Дай на прощанье обещанье (сборник) - Татьяна Булатова

Обещание уважить последнюю просьбу намертво связало Катерине руки – отказываться было нельзя. Попросила сантиметр, обмерила Зинаиду Яковлевну, про себя отметив, как усохла она за последний год: и ростом ниже, и в плечах уже, а уж ноги-то! Смотреть страшно – отекшие, негнущиеся. Какие-то отдельные ноги, словно не от Зинаиды Яковлевны.

– Какой фасон делать будем? – всхлипнула Катя и приготовилась рисовать.

– Ну, какой для старухи фасон? – развела руками свекровь. – Два шва, больше не надо.

– Ну что вы говорите, Зинаида Яковлевна! Вы ж платье просили, а не саван. А раз платье, то и говорите.

– Не знаю я, Катя. Как хочешь. Но вот только вырез если…

– Вот так? – поинтересовалась сноха и ткнула Зинаиде Яковлевне в грудь, указав нижнюю точку выката.

– Да что ты! – рассмеялась свекровь. – Чай, не на бал. Повыше подними.

Подняла – снова не понравилось. Пока судились-рядились, полдня прошло незаметно. Проводив сноху, довольная Зинаида Яковлевна уселась перед телевизором и просидела перед ним до вечера, крутя в руках пульт. Что показывали – она не поняла, но лежа в кровати почувствовала, что устала. Свернувшись калачиком, Зинаида Яковлевна уснула.

Утром ее разбудил звонок телефона. Быстро встать не было никакой возможности: Зинаида Яковлевна с хрустом вытянула руки, потом ноги, потрясла своими отекшими конечностями, а потом медленно начала подниматься. Телефон зазвонил снова. И снова она не взяла трубку, потому что долго сидела на краю кровати, пытаясь усмирить изматывающее головокружение и шум в ушах. Немного придя в себя, Зинаида Яковлевна опустила ноги, нащупала тапочки и попыталась встать. Не тут-то было. Злосчастная кровать обладала какой-то непреодолимой силой притяжения: Зинаида Яковлевна не удержалась на ногах и снова рухнула обратно. Встать на ноги удалось с третьей попытки, но сразу отойти от кровати она не рискнула и еще какое-то время стояла в измятой ночной рубашке. Зинаиде Яковлевне стало грустно от собственной немощи, навалилась тоска и прижала когтистыми лапами к стене, подталкивая жертву вперед, к заветному краю.

Зинаида Яковлевна вспомнила события вчерашнего дня, и тоска стала еще сильнее. Так и есть: нельзя было отдавать отрез, лежал себе и лежал, как игла Кощеева: «утка – в сундуке, яйцо – в утке, в яйце – игла». И вот, пожалуйста, тронули, и понеслось! И вынесли-то всего кусок ткани, а чувство, как будто тебя из собственного дома вытащили вперед ногами. Не надо было никакое платье шить. Не готова – и не готова. Чай, схоронили бы, на улице б не оставили, а то какая-то разница есть, в чем в гробу валяться!

И все-таки разница была. Не хотела Зинаида Яковлевна перед людьми лицом в грязь ударить, не хотела быть хуже Маруни-красавицы, царство ей небесное, не хотела Ваню позорить. И опять же, дважды Ларуся тот отрез просила – не отдала. А не отдала, значит, не отдала. Себе оставила. А куда ей уже ходить? Замуж не пойдешь, в гости не поедешь. Одна дорога осталась.

В пути может случиться всякое. Верила же Зинаида Яковлевна в закон подлости. Вот и доверилась. Срабатывать начал при каждом удобном и неудобном случае. Вот, например, сегодня: звонит Катя и радостно сообщает:

– Раскроила, мама.

«Ну-у-у, – думает Зинаида Яковлевна, – раз мамой называет, значит, плохи мои дела. Между прочим, могла и не торопиться: смертное все-таки готовит не покойнику, живому человеку. И попросили-то ее всего на копейку, а она рада стараться – наработала на рубль».

– Мама? – насторожилась Катерина, не услышав встречной радости в голосе свекрови. – Вы что там? Живы?

– Жива, – нехотя отвечает Зинаида Яковлевна и снова погружается в молчание.

– Мерить будем? – теребит ее на расстоянии сноха.

– А чего мерить-то? Давай без примерки.

– Без примерки, – голос Катерины снова становится достаточно официальным, – может не подойти. Смотреть надо.

– А чего там смотреть-то? – сопротивляется свекровь, ей уже не терпится повесить трубку. – Давай, как есть.

– Отшиваю, значит?

– Ну, – только и говорит Зинаида Яковлевна и аккуратно кладет трубку на рычаг. Делает она это с выражением лица человека, который только и мечтает о том, чтобы его не заметили: тихо-тихо, медленно-медленно. На самом деле Зинаида Яковлевна расстроилась не на шутку. Пока ткань в отрезе лежала, в ней не было никакой угрозы ее существованию. Зато теперь – не скажи! Возникало чувство, что еще пару дней – и ее открыто попросят здесь не задерживаться. Благо и платье почти готово.

