Сакен Сейфуллин - Турсунбек Какишев

Сакен, знавший чудодейственную силу слова, опять взялся за перо. Он задумал написать стихи о революции. Начал было писать одиннадцатисложным кара-оленом, но стих получался медленным, ритм его не соответствовал бурному ритму событий. Разве можно не спешить, когда сердце рвется ввысь и радость переполняет грудь? Попробовал писать другим размером — жыр. Теперь подходил ритм, зато растянутое построение строфы делало стихи вялыми.

Ветром быстрым,Сердца искрыРассыпая там и тут,Незаметно,ОгнецветноГоды юности пройдут.

Нет, так писать нельзя. К тому же надо бы говорить не о годах юности, которые проходят, а о новом, что несет с собою молодость. Это стихотворение подходит только для рассказа о прошлом. Ритм стиха, его размер и звучание должны соответствовать темпу сегодняшнего дня. Если не найдешь этого, брось перо! Новая эпоха требует энергичных действий, ясности цели, слов, которые способны повести людей за собой.

Вам, джигиты.Жизнь открыта,Вдаль стремите скакунов,Не робейте,Смело рейтеВыше туч и облаков.

Нашел! Нашел! Только бы не сбиться с найденной ноты. Строка за строкой ложатся на бумагу. Как трудно отделаться от звучания первой забракованной строфы:

С пылом юнымБей по струнам!С краснострунною домброй,ПробуждаяСтепь до края,Обойдем простор родной.

Ишь ты, и из старого стиха, оказывается, можно выжать что-то. Видимо, дело не только в форме, но и в содержании. Поэт торопит себя:

Клич мы бросим(В сердце носим):«Беднота, объединись!»Смело, дружноСтроить нужноНовый мир, иную жизнь!

Все ли вложено в строки, что хотелось? «Многословье — уголь, малословье — золото». Не стоит удлинять стихотворение, достаточно будет, пожалуй, и этого.

Прочел снова. Общий ритм стихотворения вроде бы понравился. Хотел подправить некоторые слова, переставить строчки и передумал: «Не берись за ручку: испортишь, опять будешь исправлять, от этого трудно удержаться». Как раз в это время влетели Бакен Серикбаев и Абдулла Асылбеков:

— Идем скорее. Приехал товарищ из Омского полка, скоро собрание в гарнизоне. Собирайся быстрее!

— Я написал стихи…

— А ну-ка, ну-ка, прочти, — оба с интересом взглянули на Сакена. Тот постоял немного в нерешительности, пе зная, прочесть первую строфу или не стоит, затем медленно, отчетливо выделяя ритм и помогая себе жестикуляцией, начал:

Вам, джигиты,Жизнь открыта!

Рука его невольно вырвалась вперед, когда он дошел до строки:

Вдаль стремите скакунов!

Подняв руку, будто птица крыло, он закончил:

Не робейте,Смело рейтеВыше туч и облаков!

Абдулла и Бакен слушали стихотворение и с удивлением смотрели на Сакена. Таким они еще его не видели. Казалось, что в этот момент Сакен выступал с трибуны перед многомиллионной аудиторией.

— Замечательно, замечательно! — Оба не знали, какими еще словами выразить свое восхищение.

— Вместо того чтобы кричать «замечательно!», сказали бы, что здесь лишнего, где надо переделать, думаете, я Жду от вас похвал? Если бы вы не помешали, я бы сделал его таким, что любо-дорого. — Сакен не мог не подтрунить над товарищами. — Можете вы что-нибудь еще добавить? — он испытующе взглянул на Бакена и Абдуллу.

Потом вздохнул:

— Эх вы, политические деятели, некому бить меня за то, что я решил читать вам стихи. — И рассмеялся. — Людям нужно такое слово, которое звало бы к действию, понимаете? Ну ладно, пошли в гарнизон.

Возле торговых рядов — большая площадь. С краю ее — двухэтажный дом, по красоте и величине третий в городе. — После Октябрьской революции, когда комиссары Керенского потеряли прежнюю власть и влияние, здесь разместился военный гарнизон. Там живут Мрнин, Кривогуз, Лозной, Коломейцев — солдаты-большевики. Гарнизон под их влиянием. Комиссара Временного правительства прапорщика Петрова встречают смехом.

Когда сюда пришли Абдулла, Бакен и Сакен, рыжеволосый среднего роста синеглазый парень в солдатской форме поднялся на трибуну. Собравшиеся уже знали его фамилию — Катченко!

— Товарищи, я прибыл к вам по поручению Омского полка. Вы знаете, что власть царя, а затем Керенского свергнута и вся власть перешла в руки Советов. Впервые в истории образовано правительство рабочих и крестьян. Создан Совет Народных Комиссаров во главе с вождем пролетариата Владимиром Ильичей Лениным! — Речь оратора заглушили крики и бурные рукоплескания. Нашлись и недовольные:

— Много из Омска приезжало комиссаров вроде тебя. Вчера еще говорили, что Ленин — немецкий шпион, а большевики — бунтовщики.

— Товарищи! Граждане! — прервал оратор. У него был густой голос, в котором явственно слышался акцент певучего, нежного украинского языка. — Так говорили и говорят враги пролетарской революции и мещане-обыватели, которые поют под дудку богатеев и офицеров. Сыты мы по горло их баснями. Давайте сначала я расскажу о том, что видел и слышал, а потом сами решайте, что делать. Сейчас Советская власть устанавливается повсюду. Везде создаются Совдепы, власть переходит в руки трудового класса. В Омске создан Совдеп. Ему подчиняются город и села. Нравится вам или не нравится — ваше дело, но не подчиняться Советам, которые избраны самими рабочими, крестьянами и солдатами, — значит думать, что еще продолжается время Керенского. Ошибаетесь, очень ошибаетесь. Эта власть называется диктатурой пролетариата. Ее цели: окончить империалистическую войну, землю отдать крестьянам, помочь продовольствием голодным, больным, калекам.

По толпе, собравшейся на митинг, прошел гул. Все взволнованно зашевелились, словно ветер взрябил поверхность воды. Взобравшись на трибуну, эсер Патрокеев начал расхваливать программу социал-революционеров. Приехавший со специальным поручением из Омска комиссар Временного правительства Хомутов тоже выступил против Катченко. После него на трибуну поднялся акмолинский казачий атаман Кучковский: