Туннель в небе. Имею скафандр — готов путешествовать! - Роберт Хайнлайн

Есть еще одна вещь, которой обязательно, следует снабдить скафандры — зеркало заднего обзора. Кстати, если займетесь оборудованием, обязательно добавьте оконце на подбородке, чтобы видеть, куда ступаете. Но из них двух я бы выбрал зеркало заднего обзора. Сейчас за спину никак не глянешь, если не повернешься всем телом. Каждые несколько секунд мне хотелось взглянуть назад, но я не мог себе позволить такого усилия. Всю эту кошмарную дорогу мне то и дело казалось, что они гонятся за нами по пятам, то и дело я ожидал, что змееподобная рука опустится мне на плечо. Я напряженно прислушивался к шагам, которых в вакууме все равно не услышишь.

Покупая скафандр, обязательно заставьте изготовителя снабдить его зеркалом заднего обзора. Даже если за вами не гонится Червелицый, все равно приятного мало, если вдруг из-за вашей спины вынырнет даже ваш лучший друг. Да, еще, если соберетесь на Луну, захватите с собой зонтик от солнца. «Оскар» старался изо всех сил, и фирма «Йорк» отлично сделала кондиционер, но ничем не смягченные солнечные лучи жгут немилосердно, а я, так же, как и Крошка, не осмеливался расходовать воздух на охлаждение тела.

Становилось все жарче и жарче. Пот по мне тек ручьями, тело зудело, а я не мог почесаться, пот заливал и жег мне глаза. Крошка, наверное, варилась заживо. Даже когда тропа пролегала по глубоким расселинам, освещенным только лишь отражением от дальней стены, таким темным, что нам приходилось включать фонари, мне все равно было жарко, а когда мы снова выходили на голый солнцепек, становилось просто невыносимо. Искушение нажать подбородком на клапан, впустить воздух, охладить тело становилось почти непреодолимым. Жажда прохлады начинала казаться более насущной, чем потребность дышать. Будь я один, я поддался бы ей и умер. Но Крошке приходилось много хуже моего. А если она может выдержать, то я просто обязан.

Я задумался над тем, как же можно так затеряться совсем рядом с жилищем людей и как коварным монстрам удалось спрятать свою базу всего лишь в сорока милях от станции Томба. Что ж, времени на размышления выдавалось предостаточно, и я мог все обдумать, особенно наблюдая окружавший меня лунный ландшафт.

По сравнению с Луной Арктика — это перенаселенный район. Площадь Луны примерно равна площади Евразии, а людей на ней живет меньше, чем в Сентервилле.

Целый век может пройти, прежде чем кто-нибудь забредет на равнину, где обосновался Черведицый. Даже если он не прибегает к маскировке, никто ничего не заметит с борта пролетающего над его базой ракетного корабля.

Человек в скафандре в ту сторону никогда не пойдет, человек в краулере может найти базу, лишь случайно наткнувшись на нее, да и то если только пройдет по тропе, которой мы идем, и начнет кружить по равнине.

Картографический спутник Луны будет десять раз снимать и переснимать эту зону, но заметит ли техник в Лондоне небольшое различие на двух снимках? Наверное, но…

Годы спустя кто-нибудь и проверит, если, конечно, не найдется более срочных дел в районе, где все ново, все необычно и все срочно. Что же до показаний радаров, то необъясненные и нерасшифрованные показания ведут отсчет со времен, когда меня еще на свете не было.

Червелицый мог сидеть здесь, не дальше от станции Томба, чем Даллас до Форт-Уорта, и ни о чем не беспокоиться, устроившись уютно, как змея под домом. Слишком много на Луне квадратных миль и слишком мало людей.

Невероятно много квадратных миль. А весь наш мир составляли нерушимые яркие скалы, мрачные тени, черное небо и бесконечная тропа.

