На краю неба (СИ) - Оксана Сергеева

Вспомнился вчерашний ужин в «Le Santa Fe» и надоедливый Ромеро, хотя все же не мог винить художника в его откровенном интересе, самого пару дней мучило странное чувство. Знакомое, но забытое, а потому уже непривычное…

Пляж стал наполняться туристами. Пропало ощущение уединения, и стерлось впечатление, что все здесь, воздух, ветер, море и песок, принадлежали только ему.

Дима вернулся на виллу. Катя еще спала, повернувшись полубоком, закинув руку за голову. Белоснежная простыня сбилась на бедрах, окутав их словно пеной.

Он и хотел, чтобы она еще спала. Сегодня желание нарисовать ее стало особенно сильным, возможно, порожденное любопытством Ромеро и леностью этих солнечных дней. Желание это Диму внутренне немного смущало, очень долго не испытывал ничего похожего на внезапное вдохновение. Именно так называют этот зуд люди, чья работа или жизнь как-то связана с творчеством.

Ее блестящие, рассыпавшиеся по плечам и подушке волосы… шея, округлое плечо, согнутая в локте рука, изгиб талии, обнаженное бедро… солнце, золотившее кожу…

Начал искать, чем бы нарисовать спящую Катю. Пошарил по ящикам. Нашлась белая бумага, авторучки, пара карандашей, но ни красок, ни кистей у него в этом доме не было.

Взгляд упал на чашку остывшего, почти нетронутого кофе.

Тогда принес стакан чистой воды и в ванной разобрал Катину косметичку, позаимствовав кисти для макияжа, несколько чистых спонжей и палетку темных теней. Разложил все на столике, сюда же поставил кофе.

Уселся в плетеное кресло. Пощупал кисточки, проверяя на мягкость Мазнул сухой щетиной по тыльной стороне руки. Самую толстую окунул в кофе и сделал несколько неровных коричневых мазков по чистому листу. Ему попалась тонкая, слишком восприимчивая для краски бумага.

Когда-то увлекался акварельной живописью и, говорят, у него неплохо получалось. Сто лет не брал в руки кисти, не помнил, когда рисовал в последний раз. Нет, он работал со своими дизайнерами и художниками, принимал активное участие в создании коллекций украшений, делал эскизы в карандаше, обсуждал ювелирную технику и детали, но давным-давно не рисовал вот так, с натуры.

Первые движения кистью были неуверенными, но постепенно рука уверенности набралась, «вспомнив», как контролировать силу нажима. Рисовать с помощью кофе Крапивину не приходилось, но, впрочем, его поведение на бумаге мало отличалось от поведения настоящей акварельной краски.

После нескольких проб на черновике, Дима положил перед собой чистый лист бумаги. Вздохнув, выдержав секундную паузу. Поглядывая на спящую Катю, карандашом начал намечать на листе контуры фигуры. Легкими линиями, едва заметными, чтобы те позже не проступили сквозь краску. Он так часто смотрел на Катерину, что ее образ трафаретом лег на бумагу и встал перед глазами — уже не требовалось поднимать взгляда.

После этого отложил карандаш и взял в руки толстую кисточку. Работая с цветом, заполнял темные участки рисунка, наносил крупные мазки, делая изображенную карандашом фигуру объемной.

Сейчас у него были только море, солнце, пляж и Катька. Раньше такое времяпрепровождение виделось бессмысленным, теперь же успел оценить прелесть этих ленивых дней. Много всякого произошло, что заставило Диму пересмотреть некоторые свои взгляды. Он и завтрак в кровать до этого считал глупостью, но Катя его переубедила. Оказалось, пить кофе в теплой мятой постели намного вкуснее.Задержав дыхание, аккуратно подобрал кистью сгустки краски, оставшиеся внизу последнего штриха. Главное, не забрать слишком много, иначе есть опасность обесцветить прорабатываемые места. Тут и Катькины спонжи для макияжа отлично выручали, прекрасно впитывая излишки кофе.

Не будь у него Катьки, ни за что бы не торчал на этом острове целых три недели, не смог, даже если бы сильно захотел.

Ритм жизни, в котором существовал Крапивин, никак нельзя было назвать размеренным, и резкая его смена выбивала из колеи. В первые дни отпуска не мог отделаться от мысли, что нужно куда-то спешить, что он забыл что-то сделать и пропускает нечто важное. Привычка четко планировать и жить по минутам стала частью его натуры, с этим ничего не поделать. Бизнес, которым он занимался не позволял вальяжности и расслабленности, а сам Дима не позволял себе лишних действий и эмоций, на бессмысленную рефлексию жалко времени. Оно — дорого.

Когда Дима закончил рисунок, солнце стояло уже высоко, освещение в комнате изменилось, тени ложились иначе, блики стали другими, но это уже не мешало. Он смотрел только на свою работу, точно зная, где тень должна быть темнее, где не хватает цвета, а где краску нужно немного размыть.

Осталось сделать самую важную и приятную часть — детальную прорисовку. Для этого выбрал самую тоненькую кисть, какую нашел у Кати в косметичке. Размочил темные тени водой и начал выводить мелкие элементы: ресницы, пряди волос, мелкие ямочки и впадинки, изломы, складки на постели…

— Дима, который час? — прошептала Катя и потерла глаза. — Что ты делаешь? Рисуешь? Меня? — изумилась она и затихла.

— Замри на пять минут, я почти закончил, — попросил он и подтер что-то на листе подушечками пальцев.

— Выпотрошил мою косметичку?

— Пришлось.

— И как? — улыбнулась Катя. — Подошли кисточки?

— Не очень.

— Покажи.

— Подожди.

Через несколько минут он поднялся с кресла и подал Кате рисунок. Она села по-турецки и прикрылась простыней.

— Хотел спину тебе подрумянить для достоверности, но потом передумал.

Шаурина рассмеялась:

— Чем ты рисовал? Моими тенями? Нет, много коричневого…

— Кофе. И чуть-чуть тенями.

— Дмитрий Олегович, да ты у нас талантище.

— Испортил твою косметику.

— Хрен с ней, ерунда. Можешь себе забрать. Для творчества. Боже, даже складочки на простыне… Как ты все это… Реснички… Дима!

— Что? — с улыбкой спросил он.

— Ну как ты все это нарисовал? Как?

— Не знаю. Как все рисуют? Так и я нарисовал.

Катерина ошеломленно замолчала, бегая взглядом по рисунку, то замирая в одной точке, то снова скользя по линиям своего обнаженного тела, так идеально переданного Димой.

— Все рисуют… Как же… Я вообще не умею. Даже не представляю, как надо мыслить, чтобы так рисовать.

— Что ты, я уже убедился, что ты тоже обладаешь определенным талантом. Я прям на собственном теле убедился.

— Сравнил тоже мне. Пазлы складывать умею, но разве это значит, что из меня выйдет хороший архитектор? Дима, ну как? Расскажи, как так получается?

— Давай у Ромеро спросим. Он профессионал, а я просто кофе по бумаге размазал.