Меч королевы - Робин Маккинли

Обычная решительная и сосредоточенная улыбка наставника, в которой ей последнее время мнился оттенок гордости, чуть дрогнула при первом натиске. Он на миг поднял глаза к ее лицу и ровно в тот миг, когда мечи встретились… заколебался.

Не думая, ибо именно этому ее учили, она усилила натиск. Всадница Ветра споткнулась, и Золотой Луч врезался в нее, плечо в плечо. Клинки сшиблись рукоять к рукояти, и, к своему ужасу, Харри надавила и вытолкнула наставника из седла. Его щит лязгнул о камень и по-дурацки завертелся на выпуклой стороне, словно оброненная тарелка.

Кони разошлись. Харри в смятении взирала на Матина, сидящего в облаке пыли. Вид у них обоих был одинаково удивленный. На миг улыбка у него пропала, но вернулась, когда он поднялся на ноги, а ученица соскользнула со спины Золотого Луча и опасливо приблизилась к нему. Она попыталась неуверенно улыбнуться в ответ, неловко пряча меч за спиной, словно не хотела вспоминать о его присутствии. А учитель переложил пыльный клинок из правой руки в левую, подошел к ней и стиснул плечо. Он был на полголовы ниже ее, поэтому ему приходилось смотреть на подопечную снизу вверх. Хватка у него была такая, что кольчуга врезалась в плечо, но Харри не заметила боли, потому что Матин сказал ей:

– Моя честь принадлежит тебе, госпожа, делай с ней что хочешь. Я так не летал уже десять лет, и в прошлый раз меня вышиб сам Корлат. Я горжусь, что учил тебя… и, госпожа, я не последний из Всадников.

Ярость покинула ее, оставив по себе высохшую мерзлую пустоту. Но, встретившись глазами с Матином, Харри увидела в них искру дружбы, а не просто объективное удовлетворение учителя от успеха блестящего ученика. И это согрело ее больше, чем ярость. Здесь в горах она, Чужая, обрела друга, и он был не последним из Всадников.

Уроки продолжались, но стали быстрее и жестче. Свет на лице Матина никогда не гас, на смену сосредоточенности наставника пришло радостное воодушевление воина, встретившего достойного противника. Теперь они тратили столько сил, что приходилось останавливаться на отдых в полдень, когда солнце стояло в зените, хотя в горах было гораздо прохладнее, чем в центральной пустыне. Цорнин никогда не признавал своей усталости и все время пристально наблюдал за Харри, лишь бы ничего не упустить. Сначала он негодовал на их пешие занятия, прядал ушами, бил копытами и кружил вокруг них с Матином. Приходилось отгонять его сердитыми криками. Но в последние десять дней он с удовольствием стоял в теньке, свесив голову, пока хозяйка валялась на траве рядом.

– Матин, расскажи мне, как тренируют лошадей? – попросила однажды Харри.

У них как раз случился полуденный перерыв, и Золотой Луч обнюхивал ее. Девушка часто приберегала для него что-нибудь вкусненькое с обеда.

– Мой клан выращивает лошадей, – ответил Матин.

Он лежал на спине, скрестив руки на груди и закрыв глаза. Несколько минут наставник молчал. Харри хотелось заорать от нетерпения, но она уже усвоила, что тогда Матин замолкает вообще, зато если прикусить язык и сидеть тихо, сдерживая раздражение, наверняка услышишь продолжение.

На сей раз Матин рассказал про отца и троих старших братьев. Они разводили, растили и тренировали лучших дамарских верховых коней.

– Когда мне было столько, сколько тебе, – бесстрастно произнес он, – лучших коней обучали воинским приемам ради безупречности управления, необходимой и лошади, и всаднику. А не с расчетом на то, что она рано или поздно пригодится в бою.

Мой отец воспитал Огненное Сердце. Сейчас он очень стар и больше не тренирует лошадей, но по-прежнему держит в голове все родословные линии наших коней и решает, каких жеребцов с какими кобылами скрещивать.

Наставник умолк, и Харри решила, что это все, но он медленно добавил:

– Золотого Луча растила моя дочь.

Последовала долгая пауза.

– Почему ты тоже не остался тренировать коней?

Матин открыл глаза.

– Мне казалось, что отца, троих братьев и их семей, жены, дочери и двух сыновей вполне достаточно для одной семьи, занимающейся одним делом. Я обучил много лошадей. Я наезжаю домой… время от времени, а то жена еще забудет мое лицо. Но мне всегда хотелось повидать мир. Быть Всадником означает странствовать… К тому же, возможно, я не так уж хорош в этом деле. Никому из семьи никогда и в голову не приходило оставить лошадей хотя бы на день. Я единственный на много поколений, кто ездил на Лапрунские игры, чтобы заслужить свой меч.

