стадо вслед за Ятто, они молча смотрели на порозовевшие вершины солок, стараясь догадаться, в каком именно месте покажется огненный диск.

— Смотри! Вон оно! — Нояно стремительно выбросила вперед руку.

— Да, вижу, Нояно! — сощурившись от яркого света, отозвался Владимир.

Из-за вершины горы, четко очерченной на фоне голубого неба, блеснул багровый край солнца. И сразу же каскады искр разбрызгались по бескрайным снежным просторам. Чудилось, что солнечные лучи, ударившись о снежный наст, раздробились в искры. Прикрывая глаза руками, Владимир и Нояно не отрываясь смотрели на восходящее солнце.

— Поверишь, Володя, у меня ощущение очень большого праздника, ну, как перед Первым маем, — вполголоса сказала Нояно.

— Смотри, вон целый поезд собачьих упряжек идет! — воскликнул Журба.

Девушка встрепенулась и, заметив длинную, черную цепочку движущихся нарт, вздохнула глубоко, всей грудью.

— Не зря у меня сегодня такое праздничное настроение. Гости с берега едут, радоваться будем, — тихо сказала она.

Заметил приближающиеся нарты и старик Ятто.

— Морские, на собаках! — крикнул он отставшим от него Нояно и Владимиру. Немного подумав, старик повернул опять в стойбище.

До стойбища было довольно далеко. И как ни торопились Журба, Нояно и Ятто, а к встрече гостей опоздали.

— Много-то как приехало! — задыхаясь рт быстрого шага, приговаривала Нояно. — Вон Гэмаль, Айгинто, кажется.

— А вон Сергей Яковлевич Ковалев! — обрадованно воскликнул Журба и ускорил шаг.

— А вон посмотри! — вдруг остановила его за руку Нояно. — Кажется, это мой отец с собаками возится. Ну да, отец, как же это я его сразу не узнала?! — и Нояно побежала к стойбищу.

Вечером Журба сидел в пологе яранги Ятто вместе с Ковалевым. Старик Ятто не знал, как лучше показать свое уважение к секретарю райкома. Жена Ятто суетилась с приготовлением ужина.

— Смотри же, самого лучшего мяса свари, — уже в который раз наказывал ей Ятто. — Какой гость у нас!.. Ой-ой-ой!..

— Сварю, сварю, — волновалась старушка Навыль.

— А может, нам важенку убить, у которой белое пятно на лбу? Вкусное мясо должно быть. Только что-то жалко, весной теленка принесет, — вздохнул Ятто.

— Жалко, — согласилась Навыль, — но гость-то какой у нас, понимать надо.

— Это ты верно говоришь, — снова сокрушенно вздохнул Ятто. — На небе луна, светло, пойду-ка заарканю важенку, хорошо, что хоть стадо у самого стойбища.

Ковалев, разговаривая с Владимиром, чутко прислушивался к тому, что происходило в шатре яранги за тонкой стенкой полога.

— А ну-ка подай торбаза, — вдруг попросил он Владимира, поспешно натягивая на себя кухлянку.

Когда Ковалев вышел на улицу, Ятто уже тащил к яранге мечущуюся в испуге важенку.

Сергей Яковлевич быстро подошел к Ятто. Старик вытер рукой пот со лба, улыбнулся… Заарканенная важенка билась о снег, страшно закатывала глаза, храпела. Сергей Яковлевич перехватил у Ятто аркан и, не говоря ни слова, стал подтягивать к себе перепуганного оленя. Ятто удивленно смотрел на Ковалева, еще не понимая, что он собирается делать. Когда секретарь вплотную подтянул к себе важенку, Ятто вытащил из чехла узкий, острый нож и спросил:

— Сам, значит, колоть будешь?

Ковалев улыбнулся и, ловко сняв петлю аркана с ветвистых рогов важенки, отпустил ее. Минуту понаблюдав за плавным бегом оленя, Сергей Яковлевич сказал изумленному чукче:

— Видишь, как обрадовалась… Весной она тебе теленка хорошего принесет, быть может быстроногий скакун из него вырастет. Оленей-то в личном стаде твоем не так уж и много.

— Это верно, не много… Если бы не колхоз, пришлось бы сейчас на старости лет, как прежде, батраком работать у какого-нибудь Чымнэ. А сейчас что же? Сейчас можно было бы и заколоть олешка для такого гостя… Мясо у молодого олешка свежее, вкусное.

— У русских угощение считается дорогим не потому, насколько оно вкусно, а потому, с каким сердцем хозяин гостя угощает.

— Это так! У нас, чукчей, так же получается! — обрадовался Ятто.

— Ну, вот и прекрасно, — засмеялся Сергей Яковлевич. — Идем в ярангу. Всякое угощенье твое для меня дорогим будет.

После ужина Ковалев с особенным пристрастием расспрашивал Владимира и Ятто о делах Караулина в тундре. О выступлении заведующего райзо на собрании колхозников в Янрае ему было известно еще в районе.

«В чем же все-таки дело? Человек имеет ясное представление о сложности и трудности настоящего момента, руководствуется самыми хорошими побуждениями и не замечает, что действия его вредны, да еще как вредны», — думал Сергей Яковлевич о Караулине.

— Значит, Ятто так и назвал его человеком, у носа пальцем махающим? — невесело усмехнулся он, обращаясь к Владимиру. Журба пожал плечами, как бы говоря: ничего не могу поделать, что было, то было.

«Метко назвал старик, очень метко, — подумал секретарь, вытягивая уставшие ноги вдоль стенки полога. — Правильно товарищи на окружной партийной конференции говорили, что я кадры как следует подбирать не умею и за ростом людей наблюдаю недостаточно».

— А все-таки, Сергей Яковлевич, как понимать Караулина? — вдруг спросил Журба. — Признаюсь, что я увидел в нем немало такого, что мне понравилось…

— У Льва Борисовича вам несомненно есть чему поучиться. Но и от многого следует предостеречь. — Секретарь помолчал, как бы взвешивая свои мысли и заговорил снова: — Есть сильные люди, которые не умеют распоряжаться своей силой. Возьмет такой человек инструмент самой нормальной прочности, поднажмет, не рассчитав, и сломает. Бывает и так: допустим, человек учится метать гранату как можно дальше. А вот о том, чтобы точно в цель ее бросить, — не думает. Так, к сожалению, и со Львом Борисовичем получается. Решив создать в тундре чисто охотничьи бригады из оленеводов, он многого не учел и, конечно, опростоволосился. Такой тип работников, у которых смелость не в ладу с чувством ответственности, у нас, к сожалению, есть… и не только на Чукотке.

…А в это время в яранге братьев Воопки и Майна-Воопки Нояно не могла наговориться со своим отцом. Она смотрела на него счастливыми, любящими глазами, пытаясь как можно веселее, самыми светлыми красками изобразить свою жизнь в тундре. Петр Иванович молча разглаживал усы, посматривая на дочь из-под широких бровей проницательным взглядом, в котором можно было прочесть и понимание, и нежность, и отцовскую гордость.

— И все же не забрать ли тебя домой?.. Найдется и там работа… в клубе, в школе или в правлении колхоза.

— Что ты говоришь, папа! — с упреком воскликнула Нояно. — Ты же сам не захочешь, чтобы я поступила так… Знал бы ты, сколько у меня здесь интересной работы. Скоро весна придет, отел начнется, и у меня появятся новые пациенты — такие маа-а-ленькие теленочки, — нежно протянула девушка, — милые, беспомощные детеныши… Я так нужна им буду!