Очерки из будущего - Джон Манро

что Пространство и Время – это всего лишь то, что он называет формами чувствительности, другими словами, что они являются только условиями нашего сознания, только частями нашей собственной природы, что, короче говоря, они вообще не существуют, за исключением тех случаев, когда мы осознаем их. Опять же, не будучи идеалистом, вы знаете, что, предполагая существование такой вещи, как материя, она навсегда скрыта от нас нашими собственными ощущениями, и что внешний мир, насколько мы его знаем, есть не что иное, как ряд групп ощущений, которые существуют только пока мы осознаем их. Этот нож острый и твердый, и он причинил бы мне боль, если бы я порезался им, но острота и твердость – такие же чисто наши ощущения, и они так же мало существуют вне нашего сознания, как и боль. О вещах мы не знаем ничего, кроме наших собственных ощущений, и порядок наших ощущений, который мы называем Миром, может быть адекватно объяснен известными законами ассоциации, вообще не предполагая существования материи. Итак, зная, что вы ничего не ведаете о тайне Бытия, скажете ли вы, что что-либо невозможно? Теперь посмотрите. – он достал из кармана маленькую синюю бутылочку. – С содержимым этой бутылки я могу в одно мгновение переместиться, куда мне заблагорассудится. Железная дорога и телеграф остались в прошлом. Капитал, вложенный в них, подобен капиталу, вложенному в дилижансы, – потерян навсегда; в то время как богатства мира находятся в распоряжении тех, кто владеет секретом Телепорона, ибо таково название, которое я дал своему открытию. Мне нужны сто фунтов для целей, которые я вам объясню. За эти сто фунтов я отдам вам половину доли в Телепороне. Сначала вы должны попробовать Телепорон. Я буду ждать здесь, пока вы не побываете в любом месте, каком захотите, и не вернетесь оттуда, когда вам заблагорассудится. Затем мы обсудим, как донести это открытие до всего мира и вы увидите, что с деньгами, которые вы получите за свою мебель, вы станете миллионером. Вперед, мой мальчик, куда вы хотите отправиться? Что вы скажете о поездке в Туркестан, чтобы взглянуть на Транскаспийскую железную дорогу, о которой вы так много читали?

Боюсь, что я дал читателю весьма неполное представление о речи, которую произнес Вентворт. Сначала, когда он излагал свой план, я испытал глубокое разочарование из-за того, что оно не носило более осязаемого характера. Но он говорил так искренне, с такой очевидной убежденностью и был так увлечен своей темой, поскольку я не передал и десятой части того, что он сказал, что по мере того, как он продолжал, он начал внушать мне свою уверенность. Как бы то ни было, его план был моим единственным шансом вернуть утраченное состояние. Я знал, что он был слишком благороден и гуманен, по сути, слишком джентльмен, чтобы сделать меня жертвой какой-либо бессмысленной шутки в такое время, и я знал, что он проницательный светский человек. Кроме того, я был в очень нервном и возбужденном состоянии и, возможно, более доверчив, чем следовало бы в противном случае. Итак, как это ни странно, к тому времени, когда он закончил говорить, я был настолько взволнован, как он мог бы пожелать, чтобы я попробовал Телепорон.

– Хорошо, мой друг, – сказал я. – Я с таким же успехом могу быть corpus vile[1], как и моим собственным corpus mortuгm[2].

– Я не понимаю, что вы имеете в виду, – ответил Вентворт, – но если вы говорите о самоубийстве, то можете поблагодарить меня за спасение вашей жизни или, по крайней мере, за то, что я выбросил эту мысль из головы. Ибо я осмелюсь сказать, что, как и тысячи других, вы бы немного отложили представление, когда пришло время поднимать занавес.

– Нет, я бы не стал, – упрямо сказал я.

– Да, вы бы так и сделали, – сказал Вентворт. – Те немногие из нас, кто остался бы, все были бы могильщиками в этой стране, если бы каждый человек, намеревающийся покончить с собой, делал это. Итак, куда же вы направитесь? Что вы скажете о поездке в Кизил-Арват посмотреть на железную дорогу, о которой вы так много говорили?

Кизил-Арват, как читатель знает или должен знать, является первой станцией на большой железной дороге, которую русские строят от Михайловска, на берегу Каспийского моря, до… ну, я полагаю, в конечном итоге до Индии. В то время я очень интересовался этим предметом, и из всех мест в мире это было, пожалуй, то место, которое мне хотелось посетить больше всего.

– Хорошо, – сказал я. – заводите поезд.

– Да будет казнен поезд! – сказал Вентворт. – Я хотел бы, чтобы вы поняли, что такие неуклюжие вещи, как поезда, исчезнут. А теперь надень свое пальто и сядь на этот стул. Вот так. А теперь слушайте, – тут он посмотрел на книгу, которую принес с собой. – Кизил-Арват – это просто, – он произвел какие-то подсчеты и объявил количество миль до Кизил-Арвата. – У вас есть с собой два носовых платка? Ну, вот, капните три капли на один и положите на голову вот так, – тут он накрыл мне голову платком, – и десять капель на другой носовой платок и прижмите его к брюкам и пиджаку таким образом.

Тут он прижал другой платок к моим ногам, как будто мыл меня шампунем.

– Положите эту бутылку к себе в карман. Смотри, не потеряйте её. – он положил бутылку мне в карман. – А теперь не задерживайтесь там надолго. Имейте в виду, я буду ждать здесь, пока вы не вернетесь. Три капли на носовой платок у вас на голове, десять капель на ноги и пальто, таким же образом.

Он все еще словно мыл меня шампунем, но картина изменилась.

Я сидел на камне у обочины дороги. Насколько я могу вспомнить, а я помню обстоятельства достаточно отчетливо, поскольку у меня не было приступов сонливости и в моем сознании не было никаких пробелов, вот что произошло. Вентворт все еще натирал меня и внезапно, без каких-либо изменений, которые я мог бы заметить в своем сознании, я оказался сидящим на обочине дороги. В качестве еще одного примера того, как ум, окруженный страшащими его обстоятельствами, занят тривиальными вещами, я могу упомянуть, что некоторое время я размышлял о том, как мне удалось зайти так далеко, ничего не зная о времени, прошедшем за время моего путешествия. Вентворт все еще тер меня, а я уже был на открытой местности и сидел на обочине дороги.

И вдруг все это обрушилось на меня. Я находился растерянным, опустошенным, нищийм в