Бабье лето - Адальберт Штифтер

Я сказал, что он, верно, особый охотник до этих цветов, коль скоро развел столько сортов, и что таких совершенных растений, как у него, нигде не увидишь.

— Я и впрямь люблю эти цветы — и нахожу их самыми прекрасными. Право, не знаю, которое из этих чувств рождено другим.

— Я тоже, пожалуй, — сказал я, — склонен считать розу самым прекрасным цветком. К ней близка камелия, нежная, ясная, чистая, полная нередко великолепия, но в камелии мы всегда чувствуем что-то чуждое, какую-то аристократическую отстраненность. Мягкости, позволю себе так выразиться, очарования розы у нее нет. А о запахе не будем и говорить: он к делу не относится.

— Да, — сказал мой гостеприимец, — он к делу не относится, если говорить о красоте. Но если пойти дальше и говорить о запахе, то ни один не сравнится в приятности с запахом розы.

— Об этом могут быть разные мнения, — ответствовал я, — но у розы, конечно, гораздо больше друзей, чем противников. Ее чтут ныне и чтили в прошлом. Ее обликом чаще всего пользуются для сравнения, ее цветом украшают себя юность и красота, ею наряжают жилища, ее запах считается ценностью, им дорожат и торгуют. Были народы, особенно покровительствовавшие разведению роз, воинственные римляне венчали себя розами. Особенно мила она, когда так выставлена на обозрение, как здесь, где она как бы возвышена, как бы восславлена своим разнообразием и множеством сочетаний. Во-первых, здесь целые россыпи роз, а к тому же они распределены по большой белой плоскости дома и на ней выделяются. Перед ними белая плоскость песка, а она в свою очередь отделена от поля зеленой полоской травы и живой изгородью, словно зеленой шелковой лентой и зеленой отделкой.

— Сажая розы, — сказал он, — я об этой особенности не задумывался, хотя стремился представить их во всей красоте.

— Но я не понимаю, почему они здесь так хорошо прижились, — заметил я. — Условия для них здесь, собственно, самые неблагоприятные. Деревянная решетка, к которой они привязаны, белая стена, у которой их палит солнце, навес, создающий преграду дождю, росе и воздействию небосвода, да и сам дом, препятствующий притоку воздуха.

— Такого роста, — ответствовал он, — нам удалось добиться лишь постепенно, было несколько неудачных попыток. Но на них мы учились и стали вести дело по правилам. Землю, которую розы особенно любят, мы частью выписывали из других мест, частью приготовляли в саду, руководствуясь приобретенными мною для этого книгами. Я ведь явился сюда не совсем неопытным человеком, я и прежде уже разводил розы и применил здесь имевшийся у меня опыт. Когда земля была готова, мы вырыли перед домом глубокую, широкую канаву и заполнили ее этой землей. Затем была поставлена деревянная решетка, которую обильно выкрасили масляной краской, чтобы от воды не завелась гниль, и весной саженцы роз, которые я либо вырастил сам, либо получил от цветоводов, были посажены в рыхлую землю. По мере того как они подрастали, их подвязывали, а с годами пересаживали, меняли и так далее, пока стена постепенно не закрылась. В саду разбили грядки про запас, это был как бы питомник, где выращивали экземпляры, которым предстояло переселиться сюда. Для защиты от солнца мы прикрепили под крышей рулон полотна, превращающийся, стоит лишь потянуть за веревки, в навес над розами, который смягчает лучи. Таким образом саженцы защищены от слишком жаркого летнего солнца, а цветы — от вредных для них лучей. Сегодняшнее солнце не слишком жарко для них. Вы видите, они радуются ему. Что касается вашего замечания насчет росы и дождя, то решетка стоит не настолько близко к дому, чтобы совсем закрыть доступ небесной влаге. И роса садится на розы, и даже дождь на них каплет. А на случай, когда небо воды не даст, у нас имеется под кровельным лотком бак с очень мелкими отверстиями, который можно наполнять водой из стоящих под крышей бочек. Легким нажатием на ручку отверстия эти отворяются, и вода падает на розы, словно роса. Приятно смотреть, как в великую сушь вода стекает с листьев и веток и они освежаются ею. А чтобы не прекращался, как вы опасаетесь, приток воздуха, есть простое средство. Прежде всего на этом холме и так-то всегда веет слабый ветерок, обдувая и стену дома. Но если в совсем тихие дни растениям все-таки не хватает воздуха, мы открываем окна первого этажа — и на этой стене, и на противоположной. А поскольку противоположная стена северная и воздух там холодный из-за тени, он втекает в те окна и вытекает из этих у роз. При полном безветрии вы можете здесь увидеть легкое шевеление листьев.

— Это изрядные усилия, — отвечал я, — доказывающие вашу любовь к этим цветам. Но одними усилиями все-таки нельзя объяснить то особое, никогда не виданное мной доселе совершенство ваших растений, когда нет ни одного несовершенного цветка, ни одной засохшей веточки, ни одного неправильного листика.