«Дура она все-таки, Катя. Ну что за человек, ей-богу! А я еще Мишку ругала, мол, какое такое веселье в семье. А вот теперь видно: скажут жизнь за Родину отдать, она и отдаст. Это подумать только! Взять платье шить на смерть и на другой день раскроить! Это как же так можно-то, господи?» – недоумевала Зинаида Яковлевна, напрочь запамятовав, что именно она сама собственной персоной вчера сдернула Катерину с места, напугала до полусмерти, нагрузила отрезом и отправила шить это злосчастное платье.

В воображении Зинаиды Яковлевны пазлы вчерашнего дня складывались в иную картинку, противоположную реальной. «Ворвалась, выхватила отрез из рук, можно сказать, сантиметром чуть не удушила, пока мерки снимала, и вымелась из дома верхом на швейной машинке».

Позвонить было некому – Маруня померла, а Ларочке на ее мать жаловаться?! Да упаси бог, только этого нам и не хватало. Вечер снова коротала с телевизором, единственным своим задушевным другом, преданным и всегда в глаза смотрящим.

К утру платье было готово: сноха постаралась на совесть и, подобно Василисе Прекрасной, раскинула бархатное великолепие перед Зинаидой Яковлевной.

– Нравится? – воспарила к потолку мастерица.

Свекровь посмотрела на нее, как на полную дуру, и лицемерно кивнула:

– Нравится.

– Померим?

– Зачем? – напугалась Зинаида Яковлевна.

– Ну, чтоб ясно было, все ли так, как надо.

– А я тебе и так скажу, что не так, как надо.

– Что? – охнула Катя и растерянно посмотрела в колючие глазки надменной царицы.

– То, Катя, – строго проговорила Зинаида Яковлевна, – ровно на бал платье сшила, выкат-то какой!

– Како-о-ой? – простонала сноха.

– Глубокий, Катя, выкат. Не по годам. Люди осудят. Старуха, а в таком платье в гроб улеглась.

– Так под горлышко же, Зинаида Яковлевна, как вы сказали.

– Ну, милая, ты с больной-то головы на здоровую не вали. Не вали! Под какое такое «горлышко»? Что же у меня горлышко-то – из расщелины растет?

– Какой расщелины? – не поняла Катерина.

– Из такой! Промеж грудями.

– Ну что вы, Зинаида Яковлевна, – начала оправдываться сноха. – От яремной ямки – три пальца, не больше.

– А я, Катя, тебе говорю, что больше! И мерить нечего, – отвела от себя беду свекровь и уселась на диван, чтобы насладиться произведенным эффектом.

– И что же делать? – растерялась Катерина, не замечающая того, как посветлел взгляд свекрови.

– Что делать? Что делать?! Переделывать.

– Да что тут переделаешь? Обрезки на подкрайную пускала, ничего почти не осталось.

– Так странно, – пошла ва-банк Зинаида Яковлевна, – я думала там метра три, не меньше. Думала, мне хватит и вам сгодится.

– Да там всего метра два было, не больше.

– Ну, два так два, – уступила Зинаида Яковлевна. – Чего ты расстроилась? Ну… Подумаешь, вырез великоват. Ну, с кем не бывает, Катюша? Придумаем чего-нибудь!

– Чего тут придумаешь-то, Зинаида Яковлевна, – вконец опечалилась Катерина и скомкала былое великолепие в черноземную кучу.

– Подумать надо, – очень серьезно отчеканила свекровь и прикрыла уже довольно веселые глаза сморщенными веками.

– Пойду я тогда, Зинаида Яковлевна? – осторожно тронула ее за плечо Катерина и начала собираться. – Платье пусть у вас лежит…

– Вот еще! – вздрогнула свекровь. – Зачем это? Забирай давай его. Не доделала же. А я думать буду.

Покорная Катя встряхнула отяжелевший от неудач панбархат, соединила плечики, разгладила сгибы и аккуратно упаковала в целлофановый пакет с надписью «Всероссийская перепись населения: на старт!», туда же бросила портновские ножницы, неизвестно зачем принесенные с собой, и подушку с булавками.

– Может, чаю? – ненавязчиво предложила Зинаида Яковлевна. Причем так ненавязчиво, что Катерина легко догадалась: «Не вздумай чаю просить. Не до тебя, неумеха». Поэтому вежливо отклонила предложение свекрови и отправилась восвояси раскладывать не предсказавшие сегодняшнюю неудачу карты Таро. Кстати, перед тем как выйти из дома, вспомнила сноха Зинаиды Яковлевны, карты дали ей знать. Просто она не распознала, а точнее – распознала неправильно. Замыкал сегодняшний гадальный каскад перевернутый Жрец. А перевернутый Жрец, припомнила Катерина, это не символ доверия друг к другу, это – другое! Это символ вышедшей из-под контроля ситуации, какой-то случайности. Так и вышло: чертово платье не подошло! А ведь она так старалась, думала, доверяет ей Зинаида Яковлевна, значит, никак нельзя не оправдать ее доверия. А свекровь вот что придумала: выкат ей, видишь ли, большой. Не тот ей выкат. И главное – «думай, Катя». А что тут придумаешь? Что тут придумаешь, спрашивается! Шарфик если только завязать, цветной какой-нибудь, неброский…