Похороны викинга - Персиваль Рен

Я лучше думаю в потемках, поэтому, бросив письмо Дигби в огонь и выбив золу из трубки, я поднялся в свою комнату и лег на постель. Разлука с Изабель была самым страшным из всех последствий моего решения. Потерять ее, едва успев найти! Как ни странно, но именно из-за любви к Изабель я сумел от нее уйти.

Эта любовь сделала меня сильнее и лучше. Я стал на голову выше самого себя. Я покажу ей, моей возлюбленной, что я тоже способен пожертвовать собой. Разлука, конечно, будет для меня невыносимым страданием… но горечь такого страдания так радостна сердцу романтика.

Кроме того, практическая половина моего существа напомнила мне, что нам вместе нет сорока лет, что мы несамостоятельны и что денег у нас нет. Значит, думать о скором браке не приходилось. Пока я мог только мечтать о ней, но потом, загорелый и украшенный орденами, завоевавший себе место в жизни, я вернусь за ней и поведу ее, мою любовь и гордость… Так думал я, двадцатилетний романтик. Хороший возраст – двадцать лет!

Рассказать ли ей, что я собираюсь делать, и провести с ней последний, сладостный и страшный час или просто послать ей письмо? К чести моей, этот вопрос я разрешил, руководствуясь только ее интересами.

В письме можно будет написать, что наша разлука будет только временной, не более страшной, чем та, которая неизбежно должна была последовать при моем отъезде в Оксфорд. При встрече же с ней я не сумею скрыть свое отчаяние, и оно сделает неубедительным все мои слова. Я знал, что буду целовать ее так, как будто больше никогда ее не увижу. Так, как будто иду на казнь. Нет, лучше написать. Вопрос был решен. Откуда достать деньги, чтобы добраться до Парижа и просуществовать там несколько дней? На это нужно было около десяти фунтов.

Мои часы, запонки, портсигар и золотой карандаш стоили больше. До Лондона денег у меня достаточно, а там я сумею все реализовать.

Утром я позавтракаю со всеми, а потом спокойно пойду пешком на станцию. Оттуда поездом в одиннадцать сорок пять поеду через Эксетер на Лондон. В Лондоне буду около трех. На следующий день уеду во Францию, и к вечеру буду в Париже. Переночую в отеле и, по возможности, на следующий же день сделаюсь французским солдатом.

Что бы ни делали мои братья, я обязан следовать их примеру. Я так же, как и они, постараюсь возможно убедительнее сыграть роль испуганного вора, бегущего от руки правосудия и гнева родственников.

Если я найду Майкла и Дигби в легионе, то ни о чем не буду жалеть… Разлука с Изабель, – но ведь эта разлука нам необходима, мне нужно завоевать себе положение, чтобы жениться на ней.

Я, кажется, стал уже главнокомандующим французскими войсками в Алжире и командором Большого креста Почетного легиона, когда внезапно уснул.

Я проснулся в самом превосходном настроении. Изабель любит меня, и передо мной открыта дорога к подвигам и приключениям. Я был охвачен романтическим пафосом.

Дэвид принес горячую воду. Он приветствовал меня теми же словами, что всегда: «Половина восьмого, сэр. Сегодня будет прекрасное утро (иногда он добавлял: «когда разойдется туман» или «кончится дождь» и т п.).

Одевшись, я уложил в маленький чемодан немного белья, бритвенный прибор и щетки. Потом спустился в курительную комнату и после нескольких неудачных набросков написал Изабель:

«Дорогая и любимая!

Я получил вчера вечером письмо от Дигби. Он бежал так же, как и Майкл, чтобы отвлечь внимание от нас, прочих виновных и невиновных в этом печальном деле. Дигби пишет, что он невиновен и не подозревает ни Майкла, ни меня.

Ты, конечно, сама понимаешь, что я не могу остаться дома и позволить им одним расплачиваться за все, тем более, что считаю их невиновными. Если же они виновны, то я обязан им помочь. Если бы не то, что мне придется на время тебя покинуть, то вся эта авантюра была бы мне очень по вкусу.

Впрочем, я все равно на днях должен был уехать от тебя в Оксфорд на целых два месяца. Теперь же это будет продолжаться только до тех пор, пока камень не будет возвращен. Я не сомневаюсь в том, что похититель возвратит его немедленно, узнав о нашем бегстве.

Ты знаешь, что я не трогал камень, и я знаю, что ты этого не делала, но ведь я не могу изменить моему Капитану и моему Лейтенанту в трудные времена. Ты сама знаешь, что я обязан помочь им защитить невинных и пристыдить похитителя.

Впоследствии я пришлю тебе мой адрес, и ты напишешь мне, как у вас обстоят дела. Я вернусь, как только ты сообщишь мне, что все улажено.

Пока что я буду далеко от Брендон-Аббаса, и так же далеко оттуда будут сыщики тети Патрисии. Они не будут сомневаться в том, что похитителем является кто-то из нас, а может, все мы трое. Они будут безуспешно охотиться за нами, а вас оставят в покое.

Любимая моя Изабель, дорогая моя Собачья Душа, я с тобой не прощаюсь, я уеду раньше, чем ты получишь это письмо.

Дорогая, после вчерашнего вечера весь мир переменился. Жизнь прекрасна. Мне хочется петь и смеяться. Изабель любит меня, и я люблю Изабель. Ничто, кроме этого, не имеет цены.

Разве любовь не чудесна, дорогая?

Это восторженное письмо я передал Дэвиду и велел после завтрака передать его мисс Риверс. Он сохранил совершенно безразличное выражение лица, хотя в глубине души, наверное, угадал, кто будет следующим из членов нашей семьи, кто передаст ему письмо для сдачи его кому-то с глазу на глаз.

В коридоре я встретил Бердона.

– Не знаете ли вы, где мистер Майкл, сэр? – спросил он. – Его хочет видеть леди Брендон.

– Не знаю, Бердон, – ответил я.

– Кровать мистера Дигби тоже не тронута, – продолжал он. – Я не знал, что джентльмены уезжают… ничего не упаковано…

– Они не говорили мне, что уезжают, – заявил я, стараясь изобразить на лице изумление. – Наверное, они придумали что-нибудь веселое… надеюсь, что они вызовут и меня…

– Может быть, поехали на скачки, сэр? – предположил Бердон.

– Какой ужас! – ответил я и ушел с самым легкомысленным выражением лица, на какое был способен.

За завтраком нас было только четверо. Лицо Изабель вспыхнуло при виде меня, и мы глазами засвидетельствовали друг другу нашу любовь.

– Слыхали что-нибудь о капеллане? – спросила Клодия.

– Я ходила к нему вчера вечером, – ответила Изабель, – но сиделка сказала, что он спит.

– Сиделка? – спросил Огастес

– Да, – ответила Изабель. – Доктор Уоррендер посоветовал выписать для него сиделку, и тетя Патрисия вчера по телеграфу выписала ее.

– Где Дигби? – спросил Огастес.

– В чем дело? – вопросом ответил я.

– Бердон меня спрашивал. Он говорит, что Дигби не ночевал дома.

– Я не больше твоего знаю о том, куда девался Дигби, – с чистым сердцем заверил я его.