На грани анархии (ЛП) - Стоун Кайла

Она села и переместилась на матрасе так, что оказалась лицом к лицу с ним, устремив взгляд на него, ее лицо выражало теплоту, сострадание и открытость.

— У меня был брат по имени Линкольн. Мой близнец. Его жену звали Джесса. Я... — Лиам сглотнул. — Она была моей невесткой. Она ждала их первого ребенка. Я полетел в Чикаго, чтобы с ними повидаться. Посттравматический синдром моего брата становился все хуже. Джесса беспокоилась о нем. Она сказала, что я нужен ему, что я единственный, кто может достучаться до Линкольна. Это был канун Рождества. Они только что забрали меня, когда случилось ЭМИ. Мы находились в центре Чикаго, и машина просто остановилась. Светофоры, телефоны, все. Мы врезались в машину впереди нас. Все обошлось — никто не пострадал, но у Джессы заклинило ремень безопасности. Мы с Линкольном вышли из машины. Мы просто стояли там. Я думал, у нас есть время. Я не предполагал... я не знал.

— Самолеты — они тоже перестали работать. Мы наблюдали, как один разбился. Потом между зданиями появился другой. Огромный и так низко. Скользил прямо на нас. Времени не оставалось. Я крикнул Линкольну, чтобы он бежал, но его посттравматический синдром дал о себе знать, и он замер. Он не двигался. Он впал в транс — не понимал, где он и что происходит. Джесса все еще оставалась в машине. Ремень безопасности не поддавался. Самолет все снижался. У меня кончалось время. Мне пришлось выбирать. Линкольн или Джесса.

Он резко вдохнул.

— Боже, помоги мне, я выбрал Джессу. Джессу и ребенка. Я знал, чего бы хотел Линкольн. Он бы убил меня, если бы я спас его и позволил ей умереть. Мне казалось, что я вырываю собственное сердце из груди, оставляя его. Но я все-таки ушел. Я должен был.

— Я освободил Джессу, и мы побежали. Она не могла двигаться быстро, так как была на девятом месяце беременности. Самолет опускался позади нас. Без двигателей он падал почти бесшумно. Этот великий предвестник смерти проплывал над нами и опускался на наши головы. Нам удалось укрыться в банке. Я толкнул Джессу вперед себя, крикнул ей, чтобы она спряталась за чем-нибудь. Она укрылась. Я держался чуть позади нее.

— Я видел, как самолет падает. Крылья ударялись о здания и отрывались, как будто их сделали из бумаги. Фюзеляж взорвался. Огромные куски шрапнели размером с автомобиль разлетались во все стороны, разбивая машины и здания, пробивая сталь, стекло и кирпич. Я бросился в укрытие. Как только смог, я поднялся на ноги, ища Джессу, выкрикивая ее имя. Кругом стояла такая пыль и дым. Все горело. Я нашел ее в задней части банка. Сначала подумал, что с ней все в порядке. Я думал, что мы выжили.

Лиам сделал паузу. В горле поднялся ком. Его глаза горели.

Ханна не стала торопить. Она ждала.

Через мгновение он вновь обрел самообладание и продолжил.

— Большой кусок шрапнели раздробил ей бедро и задел бедренную артерию. Я наложил жгут, но этого все равно оказалось недостаточно. Она истекала кровью. Мы были в двух милях от больницы. Две мили ада. Ни одна машина не работала. Люди бегут, кричат и вопят. Я нес ее почти всю дорогу. Мы... мы не дошли. Она умоляла меня остановиться. Она говорила, что ей нужно отдохнуть. Мы оба все понимали. Она думала о ребенке, а не о себе. Она знала, что будет дальше. Я тоже знал, но пока не хотел себе в этом признаваться. Это казалось слишком ужасным, слишком чудовищным.

— Мы нашли отель, где нас приютили. Я заплатил наличными. Одна из сотрудниц предоставила нам номер. Ее звали Приша Хунджан, и она помогла нам. Она сделала все, что могла. Джесса — она была такой храброй. Смелее, чем я. Она сказала мне, что умирает. Она ведь была врачом, она понимала, что происходит. Ребенок мог жить в ее утробе только пару минут после ее смерти. Вот почему она отказалась добираться до больницы. Это заняло бы слишком много времени, прежде чем ей помогли бы. Она бы умерла, и ребенок тоже. Она твердо решила не допустить этого.

Он ожесточенно вытер глаза.

