Бельканто на крови (СИ) - Володина Таня

Линда выбежала навстречу, услышав знакомый голос, но он опустился перед ней на одно колено и потянул за светлый локон:

— Не сегодня, красавица. У меня серьёзный разговор с твоей мамочкой.

Линда почувствовала его настрой и притихла. Агнета спустилась со второго этажа и, увидев нежданного гостя, замерла у лестницы. Не без труда справившись с волнением, она пригласила Эрика в гостиную:

— Что вас привело в мой дом, ваша милость?

— А вы как думаете, моя дорогая? — барон с усмешкой задал свой любимый вопрос.

Он подозревал, что Агнета в курсе грехопадения Маттео: она часто навещала Катарину и по-свойски общалась с итальянцами. Даже если в доме тётушки эта тема не обсуждалась, проницательности фрау Гюнтер хватило бы на троих. Агнета не ответила на вопрос Эрика, и он раздражённо потребовал:

— Назовите имя своего любовника!

— Ваша милость…

— Имя! Я хочу знать, в кого вы влюбились так сильно, что наплевали на меня.

— Я ответила на его чувства только после того, как вы меня отвергли!

— Ну разумеется! Я помню. Вы не собачка и не монашка, у вас есть потребности.

— Я всю жизнь мечтала о вас! Что мне оставалось делать? Похоронить себя заживо?

Барон пропустил признание мимо ушей. Его сейчас мало интересовали чувства Агнеты:

— Фрау Гюнтер, я приложил массу усилий, чтобы набожный кастрат, не имевший в отличие от вас ни единой плотской потребности, пришёл ко мне и мужественно вытерпел всё, что я с ним сотворил. После этого я покинул дом тётушки Катарины. Я доказал, что Маттео ничего для меня не значит. Я требую, чтобы вы бросили своего любовника!

— Таким тоном требуют награду за то, что далось слишком тяжело.

— Так и есть. Я хочу получить свою награду.

— Соразмерную вашей жертве?

— Да, соразмерную моей… Что?!

— Ради глупого спора вы пожертвовали любовью, — выпалила Агнета. — Вы ворвались в мой дом, как будто я украла у вас мешок перца, и требуете возмещения ущерба. Но ваши страдания не уменьшатся, если я брошу своего любовника. Поверьте, барон!

— Я верю! Женщины разбираются в любви и страданиях не хуже, чем свиньи в объедках. Но вспомните: это вы втянули меня в дурацкий спор. Вы проиграли и должны заплатить! Бросьте того, чьё имя вы так тщательно скрываете, и останемся добрыми друзьями.

— Нет. Я была права. Вы любите Маттео Форти, хотя и отрицаете это.

— Вы понимаете, к чему это нас приведёт? — спросил Эрик в бешенстве.

— Вы хотели противостояния? Вы его получили! Теперь женщины не кажутся вам такими скучными и предсказуемыми?

Лицо фрау Гюнтер пылало, а грудь, сдавленная тугим корсажем, бурно вздымалась. Она стояла перед бароном, вытянувшись, как новобранец на плацу, и только жемчужные серёжки покачивались между непослушными белокурыми прядями. Барон ощутил искру чувственного влечения, смешанного с бессильным гневом. Ещё больше ему хотелось схватить Агнету за белую шейку и стукнуть об стену. Он сделал шаг вперёд, не зная, то ли ударить её, то ли поцеловать, а она с вызовом шагнула навстречу. Совсем близко.

Дверь отворилась, и испуганная служанка пропищала:

— К вам синьор Мазини, госпожа.

— Никого не пускать! — приказал Эрик, но было поздно.

Мазини шумел в соседней комнате, сражаясь со служанкой и сбежавшейся на крики челядью. Эрик расслышал громогласное:

— Я знаю, что он здесь! Я видел на улице его жеребца! Пустите меня!

Раздалось несколько глухих ударов, будто кто-то упал на пол, и в гостиную ворвался разъярённый маэстро. Остатки волос стояли дыбом, чёрные глаза выкатились от ярости:

— Вот вы где!

— Что вам нужно? — высокомерно поинтересовался барон.

Мазини молча кинулся на Эрика. С разбега повалил на пол, сел ему на грудь и принялся душить. Агнета завизжала:

— Роберто! Не надо!

