Записки военнопленного - Дмитрий Бобров

Завершило трёхдневный судебный процесс вдвойне неожиданное ходатайство прокурора. Видимо что-то перемкнуло в его голове, и Бундин потребовал проведения в отношении меня судебно-психиатрической экспертизы — то есть попросил суд о том, в чём два дня назад не видел никакой необходимости. Я был против и недоумевал, Жданова тоже удивилась, тем более что вменённые мне статьи суд. — псих, экспертизы не подразумевали, однако, поразмыслив, ходатайство удовлетворила. Продолжение суда отложили на неопределённый срок, до получения заключения тюремных психиатров. Процесс затягивался.

Кресты: 791 (part 3)

Пылающее солнце во весь рост поднялось над землей, и потоки тёплого воздуха омыли старинные стены тюремного замка, заставляя души людей трепетать от необъяснимой радости. Весна! Ожила возрождённая после долгой северной зимы природа и сердца заключённых засветились огоньками надежды. Тут и ожидание амнистии обычно объявляемой по поводу очередной годовщины победы во второй мировой войне и чисто физиологическое чувство, наверное, впитанное генами тысяч радовавшихся весне поколений.

На набережной Невы, куда выходят окна нашей камеры оживление. Сюда приходят родственники арестантов, машут родным узникам платками, посылают воздушные поцелуи, выкрикивают, сложив рупором руки слова поддержки. И от этих визитов у узников Крестов поднимается настроение и пробуждается воля к жизни.

Появляются рыбаки — немолодые мужички, терпеливо выуживающие из мутной невской воды неизвестную живность. Мешковатые фигуры в военных куртках и неуместных для рыбалки на Неве резиновых сапогах маячат у гранитного парапета с утра до вечера.

Какие-то озорные малолетние девчонки устраивают под окнами тюрьмы тусовки, знакомятся с зэками, шутят, смеются и не найдя себе лучшего применения носятся по набережной как молодые и глупые козы. Под белыми лампами, висящими на мачтах городского освещения их силуэты можно увидеть и ночью. Ну а зэкам — всё в радость! Из переплетённых нитками газет они сооружают достигающие двух метров в длину бумажные «ружья» — тонкие прямые трубки, и подобно индейцам из приключенческих книжек резко выдыхая воздух, стреляют по девчонкам хлебными шариками с прилеплёнными к ним любовными записками. Девочки легко поддерживают игру, «влюбляясь», как правило, сразу в нескольких зэков; вспыхивают и угасают ни к чему не обязывающие заочные романы по переписке.

До передачи дела в суд следователь Тихомиров не разрешал мне видеться с родными, а теперь судья Жданова подписывает разрешение, и ежемесячно я встречаюсь с матерью и разговариваю с ней по телефонной трубке. Через разделительное стекло комнаты краткосрочных свиданий мы можем видеть друг друга. Звук прерывается подозрительными пощёлкиваниями и шипением — возможно, где-то крутится записывающая пленка, и сосредоточенный оперативник вслушивается в наш разговор. Но я не придаю этому значения и, вглядываясь в родной лицо, улыбаюсь, показывая оптимистичный настрой.

Принято считать, что весной возрастает количество самоубийств и обостряется состояние психически больных. На этот раз весеннее обострение случилось у представителей СМИ затеявших широкомасштабный пиар «Шульц-88» — карнавал злословия, гротеска и безудержной фантазии. В то время я изучал интересную книгу «Информационные войны» и одновременно наблюдая за появлением бесчисленных и поразительно необъективных публикаций о «кровавых Шульцах» невольно стал думать, что и против меня ведётся необъявленная информационная война. Впрочем, и государственные деятели, такие как министр МВД Нургалиев, министр юстиции Чайка, генеральный прокурор Устинов и председатель верхней палаты парламента Миронов, не говоря уже о губернаторе Петербурга Матвиенко, то же выступили с критическими словами против Ш-88, и возникал вопрос: находятся ли они под влиянием антишульцовской пропаганды в СМИ, или СМИ проводят кампанию с их подачи? Преувеличенный эхом газет мой до неузнаваемости искажённый образ обрёл самостоятельное существование в информационном пространстве и массовом сознании, и, тиражируясь с геометрической прогрессией, завоёвывал новые позиции без моего малейшего участия. До ареста не больше двух десятков раз довелось мне попасть на страницы газет, сейчас публикации посыпались как из рога изобилия. Обо мне писали городские, всероссийские и электронные издания, жёлтая, розовая, коричневая, всех цветов радуги пресса. Локальный национальные газеты «Новый петербургъ», «Русский фронт», «Я-Русский» и др., конечно, поддержали меня; «Российская газета», «Аргументы и Факты», «Санкт-Петербургские Ведомости», «Коммерсантъ», и к удивлению «Вне Закона» ограничились сравнительно нейтральными информсообщениями; вся же остальная российская печать, напрочь позабывшая о журналистской этике и конституционном запрете именовать человека преступником до вынесения обвинительного приговора, с маниакальной ненавистью к созданию собственного нездорового воображения дружно накинулась на меня, разнося по всему свету сатанинский образ Шульца и Ш-88. Это была настоящая травля и не имей я опыта политической работы, — а люди этой профессии приучаются с равнодушным хладнокровием принимать публичные нападки, — я должен был чувствовать себя оскорблённым. Помню грубо-издевательские заметки в «Смене», в «Петербургском Часе Пик», в «МК в Питере», в «Комсомольской Правде» — там обман громоздился на лжи, и дефицит достоверной информации щедро компенсировался ругательствами их лексикона уличной черни и выдаваемыми за потуги анализа измышлениями. В свою очередь «Тайный Советник» публиковал откровенные страшилки из номера в номер становящиеся всё страшнее и страшнее. Находясь на пике популярности, я считал данное положение временным, думая, что скоро журналисты перебесятся и забудут обо мне, переключившись на более актуальные темы. Однако интерес к делу Ш-88 не иссякал, набирая обороты ещё в течение двух-трёх лет. Таким путём я получил признание как главный праворадикал Петербурга и приобрёл известность выходящую за границы города, и даже страны.

Бег времени был неумолим: дни, недели и месяцы пролетали за чтением, приёмом пищи, прогулками, разговорами с Петей и Медведем, а вечерами — по сотовому телефону — с родными, друзьями и товарищами. Я ждал этапа. Назначенная мне стационарная психиатрическая экспертиза проводится в тюремной психбольнице на Арсенальной набережной Невы, куда увозят для обследования на 28 дней. Туда везут зэков со всех питерских тюрем — везут убийц, насильников, маньяков, и число нуждающихся в экспертизе настолько велико, что ожидание этапа зачастую тянется месяцами. Вот прошло уже пятьдесят дней, а я продолжаю пребывать в Крестах. Когда состоится экспертиза и продолжится суд, Бог знает.