Записки военнопленного - Дмитрий Бобров

Тюрьма, на первый взгляд, самое подходящее место для чтения книг. Избыток времени, и ограничение физической активности стимулирует активность интеллектуальную, а книги, как известно, развивают мыслительную деятельность, дают благодатную пищу воображению и уму. Правда, на деле, всё обстоит прямо наоборот. Приблизительно две трети арестантов книги вообще не читают, и мне немало встречалось таких, кто похвалялся, что прочитал в течение жизни не более одной-двух (вариация: пяти-десяти) книжек. Остальная часть иногда или регулярно читает всю ту достойную туалета макулатуру, что можно найти в тюремных камерах: отечественные детективы и любовные романчики карманного формата, фэнтези и сохранившиеся со времён СССР книги безликих советских писателей. Серьёзная современная и классическая литература почти не попадает сюда, ведь библиотека учреждения фактически не функционирует, а изредка получаемые с передачами книги покупаются родными арестантов исходя из господствующих обывательских пристрастий — те же любовные истории и детективы. Бывают и исключения, когда зэк, где-то находит действительно хорошее литературное произведение и спустя минуту после прочтения благополучно стирает из памяти воспоминание о нем, включая не только линию сюжета и имена только, что узнанных героев, но и само название прочитанной книги. — Об этом я говорю на основании личных наблюдений. — Такая закономерность обусловлена низкой развитостью подавляющего большинства заключённых: адекватное восприятие высокой литературы невозможно, если у человека отсутствует элементарный вкус и эстетическая культура, не говоря уже о интеллекте необходимом для понимания прочитанного.

Что же касается периодики, то она в тюрьме представлена толстыми глянцевыми журналами типа «XXL», «Maxim», «Men's Health» и т. д. встречающимися практически повсюду. Это прекрасно иллюстрированные и живо написанные развлекательные издания не так уж глупы и бессодержательны, как может подумать какой-нибудь воинствующий поборник нравственности, — я внимательно прочитал не одну сотню глянцевых журналов и знаю о чём говорю. Только журналы эти, давно заметил я, арестанты не столько читают, сколько листают, обращая повышенное внимание на фотографии обнажённых девушек и статьи, посвящённые вопросам сексуальных отношений.

Есть, конечно, среди заключённых и высокообразованные люди, образно говоря, тюремная интеллигенция. Например, я и Петя. Мы читаем, в том числе и специальную литературу: Петя — юридическую, а я — книги по психологии, социологии и пиару; а также большое количество художественных книг. Мы часто получаем их в передачах (по две-четыре штуки за раз) и у нас собирается небольшая библиотечка, по которой, однако, не стоит судить о наших истинных пристрастиях. По большей мере это относится ко мне. К примеру, один помешанный на контркультуре приятель снабжает меня сочинениями модернистских писателей, их я читаю с любопытством, тем не менее, далёким от одобрения. Это произведения Ирвина Уэлша, Уильяма Берроуза, Энтони Бёрджесса и им подобных литературных безумцем и оригиналов. Вместе со сборником публицистических работ Хантера С. Томпсона, «Тропиком Рака» Генри Миллера, некоторыми книгами Филиппа Дика (весьма неплохими!) и полной библиографией Виктора Пелевина, я, наверное, довольно странно выгляжу в глазах Пети мало знакомого с литературой таких направлений.

Полагаю, оно и к лучшему, что мало знаком. Я думаю, что Закат Европы много откровенней дегенеративных художников иллюстрирует многократно экранизированные рассказы того же И. Уэлша, также как моральное состояние значительной части российской молодёжи выражают книги Баяна Ширянова. Слава богу, мой интерес к литературе носит профессиональный характер, и я могу читать, что угодно без риска деформировать личность. Я люблю лишь «Сумасшедшее семя» Э. Бёрджесса написанное в моём любимом жанре антиутопии и обожаю Пелевина, на мой взгляд, современного русского писателя № 1. Говоря о нынешней русской литературе, я выделяю только троих — самых лучших и одновременно единственных писателей: Виктора Пелевина, Сергея Лукьяненко и Бориса Акунина. Других я просто не знаю. И в камере 791, ещё при Медведе, сложилась ситуация, когда мои литературные пристрастия забавным образом воплотились во вкусах сокамерников. Так вообще-то мало читающий (но читающий запоем при попадании в карцер) Медведь, сильно уважает Акунина, к Пете из его домашнего собрания постоянно заходят книги Лукьяненко, а я коллекционирую Пелевина, собрав всё на сегодня написанное им. Помимо Лукьяненко, Петя читает всякую ересь — Исаака Бабеля, Умберто Эко и Апулея. Ни то, ни другое, ни третье пока не поддаётся моему пониманию и удручённый невозможностью достать больше хороших книг — например, произведений Чехова, Киплинга или Набокова… или хотя бы Хемингуэя, я довольствуюсь тем, что есть и десятки раз перечитываю «Здравствуй, грусть» Франсуазы Саган и Джорджа Оруэлла…

Важный источник получения актуальной информации — газеты. Петя получает целые пачки центральных газет, куда более объективней отражающих ход исторического процесса, чем телевизионные новости. В самом деле, телевидение теперь контролируется не менее жестко, чем в советское время и многие события проходят мимо него; либо, пропускаясь сквозь корректирующую призму политических установок, так видоизменяются, что становятся неузнаваемы. Вдобавок, состоящие из быстро сменяемых картинок теленовости идут бегущей строкой, визуальным потоком, не дающим человеку задействовать собственный разум, тогда как печатные информационные материалы можно читать не торопясь, делая паузы и перечитывая интересные места, без спешки и лишних эмоций анализируя и усваивая информацию. Помимо официальной прессы я получаю и оппозиционную — независимое печатное слово позволяющее посмотреть на ситуацию с других, нежели правящий класс идейных позиций.

У нас нет телевизора, но есть радиоприёмник — небольшое устройство, бескрайне раздвигающее тесные границы нашего камерного мирка. Из музыкальных радиостанций консервативный Пётр предпочитает «Ретро-ФМ» и «Мелодию», а я — передающее классику радио «Орфей» и «Рекорд» — форпост современной танцевальной культуры в радио-эфире. Меня очаровывает музыка Рахманинова, Бетховена, Моцарта, Гайдна…, а динамичные электронные композиции поднимают настроение и бодрят. Услышать так называемый «русский шансон» в камере 791 нельзя — это сомнительное удовольствие мы оставляем мелким уголовным элементам их других камер. В отличие от большинства тюремных обитателей, музыкальные каналы нас не слишком то и привлекают по сравнению с каналами информационными. Днём наш радиоприемник всегда настроен на либерально-демократическую волну «Эхо Москвы» — голос Венедиктова, Альбац, Политковской, Латыниной, Проханова, Доренко и многих других замечательных журналистов вне зависимости от их политических ориентаций создающих по-настоящему качественный информационный продукт. А ближе к вечеру я расширяю географию приёма, настраиваясь на радио «Свобода», программу легендарного Севы Новгородцева на ВВС или ловлю американские, канадские, польские, словацкие, китайские русскоязычные радиостанции. Ежевечернее я слушаю также и религиозные передачи — выходящие под эгидой Московской патриархии радио «Радонеж» и «Православное радио Петербурга». Они заметно политизированы, что неудивительно, ведь замалчиваемые политиканами проблемы вымирания и духовно-нравственного обнищания русских, искренне верующих православных не могут оставить равнодушными. Ну а ночью в камере 791 неизменно раздаются позывные радиогазеты «Слово» — питерской оппозиционной радиостанции возглавляемой членом КПРФ Александром Суворовым. «Православный Час» на радио «Слово» проводят сторонники движения «За право жить без ИНН и цифровых кодов». Перемежая речь цитатами из «Откровения Иоанна Богослова», молитвами и именами святых, православный писатель и доктор богословия Валерий Павлович Филимонов говорит об угрозе возникновения в России электронного концлагеря, о том, что предтечи Антихриста водрузили над Кремлём знамя врага рода человеческого и что одна слезинка убитой зимой таджикской девочки для них важнее десятков тысяч замученных иудо-демократией русских детей.