Любовник в отставке - Светлана Алешина

— Но вы так и не отдали, — закончил за него фразу Камаев.

— Что вы! Как не отдать! Как можно! — возмущенно вскричал Али. — Мусульманин обязан отдавать. Я поднапрягся и отдал. В марте было дело. Посмотрите, как я живу…

Нуретдинов обвел руками свое жилище. Лариса и Камаев прошлись глазами по довольно убогой обстановке его дома и поняли, что в принципе он прав — в роскоши хозяин явно не купается.

— Вот, пришлось кое-что продать, чтобы долг отдать! Только, кроме Рауфа, никто об этом не знает. Да и зачем знать — мы с ним свои люди, зачем лишние свидетели, нотариусы!

В этот момент в комнату вошла жена Нуретдинова, полная женщина лет тридцати в дешевом ширпотребовском халате, с подносом в руках, на котором стояли чайник, сахарница с кусочками рафинада и какими-то печеньями. Она поздоровалась, молча расставила то, что принесла, на столе и удалилась. Чай с ломтиками лимона был разлит по изящным грушевидным стаканчикам.

Камаев, сделав глоток, строго спросил:

— Ты всю сумму отдал?

— Да, все до копейки, — заверил Али. — Могу даже расписки показать, для себя хранил и… на такой вот случай, если вы придете. Лейла! — крикнул он в соседнюю комнату, а потом что-то требовательно проговорил по-азербайджански.

Вскоре жена принесла расписки. Это были два листка бумаги, в которых Рауф расписался в том, что получил от Али два раза по пятьсот долларов.

— Осталось еще двести долларов вернуть, — И неожиданно признался Нуретдинов. — Я их отдам Назакят. Обязательно отдам. Неужели вы думаете, что я безбожник и негодяй? Аллах мне не простил бы такой грех! Да и потом — ну неужели из-за двухсот баксов человека убивать? Сами подумайте. Тем более что Рауф спас меня в свое время. Я и подумать не мог, что Рауфа кто-то убьет. Хороший он был человек! У кого рука поднялась?

Лариса с Камаевым переглянулись. В принципе, предъявленные Нуретдиновым косвенные доказательства — мартовские расписки — убеждали. Настораживала странная суетливость в поведении Али, но это можно было списать на какие-то национальные черты или обычную боязнь милиции. И все же Камаев решил пойти до конца.

— Слушай, Али, а ты вообще где был в апреле этого года?

— Давно было дело, — почесал голову Нуретдинов.

— Рауфа убили, по заключению экспертов, в конце апреля, — поддержала следователя Лариса.

— В конце апреля? — неожиданно просиял Али. — Так я в Азербайджане был! В Ленкорани, на свадьбе младшего брата Фаика! Приехал только в середине мая! У меня даже билеты сохранились!

И Нуретдинов, продолжая торжествовать, снова позвал из соседней комнаты жену Лейлу. Спустя некоторое время Ларисе и Камаеву были предъявлены железнодорожные билеты: один свидетельствовал о том, что пятнадцатого апреля Али выехал в Баку, а на другом стояла дата отправления обратно в Россию — тринадцатое мая.

— Как хорошо, что пригодились эти бумаги! — прокомментировала Лейла.

— Я всегда берегу документы, — сказал Али. — Хотите, фотографии со свадьбы покажу?

И, не дожидаясь согласия гостей, полез за фотоальбомом. Лариса с Камаевым глянули на печать «Ленкорань-фото-сервиса», на улыбающееся лицо Нуретдинова на явно нероссийском фоне из гор, минаретов и мечетей, посмотрели на таймер в углу фотографии — 4 мая. И поняли, что версия о виновности или причастности к смерти Рауфа Нуретдинова абсолютно несостоятельна. О том, что он как-то замешан в убийстве Даши, вообще не могло быть и речи.

В окрестностях Потакова был обнаружен «Москвич-412», а в нем — Ариф Гусейнов. Неумелый или просто пьяный водитель умудрился направить автомобиль прямо в толстый ствол дуба, росшего у обочины. В результате Ариф получил сотрясение мозга, а также перелом руки. «Скорая помощь» отправила его в бессознательном состоянии в больницу, а прибывшие на место происшествия сотрудники ГИБДД, обнаружив, что у Арифа нет при себе даже водительских прав, сообщили в милицию.

Сообщение о происшествии поступило к Камаеву в тот момент, когда они с Ларисой ехали от Али Нуретдинова назад, в здание Потаковского управления внутренних дел.

— Ну вот, — обрадовался он. — Нашелся этот чертов Ариф. Едем в больницу.

Дожидаясь, пока Ариф придет в сознание, Лариса вместе со следователем Камаевым сидели в холле больницы. За этот час Лариса более подробно рассказала следователю обо всем, что стало ей известно о смерти Даши, в том числе насчет алиби Арифа, и тот согласился с ней, что оно, в принципе, железным не является.

Наконец из палаты, где лежал Ариф, вышел врач. Он с важным видом подошел к Камаеву и заявил, что, учитывая все обстоятельства, разрешает допросить пациента. Лариса вместе со следователем вошли в палату.

Это была обычная маленькая палата, но с тяжелыми стальными решетками на окне. Ариф лежал на кровати с приподнятым изголовьем и хмуро смотрел на вошедших. Его тяжелый взгляд по очереди достался сначала Ларисе, потом Камаеву. Вид неудачливого угонщика внушал жалость: перевязанная голова, под глазами лиловые круги, на бледных щеках ссадины.

— Здравствуйте, Ариф, — сказала Котова. Гусейнов не ответил, лишь метнул в сторону Ларисы недобрый взгляд.

— Итак, что ты сделал с Вероникой Бураковой, где она? — вздохнув, начал допрос Камаев.

— Ничего, — зло ответил Ариф и отвернулся.

— Последний раз ее видели в твоем обществе.

— Ну и что?

— Тебе лучше рассказать, как ты убил ее, — продолжил наседать Камаев.

— Я никогда никого не убивал, — четко произнес Ариф, с ненавистью смотря на посетителей.

— И жену свою Дашу Белову тоже не убивал? — несколько ехидно спросил Камаев.

— Нет.

— Да хватит тебе, Гусейнов, волынку тянуть! — вдруг переменился в тоне следователь. — У нас же есть улики против тебя. Ты, конечно, неплохо порезвился, но жизнь твоя на свободе подошла к концу.

Тут вступила Лариса:

— Вот лоскут кофточки Вероники, на котором пятна крови. Может быть, ты объяснишь, откуда они там взялись?

— Ее и спросите. Это же ее кофта, — глядя на посетителей исподлобья, буркнул Ариф.

— Если бы можно было это сделать, мы бы последовали твоему мудрому совету, — продолжал ехидничать следователь. — Рассказывай лучше, как убил свою подружку, и дело с концом!

— Не убивал я.

— Так, понятно, хорошо. — Камаев приблизился к кровати и наклонился над изголовьем Арифа. — Откуда у тебя ссадины на лице?

— Вчера ободрался в лесу, — тут же нашелся Гусейнов.

— После скандала с Вероникой? Ариф ничего не ответил. А на его лице появилось выражение скуки и равнодушия.

— Ну, а зачем ты Рауфа убил? — спокойно спросил затем Камаев.

Ариф застыл. Глаза его постепенно раскрывались все шире и шире. Он сильно побледнел и начал медленно приподниматься на постели. Потом неожиданно повалился обратно на подушку и, замолотив кулаком здоровой руки по кровати, начал громко кричать что-то на азербайджанском языке. Глаза его горели бешеным, безумным огнем. Камаев с Ларисой переглянулись, и следователь быстро шагнул к постели, пытаясь успокоить разошедшегося Арифа. В это время в палату быстро вошел врач со шприцем наготове, оттеснил Камаева, махнув ему рукой, и ввел Арифу какое-то лекарство — видимо, успокоительное.

Ариф постепенно начал затихать, только бормотал что-то на своем родном языке и как будто пытался сдержать рвущиеся из груди глухие рыдания Врач стоял рядом, внимательно наблюдая за Гусейновым в ожидании, когда закончится истерика. Потом он повернулся к Ларисе и следователю и сказал:

— Я считаю, что сейчас его лучше оставить в покое, чтобы не спровоцировать новый припадок. Приходите завтра, он будет уже в более нормальном состоянии.

— Хорошо, — кивнул Камаев. Лариса, повернувшись к нему, сказала:

— У меня есть еще один вопрос. Он может быть очень важным.

— Давайте, — согласился тот и посмотрел на врача вопросительно.

Молодой человек в белом халате пожал плечами и сказал:

— Ладно, только коротко и побыстрее. Лариса подошла вплотную к кровати и, глядя Арифу прямо в глаза, спросила:

— Кто настоящий отец Эмиля? Ариф помолчал, потом вздохнул и четко, с расстановкой произнес:

— Павел Андреевич Бураков.

Они познакомились через его жену — так иногда бывает. К Ирине Владимировне приехала в гости дочь ее бывших соседей из некогда родного ей Потакова. Родители Даши были хорошие люди, но, пожалуй, слишком простые и ограниченные. Отец Даши часто помогал Бархударовым, когда что-то случалось с сантехникой или когда требовалась физическая сила.

Профессор Роман Бархударов был, можно сказать, светилом медицинской науки. Его знали далеко за пределами области, но в самых элементарных хозяйственно-бытовых вопросах профессор был зачастую совершенно беспомощен. Он понятия не имел о том, как починить кран или, скажем, прибить полку. Мать Даши была хорошей портнихой, и Ирина Владимировна постоянно обращалась к ней с просьбой что-либо сшить, укоротить, удлинить. Ирине Владимировне всегда хотелось как можно лучше отблагодарить этих радушных и добрых людей. Поэтому она забирала по воскресеньям их девочку и гуляла с маленькой Дашенькой в городском парке, катала ее на качелях, водила в местный драматический театр.