Похороны викинга - Персиваль Рен

Наконец я не выдержал:

– Я хочу продать часы и еще кое-какие вещички, – сказал я молчаливому незнакомцу.

Он не пришел в восторг от точности своего прогноза. Он просто продолжал молчать. Я вынул часы и положил их у его ног, или, вернее, у его желудка. Это были превосходные часы. Они стоили двадцать пять фунтов.

– Сколько? – произнес молчаливый хозяин.

– Собственно говоря… пожалуй, вам следует назначать цену, – отвечал я. – Они стоили двадцать пять фунтов.

– Сколько? – прервал он мои рассуждения.

– А сколько вы дадите? – ответил я немного растерянно. – Допустим, что мы возьмем полцены, и вы предложите мне…

– Сколько?

– Десять фунтов, – сказал я, чувствуя, что делаю справедливое, даже великодушное предложение.

– Два! – быстро ответил он.

– Меньше десятой части цены? – запротестовал я. – Едва ли это можно считать…

– Два! – снова заявил он.

Мне хотелось взять часы и уйти, но я чувствовал, что не смогу второй раз проделать всю эту процедуру. Может быть, золотые часы полагается продавать за два фунта.

Я вынул портсигар, золотой карандаш и маленькую коробочку с запонками. Потом снял запонки с моих манжет.

– Сколько? – снова спросил равнодушный хозяин.

– Видите ли, – начал я. – Карандаш очень тяжелый, запонки тоже дорогие… золото, восемнадцать каратов… Десять фунтов за часы, карандаш…

– Четыре! – ответил он голосом равнодушной судьбы и, отыскав в жилетном кармане зубочистку, начал применять ее по прямому ее назначению.

Это никуда не годилось. Я чувствовал, что мне нужно иметь по крайней мере пять фунтов сверх тех денег, которые были у меня в кармане. Я не представлял себе, сколько действительно понадобится, но боялся, что мне не хватит.

– Ну ладно, скажем семь фунтов, – ободряюще произнес я.

Он внимательно посмотрел на кончик своей зубочистки. Она несомненно имела для него большее значение, нежели я со всеми моими коммерческими предложениями.

– Шесть! – сказал я с деланной веселостью в голосе.

Зубочистка возвратилась к исполнению своих обязанностей, и вновь наступило тяжелое молчание.

– Ну, хорошо, пять фунтов, – сказал я, пытаясь придать моему голосу решительность и показать, что это последняя цена.

Хозяин зевнул.

– Боюсь, что я даром трачу ваше драгоценное время, – сказал я, делая вид, что собираюсь собрать мое презренное имущество.

Хозяин не опроверг моего утверждения, он снял котелок и задумчиво стал рассматривать его внутренность. Волосы на его голове были курчавы, но не изобильны.

Я пошел к двери, чтобы узнать, предпочтет ли он выпустить меня или заплатит пять фунтов за то, что стоило больше пятидесяти. Тогда он обратил свой взор к моему чемодану.

– Что в нем? – кратко спросил он.

Подражая его экономии слов, я молча открыл чемодан. Там было две серебряных щетки, гребень, несколько пар носков, шелковая рубашка, несколько воротничков, серебряная мыльница, серебряный помазок для бритья, бритва, щетка для ногтей и зубная щетка.

– Пять за все, с риском, что краденное, – сказал он.

– Вы предлагаете мне пять фунтов за все мои золотые вещи, за кожаный чемодан и за все его содержимое? – любезно осведомился я.

– Да, – сухо ответил он.

Побриться можно было где угодно за пару пенсов, в ближайшие дни я, наверное, надену форму, – зачем мне все эти вещи?

– Я оставляю себе зубную щетку и один воротничок, – сказал я, кладя названные предметы в карман.

– Добавьте трость и перчатки, иначе будет четыре и пятнадцать шиллингов, – быстро сказал хозяин.

Я взглянул на него с болезненным изумлением.

– Мне тоже надо жить, – ответил он жалобным голосом на мой жестокий взгляд.

Я не был в этом уверен, но ничего не сказал. Я молча положил трость и перчатки на прилавок. Хозяин передал мне пять фунтовых бумажек и небрежно смахнул мою бывшую собственность в большой ящик.

– Спасибо, – сказал я уходя. – До свидания.

Он не ответил; ему, вероятно, не хотелось свидания со мной.

Я перешел Вестминстерский мост с печалью в сердце и десятью фунтами стерлингов в кармане и пошел мимо Уайтхолла к Трафальгар-сквер.

Различные хорошие места, где можно поесть, искушали меня своим видом и запахами. Однако я понял, что дешевле есть и спать в одном и том же месте. Я вспомнил все отели, где когда-либо бывал: «Ритц», «Савой», «Карлтон», «Клэридж» и «Гровенор» и еще несколько более тихих и еще более роскошных возле Олбени. Там обычно останавливался дядя Гектор. Все они были слишком дороги. Кроме того, в них я рисковал встретить знакомых. Я решил обратиться к общедоступному и непогрешимому справочнику – к лондонскому полисмену.

– Автобус до Блумсберри, там вы найдете, что вам нужно: Рассел-сквер, Бедфорд-сквер, Британский музей, в этих районах, – ответил страж закона на мой скромный вопрос о приличной и дешевой гостинице.

Я послушался его совета и получил приличный обед, чистую постель и прекрасный завтрак за необычайно дешевую цену в одном из маленьких отелей напротив Британского музея. Этот отель пользовался заслуженной симпатией духовенства. Кроме патеров, их жен и родственников, в нем, кажется, никто не жил.

Молодая леди, сидевшая в вестибюле, восстановила мою веру в самого себя, пошатнувшуюся во время последних коммерческих переговоров, тем, что не высказала удивления по поводу отсутствия у меня багажа и не потребовала уплаты денег вперед. Может быть, она лучше различала людей, чем мой страшный противник из комиссионного магазина, а может быть, она была добрей или просто глупей его.

Утром я первый раз в жизни мылся без губки после ночи, которую впервые проспал не в пижаме. Я чувствовал себя голым без привычных запонок в манжетах и невероятно растрепанным, не причесав волосы с утра.

Несмотря на скромность моих чаевых, слуги оказались вполне удовлетворенными и, видимо, простили мне отсутствие пижамы.

Я с наслаждением побрился на Оксфорд-стрит и после этого пошел дальше, почти примиренный с жизнью.

Мое путешествие в Париж было скучным и неприятным. Мне в то время казалось, что лучше было бы отказаться от еды и путешествовать в первом классе, нежели ехать третьим и есть три раза в день. В третьем классе мне казалось душно и тесно.

Однако недалек был день, когда такой способ передвижения показался бы мне верхом роскоши. Я с облегчением вздохнул на палубе парохода в Кале. Морской ветер был много приятнее спертого воздуха моего купе.

Мое настроение в это время было двойственным. Одна половина моего существа томилась по Изабель, в то время как другая дрожала от романтического восторга при мысли о предстоящих мне путешествиях и приключениях в таинственной Африке.