– Тогда почему ты меня учишь? Ты… Тебе Корлат приказал?

Матин снова прикрыл глаза и улыбнулся.

– Нет. На следующий день после того, как ты выпила Милдтар и увидела битву в горах, я поговорил с Корлатом. Твое Видение однозначно указывало, что тебя надо учить сражаться. Этим мог заняться Форлой, он единственный из нас говорит на Чужом языке. Или Иннат, лучший среди нас наездник. Но я старше и, возможно, терпеливее… и я учил юного Корлата в бытность Всадником его отца.

«Форлой, – подумала Харри. – Значит, это был Форлой».

– Матин… – Она уставилась в землю, выдергивая пучки лиловой травы и раздирая их на кусочки и не замечая, что Матин повернулся к ней и смотрит на нее, заслышав горечь в ее голосе. Такого не случалось уже несколько недель, и лучше бы так и оставалось. – Почему… почему Форлой не разговаривал со мной, пока я… пока ты не начал учить меня говорить по-вашему? Он настолько ненавидит Чужаков? Откуда он вообще знает их… мой… язык?

Матин молчал, обдумывая, сколько можно рассказать новому другу, не предавая старого.

– Не суди его слишком строго. Да и себя тоже. Когда ему было столько, сколько тебе сейчас, еще до того, как он стал Всадником, Форлой встретил на весенней Ярмарке в Ихистане женщину и влюбился в нее. Она родилась и выросла на юге и пошла в услужение в семью Чужаков. Когда хозяев перевели в Ихистан, она отправилась с ними. На второй год, на следующей Ярмарке, он вернулся, и она согласилась уйти в горы с ним. Думаю, она любила Форлоя. Она старалась полюбить его землю ради него, но не могла. Она учила его наречию Чужаков в память о прежней жизни, слова хранили ее. По собственной воле она бы его не покинула, ведь она дала слово. Но спустя всего несколько лет она умерла. Форлой помнит ее язык ради нее, но любви к нему не питает. – Он помолчал, наблюдая за пальцами ученицы. Они расслабились, и лиловые стебли упали на землю. – Думаю, он ни единого слова на нем не произнес за много лет. А Корлат не стал бы его просить по менее важной причине.

«Корлат, – подумала Харри, – знает историю о юной чужестранке, которая не прижилась на горной почве. А она была дарийка по рождению и воспитанию и отправилась сюда по доброй воле».

– А Корлат? Почему Корлат говорит на языке Чужаков?

– Корлат полагает необходимым, – задумчиво отозвался Матин, – владеть наречием своих… противников. Или врагов. Он и по-северному говорит, а также пишет и читает. И на Чужом, так же как и на нашем, горском. У нас теперь не много таких, кто умеет писать и читать. Я к ним не отношусь. Не хотел бы я быть королем.

До Лапрунских игр оставалось всего несколько дней. В промежутках между все более интенсивными занятиями Матин дополнительно учил Харри горскому языку. И каждое новое слово, казалось, пробуждало что-то в глубине ее души. Словно в ее голове и нервах жил кто-то еще. Харри приняла это. Все на пользу. Странная способность позволяла ей жить в горах, которые она незаметно для себя полюбила. В ней зародилась надежда, что она сможет отплатить этому краю добром. То же загадочное свойство души помогло ей завоевать друга. Черпать в нем гордость не получалось, ибо оно не принадлежало ей. Харри не знала, следует ли благодарить за него келар или Аэрин-сол, но надеялась, что восприимчивость ко всему горскому не покинет ее, пока она не завоюет себе право остаться здесь.

Под уроки языка Матин рассказывал ей о горах, в какой стороне от их маленькой долины находится Город, какое дерево лучше горит, как найти воду там, где ее на первый взгляд нет, и как выжать последние мили из запаленной лошади. Боевые упражнения развивали память и способность привлекать внутренние резервы. Также учитель называл ей имена всех полевых цветов, попадавшихся на глаза, и рассказывал, из каких трав можно приготовить чай и варенье. И во время подобных разговоров лицо его становилось мягким, каким она видела его, только когда он склонялся над кухонным костром. И она запоминала даже то, что он говорил о травах. Еще он учил ее, какими листьями лучше всего останавливать кровотечение, и показал три способа разжечь костер в дикой местности.

Рассказывая о разведении огня, Матин искоса взглянул на ученицу.

– Есть и четвертый способ, Хари. Когда-нибудь Корлат, возможно, научит тебя ему. – В этом крылась какая-то шутка, которая его развеселила. – Я не могу.

Харри терпеливо ждала. Задавать наставнику вопросы, когда он таким образом кидал ей приманку, было бесполезно. Однажды, спустя день или два после случая в пустыне, она выказала чуть больше нетерпения, и Матин сказал: