Подлинная «судьба резидента». Долгий путь на Родину - Олег Туманов

Эта пытка продолжалась примерно час. Потом за моей спиной внезапно появился мужчина в роговых очках, отключил детектор и снял с меня электроды. Почти тут же появились Алекс и «одноногий» с рубиновым перстнем. Все трое склонились над диаграммами, совершенно игнорируя меня. Что-то их не устраивало, потому что лица их были обеспокоенными, будто у хирургов, которые провели операцию, но еще неуверенных в состоянии пациента.

Алекс завернул диаграммы в трубку и спрятал у себя в портфеле. «Поехали, пообедаем», — коротко бросил он в мою сторону. В машине я наивно задал ему вопрос, чего он хочет тем самым достичь.

«Это был очень важный этап твоего дознания, — при этом лицо Алекса не засветилось. — В принципе этот аппарат невозможно обмануть, его не подкупить. Как видно, он не совсем тобой доволен. Некоторые вопросы вызвали противоречия, — продолжал он. — Поэтому мы должны повторить все по второму разу. Это связано с большим объемом работы».

На следующий день все началось заново. Появился «высокий зверь» Сэм, потом присоединился «летчик» Борис. Алекс принялся почти с болезненной точностью заносить мои ответы в анкету, докапываясь до всех мелочей моей жизни. Если какие-то детали не совпадали с моими предыдущими ответами, Алекс останавливался и старался предотвратить ненамеренную ложь. Но я был уверен, что мы топчемся в темноте. До сих пор я не дал ни малейшего повода сомневаться во мне. Поэтому мне пришлось запастись терпением.

Знойным весенним днем 1966 года Алекс сообщил, что меня приглашают в гости в Мюнхен на «Радио Свобода». Тогда я догадался, что дознание закончилось. В то время радиостанция еще полностью подчинялась американской разведке и являясь практически одним из их подчиненных отделов. Ненадежным клиентам туда не было доступа. Это предложение в гости я мог расценить как жест доброй воли.

В сопровождении Джорджа Перри я отправился в Мюнхен и снял себе номер в скромном пансионе на Леопольдштрассе. Радиостанция в то время размещалась в здании склада аэропорта на Лилентальштрассе. Меня проводили по узким прокуренным коридорам и представили сотрудникам как известную личность: «Это Олег Туманов, он только прибыл из Советского Союза».

Гости из Советского Союза считались еще редкостью. Туристы и служебные лица из СССР сторонились корреспондентов радиостанции как прокаженных. Новых эмигрантов практически не было. Поэтому сотрудники радиостанции с интересом ожидали, как бы однажды встретиться и поговорить с тем, кто слышал их голос «оттуда».

Перед ужином мой будущий непосредственный начальник, Александр Бахрах, как бы невзначай задал вопрос:

«А что думаете по поводу антисемитизма в Советском Союзе?»

Такие вопросы в то время еще озадачивали меня. У меня пока не было достаточно жизненного опыта и соответствующих горизонтов. Что я знал, кроме школы, КБ и службы? А в школе у нас на самом деле не было антисемитов. Я помнил Леню, Женю, Вову и Леру. И между всеми не было никакой разницы. В КГБ я тоже ничего подобного не заметил. А на флоте не столкнулся ни с одним евреем. Возможно, их призывали в другие войсковые части.

«Нет у нас никакого антисемитизма», — с искренней уверенностью ответил я Бахраху.

Вероятно, он посчитал меня наивным или неоткровенным человеком.

В целом мне показалось, что я оставил хорошее впечатление на «Радио Свобода». Вскоре после этого меня официально пригласили на работу на радиостанции, что, безусловно, было необычайным везением. Но до этого произошло несколько инцидентов, о которых следует упомянуть.

Володе Крысанову наконец назначили собеседование на получение визы в американском консульстве. Он чувствовал себя уже на полпути в Америку — страну неограниченных возможностей, где он собирался основать собственную фирму. В наилучшем расположении духа и сопровождении Алекса он явился на прием к консулу и во время разговора попытался развеселить того шутками о евреях. Он усыпал его анекдотами о смешных и обиженных евреях. Для Володи это был значительный день в его жизни, и он хотел, чтобы все радовались вместе с ним. Но, заметив, как слушая его, консул краснеет, он принял это за выражение удовольствия и никак не понимал, почему Алекс наступает ему под столом на ногу.

Оказалось, что консул еврей и сионист, и как Володя позже узнал, своими шутками он чуть не довел того до инфаркта. Дело Крысанова, естественно, было «заморожено» и он мог мысленно распрощаться с путешествием в Калифорнию. Моему свирепствующему, но никак не потерявшему надежду другу позже сообщили, что «Соединенные Штаты никоим образом не являются для него альтернативой Швеции», где американцы его подобрали. Кстати, в Швеции Володя добился того, о чем мечтал. Создал собственную фирму и разбогател.

Мы с Ваней Ваймаром провожали Володю в аэропорт, а потом пожелали ему всего хорошего и вернулись ко мне домой, чтобы вдвоем обмыть будущую жизнь нашего друга. Внезапно Ваню охватило тоскливое настроение, и он попросил моего разрешения позвонить домой в Воркуту.

«А это вообще возможно?», — спросил я с удивлением. При этом я совсем забыл, что мы находимся в квартире американской разведки.

«Хотя бы попробуем», — настаивал Ваня. — Позвоним оператору и закажем Воркуту в Советском Союзе».

В это трудно поверить, но через два часа Ваня слезно разговаривал с дежурной шахтерского общежития, в котором раньше жил. У меня в памяти остался этот маловажный эпизод только по той причине, что через месяц, когда я там уже жил, мне пришлось вернуться самолетом из Мюнхена, чтобы пройти дополнительный тест на детекторе лжи. Алекс был в ярости: «Как ты посмел звонить с конспиративной американской квартиры в Советский Союз? Такого до тебя никто себе не позволял!» К счастью, американцы пришли к заключению, что все произошло из-за того, что мы были немного под градусом. Кроме того, я сам по телефону не говорил. Так что для меня обошлось без неприятных последствий.

Уже в начале мая 1966 года Алекс вручил мне официальное письмо «Радио Либерти» (РЛ), подписанное начальником Отдела кадров Джином Лекашем, что в случае профессионального соответствия мне могут предложить постоянную работу. Сначала предстояло пройти испытательный срок.

«Тебе повезло, — сообщил мне Алекс. — Только немногим эмигрантам 22 лет делают подобное предложение. Это совсем иначе, чем устроиться рабочим или в типографию НТС. Это уважаемая и хорошо оплачиваемая работа. Что думаешь на этот счет?».

«Я счастлив!», — с искренней улыбкой и сияющими от счастья глазами, восклицал я. Удача по-прежнему преследовала меня.

«В таком случае собирай вещи и подписывай этот документ». В нем я обязывался молчать обо всем, что со мной происходило с декабря до мая, пока находился у американцев. В случае нарушения этого условия меня могли оштрафовать на 25 000 марок или приговорить к тюрьме.