Сверхновая американская фантастика, 1994 № 06 - Лариса Михайлова

В полночь, если повнимательнее прислушаться, можно различить, как с напевами старых спиричуэле сливаются военные кличи и крики повстанцев.

Привидения несут прошлое на своих согбенных спинах и ничего не просят у живых. С ними я могу жить в мире. Но в этой иссушенной солнцем, опаленной жаром земле не мог покоиться с миром даже прах усопших — а теперь мертвецы и совсем потеряли покой.

Мы с Анджелиной просматривали материалы по арестам за последнюю неделю, готовясь к моему выступлению перед советом уполномоченных графства. Во всем нашем графстве людей проживает меньше, чем в иных пригородах Сан-Антонио, но это совсем не значит, что у нас нет проблем с преступностью. В прошлом году увеличилось число случаев вандализма, и поползла вверх кривая задержания водителей, севших за руль в нетрезвом состоянии; серьезную озабоченность стали вызывать наркотики. Все чаще стали поступать вызовы по поводу семейных ссор. Все, казалось, были на взводе. Только в прошлом месяце местный коммерсант затеял перестрелку с любовником жены — совсем в духе старых добрых времен. Оба оказались никудышными стрелками и потому нанесли друг другу болезненные, но не смертельные раны, хотя истратили не менее пятнадцати пуль. Просто чудо, что при этом никто больше не пострадал.

Чудом было и то, что моему подразделению не пришлось заниматься этим делом, потому что никого из нас в тот момент не оказалось на месте. Просто невозможно обеспечить как следует защиту порядка во всем округе, имея в своем распоряжении подразделение из четырех человек и одну патрульную машину. Так что я бы с удовольствием захватила на заседание совета документацию по арестам и обратилась к ним с пламенной просьбой выделять на наши нужды побольше средств, если бы не знала наверняка, что от этого не будет никакого толку. Я и так могу сказать заранее, что услышу в ответ: для всех наступили трудные времена, налоги и без того непомерно велики, в бюджете нет лишних денег. Я уже три года слышу подобные отговорки.

Мы с Анджелиной скрючились в каморке, служившей мне кабинетом. Анджелине пришлось даже взобраться на письменный стол — это было для нас единственной возможностью оказаться по одну сторону стола и работать с документами одновременно. При этом она загородила собой дверной проем, так что я не сразу увидела нашего посетителя. А поняла, что что-то случилось, только услышав крик Кайла. Он кричал высоким, захлебывающимся пронзительным голосом. Так он кричит, когда чем-то взволнован или рассержен.

Эти звуки заставили меня стиснуть зубы, поскольку Кайл все еще был для меня малышом, нуждающимся в материнской заботе. Но на этот раз он просто захлебывался криком, как будто у него перехватывало дыхание. Похоже, действительно произошло что-то серьезное, но что — я даже не могла вообразить. Это не мог быть побег: у нас был только один задержанный — за езду в нетрезвом состоянии, да и тот сейчас мирно спал беспробудным сном пьяницы. Кроме того, на дверях обеих наших камер красовались первоклассные замки — единственное приобретение, на которое раскошелился Совет уполномоченных графства.

Ничего не поделаешь, придется завтра потерпеть, когда заноют все мои пятидесятилетние суставы. Я решительно перепрыгнула через стол и вылетела из кабинета.

Я не схватилась за пистолет. Опыт научил меня с осторожностью относиться к таким простым способам решения проблем. На этот раз привычка обходиться без оружия оказалась весьма кстати, ибо желание всадить пулю в то, что стояло прямо перед нашей дверью, было просто непреодолимым. Одна часть моего сознания настойчиво требовала: «Беги!», другая командовала: «Стреляй!», но все подавлял внутренний голос, подсказывавший: «Молись!»

Разум отказывался верить в то, что полуразложившийся труп, стоявший передо мной, мне не мерещится, но к зрелищу добавлялся еще и запах. Он был просто кошмарным — этот отвратительный запах гниения, который ни с чем не спутает даже новичок в нашем деле. Кайл к этому времени перестал кричать. Судя по доносившимся звукам, теперь его рвало. Я не могла осуждать его за это, но сейчас мне необходимо было сделать что-нибудь конкретное.

— Кайл, прекрати немедленно! Анджелина, иди сюда и проследи, чтобы он убрал за собой!

К этому моменту Анджелина уже сумела выбраться из моего кабинета-ловушки. Держа нашего посетителя под прицелом, она протиснулась к письменному столу в передней комнате и склонилась над Кайлом. Я услышала резкий звук пощечины и целую очередь отборной испанской брани вполголоса, от которой могла бы осыпаться штукатурка. Кайл затих. Анджи умеет держать его в руках, чего нельзя сказать обо мне, его матери.

Это должно было быть видением или отвратительным розыгрышем, и со стороны я, наверно, выглядела полной дурой, каковой я себя в этот момент и ощущала. Я попыталась вести себя осмысленно в бессмысленной ситуации и уже было открыла рот, чтобы что-то сказать, но привидение опередило меня:

— Шериф Уэбстер? — раздался шелестящий шепот, от которого у меня затряслись поджилки. Его челюсти, на которых уже не осталось плоти, слегка двигались, но, клянусь, я не знаю, откуда брался звук — ведь у него не было ни губ, ни языка, ни даже легких. Пустые глазницы безучастно смотрели на меня. Вот-вот, подумала я, Анджелина и Кайл удерут и оставят меня наедине с этим… этим субъектом. Черт возьми, и мне самой впору удрать вместе с ними.

Однако вместо того, чтобы броситься прочь, я как будто со стороны услышала, что отвечаю ему:

— Я шериф Уэбстер. — И глупо добавила: — Чем могу помочь?

Лоскутки высохшей плоти зашелестели, когда труп сделал легкое движение руками. Оно мне что-то напомнило, но не было времени додумать до конца. Я почувствовала невообразимое желание последовать примеру Кайла. До меня вновь донесся шепот:

— Арестуйте моего убийцу.

Нет, это было просто обязано оказаться сном. Или возможно, это какой-то фокус новейшей техники. Эдакий «оптический труп из Голливуда» — они сейчас способны добиться любого эффекта. Вероятно, я сейчас обменивалась любезностями с созданием из каучука и невидимых проводов. Но что еще оставалось мне делать, как не включиться в игру?

— Заходите в мой кабинет и расскажите мне обо всем.

Проходя мимо стола в приемной, я нагнулась, чтобы отдать распоряжения своим подчиненным:

— Анджелина, достань блокнот. Кайл, подотри за собой и возвращайся к рации. И запомните оба — если вы хоть словечком об этом обмолвитесь, я вас поставлю вот к этой стенке и собственноручно расстреляю. Вам ясно?

Они кивнули, глядя на меня округлившимися глазами.

Анджелина прошептала:

— Дорис, так эта штука настоящая?

— Не знаю, Анджи. А теперь пошевеливайся! — Она перекрестилась, а Кайла, похоже, опять чуть не вывернуло наизнанку, но я так взглянула на него, что он передумал и повернулся к приемнику.

Я села за свой стол, а эта ходячая угроза желудку втиснулась в мой кабинет и робко присела на кресло. Для Анджелины уже не осталось места, и она устроилась в проходе позади этой штуки. Анджи, должно быть пришли на ум те же мысли, что и мне: я видела, как она ощупывала воздух в поисках невидимых проводов. Но там было пусто.

Если это и была подделка, то очень хорошая. Взрослый мужчина, точный возраст и национальность неизвестны (я знакома с судебной медициной, но не настолько хорошо, чтобы определить такие вещи), в состоянии сильного разложения. Внутренних органов уже нет, но скудные остатки мускулов и кожи еще обтягивают кости. На голове еще сохранились лоскутки кожи с черными волосами. Он был мертв уже по меньшей мере несколько месяцев, точнее это мог бы определить патологоанатом.

Множественные переломы костей, несколько сломанных ребер, раздробленные кости ладоней. Вероятная причина смерти: снесена вся левая часть черепа. Там зияла черная пустота. Похоронен без савана или гроба, эксгумирован совсем недавно: на остатках кожных покровов и в глазницах пыль, в плечевом суставе застряла раздавленная многоножка. Меня передернуло. На мой вкус, картина была чересчур реалистической.

— Вы не узнаете меня, шериф? — на этот раз в сухом скрежете прозвучали жалобные нотки.

Узнаю ли я?

— Извините, нет.

Как бы это ему объяснить?

— Понимаете, от вашего лица мало что осталось. Кто вы?

С каждой минутой наша беседа становилась все более неправдоподобной.

— Меня зовут… звали Джесси Кармоди, миссис Уэбстер.

Бог ты мой! Неожиданно я во все поверила — безо всяких иных доказательств, — потому что никто не мог обладать таким сверхдурным вкусом, чтобы сыграть такую шутку в отношении Джесси. Во всяком случае, не со мной.

Джесси ухаживал за моей дочерью все годы их учебы в старших классах. Они познакомились в девятом, когда Тамаре поручили позаниматься с ним математикой. Много вечеров провела я с ними на кухне за чашечкой кофе, слушая, как Джесси строит планы на будущее. Он собирался упорно работать, откладывать деньги, поступить в колледж и добиться чего-нибудь в жизни. Обсуждение этих планов неизменно заканчивалось взаимными клятвами в вечной верности, которые давали друг другу Джесси и Тамара, обмениваясь при этом особенными улыбками, свойственными влюбленным подросткам. А я с трудом прятала за чашкой с кофе совсем другую улыбку. До сих пор Тамара иногда рыдает по ночам, пока не заснет у меня на груди.