Но постепенно спуски все чаще стали сменять подъемы, и наконец, усталые и измученные, мы пришли к повороту, с которого открывался вид на раскаленную, залитую ярким светом равнину. Далеко-далеко от нас лежала цепь гор. Даже с высоты тысячи футов, на которой мы находились, казалось, что они лежат за горизонтом. Я глядел на равнину и чувствовал себя слишком вымотанным, чтобы ощутить радость, затем взглянул на Землю и попытался определить, в какой стороне от нас запад. Крошка прислонилась ко мне шлемом.

— Вот она, Кип.

— Где?

Она показала направление, и я заметил отблески на серебристом куполе.

Мэмми шевельнулась у меня на спине.

— Что это, дети?

— Станция Томба, Мэмми.

В ответ мы услышали музыкальное заверение в том, что мы хорошие дети и что она никогда не испытывала никаких сомнений в том, что мы справимся с делом. До станции оставалось, должно быть, миль десять. Трудно определить расстояние точно, не имея ориентиров — да еще этот странный горизонт. Я даже не мог понять, как велик ее купол.

— Что, Крошка, может, рискнем и воспользуемся радио?

Она обернулась и посмотрела назад. Я сделал то же самое.

Мы были настолько одиноки в мире, насколько возможно.

— Давай попробуем.

— На каких частотах?

— На тех же, что и раньше. Космический диапазон. Я попробовал:

— Станция Томба, ответьте. Станция Томба, вы слышите меня?

Затем начала вызывать Крошка. Я искал ответ по всему диапазону частот своей рации. Абсолютно безуспешно.

Я переключился на антенну-рожок, ориентируя ее по блеску купола. Никакого ответа.

— Мы напрасно теряем время, Крошка. Пошли.

Она медленно отвернулась в сторону. Я физически почувствовал ее разочарование, сам я тоже дрожал от нетерпения. Догнав ее, я прислонил шлем к шлему.

— Не расстраивайся, Крошка! Не могут же они слушать весь день, ожидая нашего вызова. Теперь, когда мы видим станцию, мы уж точно дойдем.

— Я знаю, — ответила она хмуро. Начав спуск, мы потеряли станцию из вида — не только из-за запутанных поворотов, но и из-за того, что она ушла за горизонт. Я продолжал вызывать ее, потом потерял всякую надежду и выключил радио, чтобы спасти дыхание и аккумуляторы. Мы прошли уже вниз половину внешнего склона, как вдруг Крошка замедлила шаг, остановилась, села и замерла.

Я бросился к ней.

— Что с тобой?

— Кип, — еле проговорила она, — приведи, пожалуйста, кого-нибудь. А я подожду здесь. Я прошу тебя. Ты ведь знаешь теперь дорогу, а, Кип?

— Крошка! — сказал я резко. — Вставай, живо! Ты должна идти!

Я н-не м-м-огу! — Она начала плакать. — Я так хочу пить… и мои ноги… Она потеряла сознание.

— Крошка! — я тряс ее за плечо. — Ты не можешь, не смеешь сдаваться сейчас! Мэмми, да скажите же вы ей!

Ля, си, до, ре, ми, ре, до, соль.

Веки Крошки задрожали.

— Продолжайте, продолжайте, Мэмми! — я перевернул Крошку на спину и занялся делом. Удушье охватывает человека быстрее быстрого. Мне не требовалось смотреть на индикатор цвета крови, чтобы знать, что он показывает «Опасность», все было ясно по манометру ее баллонов. Баллоны с кислородом были пусты, резервуар со смесью кислорода и гелия почти пуст. Я закрыл ее выхлопные клапаны и впустил ей в скафандр все, что оставалось в резервуаре со смесью. Когда скафандр стал раздуваться, я перекрыл поток воздуха и чуть-чуть приоткрыл один из выхлопных клапанов. И только после этого я закрыл стопорные клапаны и снял пустой баллон. И здесь на моем пути стала нелепая до идиотизма преграда.