Дом на улице Мечты - Лайза Джуэлл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К тому же, если верить тому, что пишут в Сети, такие больные редко когда доживали даже до сорока лет.
Оторвавшись от экрана, Тоби и Кон с минуту сидели в каком-то отупении. Тоби шумно дышал и дергал себя за волосы. Кон был уверен, что он придумывает что-нибудь ободряющее.
– Боже, Кон, мне так жаль, – в конце концов сказал Тоби.
– Да уж, хреново, не правда ли? – пожал плечами Кон.
– Хреново. Но, с другой стороны, врачи же каждый день открывают что-нибудь новое. Да и потом, даже если ничего нового и не придумают, Дейзи ведь проживет еще долго.
– Нет, – покачал головой Кон. – Все плохо. С какой стороны ни посмотри. Она не сможет иметь детей, а даже если и сможет, то расти они точно будут уже без нее. Знаешь, наверное, поэтому-то она с сестрой и живет. Бьюсь об заклад, та ей помогает со всеми этими жуткими процедурами. То есть, получается, она зависит от других и без их помощи не может даже сама выйти из дома. Что это за жизнь?!
Тоби снова вздохнул и положил руку на колено Кона.
– А как ты думаешь, она-то сама считает свою жизнь такой уж отвратительной?
Кон пожал плечами. Он вспомнил, с каким энтузиазмом Дейзи выбирала продукты на рынке, как рассказывала, насколько сильно любит свою семью, то, с какой страстью говорила даже о самых приземленных вещах. Не похоже, что она ненавидит свою жизнь. Скорее, наоборот – словно не может поверить собственному счастью.
– Нет, – сказал Кон. – Вряд ли.
– Ну тогда, – сказал Тоби, – лучшее, что ты можешь сделать в этой ситуации – продолжать делать вид, что ничего этого не замечаешь.
Он указал на экран.
– Лучшее, что ты можешь сделать – помочь ей наслаждаться жизнью.
Кон уже собирался уйти, когда Тоби вытащил из кипы бумаг какой-то листок и протянул его ему. Кон взглянул на строчки, написанные ровными буквами.
– Это стихотворение я написал наутро после похорон моей матери, – сказал Тоби. – Оно поможет тебе понять, как ты относишься к Дейзи.
– Я не знал, что твоя мама умерла, – удивился Кон.
– Да, она умерла, когда мне было тринадцать. Рак груди.
– Боже, прости.
– Ничего.
– Забавно. Я живу здесь уже почти год и не знал, что твоя мама умерла. Ты ведь немногословен, правда? Совсем немногословен, – произнес Кон.
– Да, – ответил Тоби. – Наверное, да.
Выйдя из комнаты Тоби с листком в руке, Кон буквально врезался в коридоре в человека, которого меньше всего сейчас хотел бы видеть. Руби.
– Привет! – произнесла она с сияющим видом. Во рту ее Кон заметил коричневый комочек – жевательную резинку. По виду она напоминала одну из тех, что жуют люди, которые хотят бросить курить.
– Так, – сказал Кон. – С чего вдруг жвачка? Ты бросила курить?
Руби рассмеялась:
– Нет! Не будь таким тупицей. Просто на всякий случай держу пачку таких в столе, мало ли, сигареты кончатся. Мне нравится ее вкус.
– Ах, вот оно что. Понимаю, – кивнул Кон, чувствуя, что на него нахлынула волна отвращения. Перед ним стояла девушка, которая совершенно бессмысленно губила свои здоровые, исправно функционирующие легкие, а легкие Дейзи были неисправны с самого начала ее жизни.
Кон попытался пройти мимо Руби к своей комнате, но она перегородила ему дорогу.
– Так, – сказала Руби. – Чем собираешься заняться вечером?
Кон пожал плечами, судорожно пытаясь на ходу соврать что-нибудь пристойное:
– На самом деле, даже не знаю.
– Твоей матери нет дома.
– Я в курсе.
– Я видела, как она уходила около часа назад.
– Знаю, – ехидно ухмыльнулся Кон.
– Не хочешь выпить вина? – вдруг выпалила Руби.
– Что? – опешил он.
– Собираюсь пойти выпить вина. Не хочешь глоточек?
Кон покачал головой.
– Нет, – ответил он. – Спасибо. У меня есть кое-какие дела.
И еще крепче вцепился в стихотворение Тоби.
– Что это? – Руби посмотрела на листок.
– Стихотворение Тоби. Он дал мне почитать.
Руби расхохоталась:
– О, поверь мне, это точно не одно из его стихотворений!
Кон пристально посмотрел на нее:
– В чем проблема?
– Он никогда не давал тебе читать свои стихи? – удивилась Руби.
Кон покачал головой.
– Тогда понятно, – снова рассмеялась она. – Ну, поймешь, что я имею в виду, когда прочитаешь.