— Она рассказала все, что мне нужно сделать. Шаг за шагом. Она умирала, и у нее все еще хватало силы духа объяснить мне, как ее вскрыть. Она... она умерла там, в том номере отеля. Я ничего не мог сделать, чтобы ее спасти. Я не мог ее оплакивать. У меня оставалось две минуты, чтобы вытащить ребенка, или мой племянник умрет. Выбора у меня не было, я сделал это. Я разрезал ее живот. Раскрыл ее внутренности и вытащил сына Джессы и Линкольна. Легко говорить, но это самое трудное, что я когда-либо выполнял. Если бы я сделал разрез на четверть дюйма глубже, я бы случайно убил ребенка. Каждый разрез требовал точности. И каждая секунда означала, что он теряет кислород...

Лиам содрогнулся от воспоминаний.

— Ты спас его, — мягко сказала Ханна. — Так же, как ты спас Шарлотту.

Лиам тяжело кивнул. Его руки лежали на коленях, пальцы сжались в кулаки.

— Это не конец. Это еще не все. Родители Джессы жили в Чикаго. Джесса попросила меня отвезти к ним ее сына. Приша помогла мне вымыть ребенка и смастерить из полосок простыни переноску. Я пошел к ним пешком. Я едва помню это место. Там были родители Джессы. Мистер и миссис Брукс. Они забрали ребенка. Я сказал им, чтобы они выбирались из Чикаго. У них была старая классическая машина, которая все еще работала, и родственники, владеющие фермой в Тусколе, маленьком городке где-то в Иллинойсе. Я пожелал им удачи и... ушел.

— Та шапочка, которую ты подарил Шарлотте... ты сделал ее для своего племянника.

— Да. Он был в ней по дороге из отеля к родителям Джессы. Она упала в снег. Когда я увидел ее снова, то не смог смириться с тем, что придется вернуть ее обратно. Мне хотелось сохранить память о нем. Мне просто... мне нужно было это.

— О, Лиам, — прошептала Ханна. — Мне так жаль.

— Они назвали его в честь меня. Они назвали его Лиамом.

Слезы хлынули. Он не пытался остановить их. Горе накатывало на него волнами.

Ханна придвинулась к нему ближе. Она обхватила его грудь своими тонкими руками и прижалась к нему. Она ничего не говорила. Она просто его обняла.

— Я оставил его там. Как я мог оставить его? Мне следовало сопроводить Бруксов в Тасколу. Я должен был убедиться, что они в безопасности. Я мог бы это сделать. Это то, что я делаю. Я такой, какой я есть.

— Это было слишком больно, — проговорила Ханна.

Он чуть не сломался, оставив этого ребенка. Его сердце уже разбилось на миллион осколков из-за потери Линкольна и Джессы. Как бы сильно он ни любил своего племянника, его сердце не могло вынести еще одной потери.

И снова он выбрал изоляцию вместо любви. Одиночество вместо привязанности.

Бегство всегда служило для него решением жизненных проблем. Но это невыход.

— Это не в первый раз, — добавил Лиам.

Он продолжил свой рассказ. Так надо было. Он должен избавиться от всего этого. Его словно яд разъедал изнутри. Если он не справится сейчас, то не сможет никогда.

— Я любил своего брата. Я любил Джессу. — Он сжал челюсти. — Любил с того момента, как впервые ее увидел. Я ничего не мог поделать. Она выбрала Линкольна. Я никогда не обижался на нее за это. Никогда. Но и перестать любить ее я тоже не мог.

Он чувствовал себя опустошенным. Всю эту любовь некуда девать, кроме как внутрь, чтобы выскрести все расширяющуюся дыру в центре себя.

— Из-за этого я отдалился от них обоих. Я позволил этому встать между нами, как стене, преодолеть которую я не решался. Четыре года я не видел своего брата. Я не видел ее. Я жил один, утопая в собственных страданиях. Это было неправильно. Я сильно ошибся.

Ханна сжала его плечи. Он позволил себе раствориться в ней. Она излучала тепло, мягкость и комфорт, все то, чего он не верил, что заслуживает.

— Мы нужны друг другу, — сказала она. — Никто из нас не может сделать это в одиночку.

Они два израненных человека. Такие разные и такие одинаковые. Оба они выжили. Оба страдали от травм и потерь. Зеркала страданий и борьбы друг друга.

Но Ханна не могла его спасти. Так же, как и Лиам не мог спасти ее. Нет. Тяжелую работу придется делать самому.