— Отчасти это объясняется все-таки усилиями, — сказал он, — воздух, солнце и дождь улучшены южной стороной и всяческими приспособлениями, насколько это возможно. Еще больше труда ушло на землю. Поскольку мы не знаем, в чем первопричина роста живых существ вообще, я заключил, что розам полезнее всего то, что происходит от роз. Поэтому мы собирали все отбросы, особенно листья и даже ветки от диких роз, которых полно в округе. Эти отбросы мы складываем в кучи в отдаленных частях сада, там они подвергаются воздействию воздуха и дождя, и таким образом готовится земля для роз. Когда в такой куче нет уже ни следа от растений и уже ничего, кроме рыхлой земли, не видно, эту землю и отдают розам. Новопосаженные кусты получают в своих ямках сразу столько земли, что ее хватает им на много лет. Старые розы, истощившие свою почву за долгое время, получают подкормку. Иногда с их корней сметают старую землю и заменяют новой, а иногда растения вовсе выкапывают и их лунки заполняют свежей землей. Прямо-таки на глазах у тебя радуются этому подарку листья и лепестки. Но несмотря ни на землю, ни на воздух, ни на солнце, ни на влагу, розы не предстали бы вам такими прекрасными, если бы не было за ними другого ухода. Ведь беды, случается, происходят от нераспознанных нами причин или от причин, которые мы распознали, но устранить не в состоянии. Наконец, как и все живое, растения умирают естественной смертью. Больные растения у нас все же выкапываются, их отправляют, как в госпиталь для роз, в сад и заменяют другими, из питомника. Мертвые деревья здесь попадаются редко, потому что во время умирания их уже удаляют. Если же какая-то причина убивает деревце быстро, его удаляют без проволочки. Точно так же удаляются заболевшие или погибающие части решетки. Лучшее время для этого — весна, когда ветки еще голые. Тогда мы ставим стремянки, дающие доступ ко всем частям решетки, и вся она обследуется. Надо также очищать кору, ухаживать за ней, перевязывать ее раны, подвязывать ветки, отрезать негодные. Но и летом мы удаляем каждый неправильный листик, каждый недоразвитый цветок. Постепенно все в доме пристрастились к розам, следят за ними и тотчас дают знать, если заметят что-либо неладное. В округе тоже полюбили эти цветы, их сажают в садах, за ними ухаживают, я дарю соседям саженцы с моих грядок и обучаю их обращению с ними. В двух часах ходьбы отсюда живет крестьянин, у которого, как и у меня, вся стена дома обсажена розами.

— Чем важнее мне кажется ваше обращение с розами, — отвечал я, — и чем большую важность придаете вы им сами, тем сильнее напрашивается у меня вопрос, почему вы разводите розы предпочтительно у этой стены вашего дома, где место для них не самое благодатное и требуется столько хлопот для полного их процветания. Спору нет, они здесь прекрасно разрослись и очень красивы, но нельзя ли было разместить их такими или еще более красивыми группами в саду, да еще с тем преимуществом, что за ними было бы гораздо легче ухаживать.

— Я посадил розы у стены этого дома, — возразил он, — потому что с этим цветком меня связывает одно воспоминание юности, из-за которого мне приятен именно такой способ его выращивания. Думаю, что только поэтому роза кажется мне такой прекрасной и поэтому я трачу столько сил на уход за нею.

— Вы ничего не сказали о насекомых, — заметил я. А я знаю по опыту, что ни один вид растений, кроме разве что тополя, насекомые не одолевают с таким напором, как розу, заводясь в разных ее сортах и поколениях им на погибель. Здесь я не нахожу никаких признаков этого бедствия, словно его вообще не существует или роза избавлена от него каким-то искусственным средством. Не станете же вы вылавливать каждого трубковерта, каждого паука, каждую тлю? Но это наводит меня еще и на другое обстоятельство, о котором я собирался вас спросить, вопрос этот я при удобном случае задал бы, конечно, еще до моего ухода, но позволю себе задать его сейчас, раз уж вы с такой добротой и готовностью посвящаете меня в дела своего имения. Во время своих странствий по селам я не раз замечал, что плодовые деревья порой стоят с совсем голыми ветками или что листва их изъедена гусеницами. Я не обращал на это особенного внимания, поскольку такая картина была знакома мне с юности и поскольку ничего необыкновенного она не являла. Но я обратил внимание вот на что: так же как здесь в розарии, во всем вашем саду не видно никаких следов этой напасти — ни одного засохшего росточка, ни одной голой веточки, ни одного объеденного до стебля листочка, даже ни одного испорченного листа капусты, на которую обычно набрасывается капустница. При виде такого благополучия мне вспомнились потравы, виденные мною повсюду, и по этому поводу я решил спросить вас, известны ли вам какие-либо особые средства. Ведь собирание гусениц и насекомых нигде не оправдывало себя.