Сердце из пшеницы и ромашек - Елена Котенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он чмокнул ее в этот несчастный нос и обнял.
— Ты за хлебом сама ходила?
— Да, папа разрешил, — похвасталась она, утирая щеки.
— Ты так торопилась домой, что не смотрела под ноги? К обеду принести?
— Да. Но я уронила его, когда меня Рося толкнул, и его теперь есть нельзя…
— Рося тебя толкнул? — опешил Виктор.
— Случайно. Они в мяч играли.
— Не обижайся на него. Сколько пролежал хлеб на песке? Недолго?
— Да.
— Знаешь, если такое правило: пять секунд не пролежало — есть можно. Так что считай, ничего не было, — подмигнул Виктор и поставил ее на ноги.
— Не пускают? — Аня сочувствующе на него посмотрела и неуклюже погладила по волосам. — Вик, она там вся красная и опухшая, как гнилой помидор. Даша ее медом накормила. Тебе не на-адо ее видеть.
— Надо, малышкинс, надо.
Аня тяжело вздохнула.
— Тебе вынести поесть в беседку?
— Спасибо, нет.
— Хорошо, тогда… хочешь, я потом выйду с тобой поиграть?
— Очень.
— Тогда я быстро! — Котикова унеслась по ступенькам в дом.
Васнецов мельком огляделся по сторонам и шмыгнул за угол дома. Аня успела рассказать о всех своих приключениях папе, когда навес на улице опасно заскрипел, звякнул подоконник.
— Ну что за камикадзе, — вздохнул Дмитрий Сергеевич.
Камикадзе тем временем опустился на ковер в комнате Лики.
Стояла поразительная тишина. У Виктора в голове не вязалась она с Котиковыми: они — это звенящая радость и яркие цвета. Как что-то вязкое и безжизненное могло существовать в комнате Лики? Она сама лежала на диване, сложив лапки и уткнувшись носом в обивку. По самую голову ее обнимало розовое с ромашками одеяло, под которым они однажды вместе засыпали. Васнецов, подобно кошке, тихо приблизился и лег позади нее на диван — Лика встрепенулась и посильнее натянула на себя одеяло.
Виктор поставил пальцы на ее бедро и, подобно человеку, зашагал ими вверх: на изгиб талии, локоть, плечо — добрался до спрятанной шеи и легонько ее пощекотал. Лика завозилась и попыталась его оттолкнуть, но Васнецов только сильнее подпер ее грудью. Путешествующий человечек вернулся по локтю до талии и хитро затопал на бочке. Котикова согнулась и издала звук, похожий на смех. Тогда Васнецов подсунул под бок и заключил ее в кольцо объятий. Котикова, кряхтя, попыталась отпихнуть его, но Виктор использовал ее же одеяло против нее: натянул концы, чуть ли не запеленав, как ребенка.
— Ну Виктор, — обижено забубнила Лика. — Я сказала, чтобы тебя не пускали!
— Я договорился с твоим окном о безвозмездной услуге.
Перехватив одной рукой концы ткани, другой он попытался стянуть с ее головы одеяло.
— Нет, не трогай! — Лика вжалась в диван.
Васнецов тихо вздохнул и оставил ее в покое — чмокнул белую большую ромашку, которая поделилась поцелуем с Ликиным плечом. Котикова затихла — Виктор догадался, что она вспомнила причину своего добровольного затворничества.
— Малинка, — позвал он. Лика молчала. — Малинка…
— М?
— Я тебя люблю.
— М?!
— Люблю тебя, говорю, — посмеялся Васнецов. — Люблю-люблю-люблю. Я готов сказать это тысячу, две тысячи раз, чтобы моё «люблю» заменило это одеяло, защищающее тебя от бед.
Ее спина задрожала.
— Мой смелый котенок с белыми лапками…
— Это правда, Вик, — всхлипнула она. — Что говорят — правда. Это я ее…
— И что — это повод не любить тебя? — Виктор снова поцеловал ее в плечо.
— У меня тогда отменили допы, я пришла домой на два часа раньше, — продолжила Лика в каком-то трансе. Ей хотелось выбросить всю эту гниль и тьму из своего ума, из сердца, отмыть свои «белые лапки». — А мама стояла над Аниной кроватью с подушкой, потому что она капризничала всю неделю из-за температуры… Она почти не дышала, Вик.
Все тело Лики свело спазмом, воздуха не хватало. Васнецов, пересилив ее, откинул с головы одеяло, оставив ее без последней защиты от правды. Котикова закрыла лицо руками.
— Я ее оттолкнула и забрала Аню. Мама закричала на меня, с кухни к нам выбежал какой-то мужик и попытался ее успокоить. Я успела только открыть двери, когда она выбежала, дернула меня за волосы, и я упала. Уронила Аню, она тогда шишку огромную на голове набила. А мама рванула Аню за ногу обратно в квартиру, наверное, желая добить… А я Аню на себя потащила, а коврик под дверью как-то так заскользил, и мама на дверь… а на ней оббивку сняли, лишь штыри остались острые…
Виктор представил эту картину: подъезд, полуживая Аня и мама Лики, нанизанная на дверь, как мясо на шампур. И после этого Котикова не разучилась улыбаться.
— Я так тогда испугалась за Аню, — всхлипнула Лика, набирая воздух в грудь. — Она была вся синяя и не могла сфокусировать взгляд…
Виктор осторожно рассоединил объятия и сайгаком сбегал на кухню за водой.
— Мне было так страшно!.. — Васнецов чувствовал, что она пыталась найти себе оправдание, но ни одно из них в ее голове не звучало убедительно.
Лика присосалась к стакану, едва удерживая его дрожащими руками. Виктор наконец увидел ее лицо, покрытое красными пятнами, и мокрые опухшие глаза. Удивительное действие меда.
— Но тебя же отпустили? — попытался он вывести ее на свет из кипящей пучины воспоминаний.
— Несчастный случай, коврик же, — икнула она. — Но Вик…
Она обняла его, спрятав нос в его крепкой шее, и прошептала:
— Я же знаю, что это я ее убила.
— Единственное, в чьей смерти ты виновата — это в смерти твоего спокойствия и душевного здоровья. Это несчастный случай, самозащита — но только не преднамеренное убийство.
— Я могла сделать что-то по-другому, чтобы её просто… забрали в психушку, а не в морг!
Виктор заботливо собрал ее волосы, чтобы воздух обдувал её вспотевшее тело.
— Но самое ужасное, — призналась она. — Что даже сейчас я бы выбрала Аню.
— Потому что ты просто человек. Ни больше, ни меньше. С сердцем, с совестью и с болью. И я тоже просто человек. И она. И все вокруг. Поэтому не все ли равно, что другие о тебе думают? Это твой опыт, пускай и ужасный. И тебе нести его всю жизнь. Так неси его с высоко поднятой головой — как-то, что ты переборола, а не то, что тебя сломило.
— Это сложно.
— Вся жизнь впереди. Глядишь, к старости и научишься, а, баб Лика? А я тебе буду помогать. Я же врач, помнишь?
— Врач? — спросила она с надеждой, разыскивая в его глазах липкие следы лжи. — Не ветеринар?
Виктор тяжело вздохнул.
— Врач.
Лика импульсивно и смазано поцеловала его в