Эрик, не ожидавший нападения, не успел вытащить шпагу. Он схватил маэстро за руки, пытаясь разжать цепкие пальцы, и прохрипел:

— Вы с ума сошли?

— Я сошёл с ума, когда позволил дурному человеку прикоснуться к моему мальчику!

Барон был в два раза сильнее Мазини, но силы пожилого итальянца удесятеряло праведное негодование. Эрику удалось оторвать его пальцы от горла, но сбросить с себя маэстро он не мог. Они намертво вцепились друг в друга. Эрик изобразил издевательский смех:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ха-ха! И это говорит человек, который отрезал своему мальчику яйца!

— Что-о-о? — взревел Мазини. — Он сам этого хотел!

— Меня он тоже сам хотел!

— Вы его обманули! Вы разбили ему сердце!

— Я ничего ему не обещал!

— Вы клялись ему в любви! — закричал маэстро. — Он верил в вашу любовь, как в святое причастие, иначе не пришёл бы к вам! Но все ваши слова оказались ложью! Вы никогда его не любили. Вы страшнее чумы!

— Слезьте с меня, Мазини, — устало сказал Эрик. — Что за балаган вы устроили?

Мазини всхлипнул и отпустил Эрика. Тот растёр шею, поправил жабо из тончайшего батиста и оглянулся на Агнету:

— На вашем месте я бы тоже скрывал любовника. Он такой жалкий и смешной, этот ваш Роберто… — Барон встал и отряхнул бриджи. — Я ухожу. Спорить о том, люблю я Маттео или нет, вы прекрасно сможете и без меня. Я так понимаю, у вас противоположные мнения по этому вопросу.

От утренней безмятежности не осталось и следа.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍34

В мае часто так бывало: после заморозков — летняя жара. Верхний город милосердно обдувался балтийскими ветрами, но внизу зной становился нестерпимым. До срока расцвела сирень, затмив в садах яблони и вишни. Калин оделся в сладкое благоухание. Вечером солнце ненадолго окуналось в море, заливая улицы фиолетовыми сумерками, чтобы через три коротких часа озарить золотом восток.

Эрик не хотел, чтобы Маттео страдал. Он жалел, что поддался вспышке раздражения и выложил Стромбергу правду. Наблюдать бессильный графский гнев было так же приятно, как грезилось барону в его мстительных мечтах, однако выдача интимных секретов противоречила рыцарским принципам. Да что там рыцари! Фрау Гюнтер, глупая купчиха, проявила больше благородства, утаивая имя возлюбленного, чем высокородный барон, трясущий кальсонами любовника. Эрику хватило смелости это признать.

Признаться, как глубоко его оскорбила одержимость Карла, было труднее. Он негодовал, вспоминая прежнюю доброту графа, потому что подозревал теперь низменные мотивы во всех его поступках. Эрику казалось, что его детскую любовь предали и растоптали. Он размышлял о том, как вести себя дальше. Стоило ли вытаскивать на свет божий эту безумную больную страсть? Эрик решил, что если граф промолчит, то сам он ни словом не намекнёт на щекотливые обстоятельства. Некоторые вещи требуют молчания. В мире и так много скорби.

Он отправил Юхана узнать, что происходит во дворце губернатора и в доме тётушки Катарины. Тот вернулся нескоро и пьяный, но гордый выполненным поручением. Барон усадил его на кухне, вручил поощрительную кружку пива и приготовился слушать. Позади них у камина возилась Марта. В воздухе витал аромат жаркого из дикой свиньи.

— Я сначала к фрау Майер пошёл. С Хелен поговорил. Она сказала, что три дня назад синьор Форти вернулся домой печальный и начал собирать вещи, чтобы уехать из Калина. Прибежал Мазини, тётушка тоже поднялась на второй этаж. Они стали расспрашивать, что случилось, почему такая срочность? Но синьор Форти ничего не объяснил. Он требовал немедленно плыть в Польшу на «Фортуне».

— В Польшу?!

— Так в Риге же чума и русские, а мимо Риги дорог нет. А из Польши можно спокойно в Италию уехать, тем более, в Польше католики. Я так понял, синьор Форти не доверяет протестантам.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Небезосновательно. Что дальше?

— Ну, потом его уговорили остаться. То есть, не уговорили, а заставили. В знак протеста он заперся в комнате и никому не открывал. Отказывался есть и пить.