Кон почувствовал невероятное раздражение. Эта Руби была какой-то совсем уж отвратительной. Все эти ее жвачки, постоянное пьянство, то, как она принижала Тоби, – это ужасно. Кон мягко отодвинул ее, чтобы добраться до двери своей комнаты.
Но спиной почувствовал на себе ее полный упрека взгляд.
– Я тебя чем-то расстроила, Кон? – спросила Руби.
– Что, прости?
– Ты мной недоволен?
– Нет!
– Почему ты тогда такой… холодный?
– Холодный?
– Да. Отстраненный.
– Прости, – сказал Кон. – Я не знал, что так кажется со стороны.
Он вошел к себе в комнату, закрыл дверь, сбросил кроссовки и сел на матрас, скрестив ноги. А потом начал читать стихотворение Тоби:
МолодаяЯ видел тебя вчера.На тебе была длинная ночная рубашка, как у старухи, чужая.Ты была молода.Я видел тебя позавчера.Ты хотела танцевать, но трудно было даже с постели встать.Ты была молода.На прошлое Рождество ты была молода, в своем цветастом фартуке и дамской шляпке.И каждый день рождения в моей жизни. В мини и макси, с длинными и короткими волосами. С твоей выпечкой и пирогами с вареньем.Молода. И красива.Скоро придет зима. Я стану старше.Но ты будешь все так же молода.Я однажды посмотрю в зеркало и увижу у себя седину. Дети на улице будут дразнить меня: «Эй! Старикашка!»А ты будешь молода. Молода и красива.Всегда.
Кон сложил стихотворение, положил его на тумбочку и в первый раз с того дня, когда похоронил свою бабушку, заплакал.
28
Дом Джакомо Карузо был самым красивым особняком, который Лия когда-либо видела. Это было торжество инженерной и архитектурной мысли, расположенное на лучшей улице Масуэлл-Хилл, где одна прихожая была размером с гостиную в квартирке Лии. Стены всех комнат были отделаны деревянными панелями, а в окнах переливались витражи. Со всех четырех сторон особняк был окружен идеально подстриженным садом, а на лужайке перед крыльцом красовался бассейн. И мини-бар рядом с ним.
Открыв дверцу огромного холодильника из нержавеющей стали, Джек налил Лии стакан ледяной воды и позволил бродить вокруг, пока сотрудники службы доставки «Розового Колибри» выгружали из фургона мебель. На первом этаже дома Лия обнаружила две гостиные: в одной был резной потолок, с которого свешивалась огромная люстра; в другой – гигантский камин из дуба с резными горгульями. В доме также находились бильярдный зал, кабинет, столовая и роскошная кухня, дверь из которой вела в необъятный погреб. Все комнаты были обставлены антикварной мебелью и новейшей бытовой техникой – например, в комнате рядом с главной лестницей стоял новехонький домашний кинотеатр.
На втором этаже Лия насчитала четыре спальни и пять ванных и даже не стала спрашивать, зачем нужна пятая. Она похвалила Джека за его безупречный вкус. Но тот лишь отмахнулся, сообщив, что покупал дом уже полностью обставленным.
– Так чем вы, собственно, занимаетесь? – спросила Лия, усевшись на кухне на табуретку из оргстекла.
– Текстиль, – ответил Джек. – Мы производим ткани.
– Какие ткани? – не поняла Лия.
– Очень, очень красивые ткани, – улыбнулся Джек. – Роскошные. Шелк, органзу, тюль, шифон.
– Как здорово! – восхитилась Лия.
– Да. Это правда. Но сейчас я удалился от дел. Заводы по-прежнему принадлежат мне, но за ними уже не нужно присматривать.
– Они в Италии, ваши заводы? – спросила Лия.
– Да. В очень живописном месте – там рядом несколько озер. У меня даже есть дом неподалеку, но я теперь туда наведываюсь только на праздники, – ответил Джек и вздохнул: – Я люблю Англию. Правда люблю. Но жить здесь мне совершенно не нравится. Я здесь только из-за моих девочек. Лотти и Люси. И еще потому, что не могу устоять перед чарами англичанок!
Лия рассмеялась.
– Мне было двадцать один, когда я впервые приехал в Лондон. Я встретил девушку по имени Дженни и влюбился. С нее-то все и началось. Женился я первый раз тоже на англичанке – ее звали Элейн. Она была очень красивая, просто конфетка. Наш брак продержался всего год, но к тому времени англичанки окончательно и бесповоротно стали моей страстью. А потом была Паула, моя бывшая жена, мать моих дочек. Светлые волосы, голубые глаза, круглая задница. Обожаю девушек с формами. А эти ямочки на щеках… И этот акцент – ах! В общем, я обречен остаться здесь навсегда. Из-за моих обожаемых дочек и моей страсти к фигуристым женщинам! – произнес Джакомо пламенную речь.
Лия снова засмеялась, внезапно вспомнив, что у нее тоже светлые волосы, голубые глаза и немаленький зад.