Негасимое пламя - Катарина Причард

Этот визит его позабавил. Вот еще одно непредвиденное происшествие из тех, что случались с ним с той минуты; как он сошел с пути, которым следовал много лет. Он надеялся, что сержант Холл хотя бы рассеет сомнения м-с Баннинг относительно причин, заставивших его поселиться на улице Беллэйр-Террас, дом 35. Но какая может быть связь между ним и убийством Росси? Разумеется, никакой. Дэвид отогнал от себя эти мысли: ему надо было обдумать план действий на сегодняшний день.

Он намеревался обследовать отдаленные предместья города во всех направлениях; добираться туда на трамваях или автобусах, а затем пешком ходить по улицам окраин, где лепятся убогие домишки, и грязные лавчонки, и разросшиеся фабричные строения, которые он видел до сих пор только мельком, из окна машины или пригородного поезда.

Дэвид решил, что будет разговаривать с людьми, как только ему представится случай. Он станет спрашивать их, считают ли они, что война неизбежна, и понимают ли всю опасность применения ядерного оружия; что, по их мнению, следует сделать для сохранения мира и можно ли уладить разногласия между пародами путем переговоров. Оп сильно сомневался в своих способностях завязывать случайные разговоры, ему казалось неудобным приставать с вопросами к незнакомым людям, — и, однако, убеждал он себя, делать это необходимо. Посмеиваясь в душе над своей застенчивостью, Дэвид припоминал случаи, когда невинное замечание о погоде где-нибудь в трамвае или электричке приводило порой к откровенной беседе, и подумал, что в конце концов постоянное общение с людьми сблизит его с ними.

Троллейбус, на котором Дэвид отправился в свою первую поездку, с грохотом помчался к северной окраине города по широкому пыльному, окаймленному деревьями шоссе мимо кирпичного здания городской больницы и зеленого оазиса, где расположился университет. Дэвида удивила и ужаснула длина троллейбусного маршрута, протяженность унылых предместий и лабиринты тесных кварталов по сторонам без всяких признаков зелени.

Шагая по торговому центру, расположенному недалеко от конечной остановки, он видел домашних хозяек, толпящихся у мелких лавчонок, в витринах которых намалеванные синей краской объявления извещали о продаже мяса, бакалейных товаров и овощей по удешевленным ценам. Женщины тащили тяжелые корзины и набитые до верху сумки, иные везли колясочки, в которых, рядом с детьми, грудой лежали картофель, лук, капуста и мясо.

На краю тротуара остановилась молоденькая мать, выжидая минуты, когда можно будет перейти улицу. В одной руке у нее была тяжелая сетка с продуктами, другой она держалась за ручку детской коляски. Прямые, соломенного цвета волосы свисали вдоль ее измученного юного лица, казавшегося старообразным. Голые грязные ноги были обуты в стоптанные сандалии; она была беременна, и ее круглый живот выдавался вперед, натягивал красную цветастую ткань платья, туго облегавшего ее худую фигуру; едва ковылявший малыш кричал во все горло, цепляясь за юбку матери.

— Разрешите, я помогу вам? — Дэвид приподнял шляпу. Молодая женщина, оглядев его и убедившись в искренности его измерений, с трудом перевела дыхание.

— Спасибо! Огромное вам спасибо! Я очень боюсь, здесь такое движение! — Она шлепнула малыша: — Замолчи сейчас же! — Но тот заревел еще громче.

Дэвид перевез коляску через улицу и прошел еще несколько ярдов по тротуару. Молодая мать шла рядом.

— Так трудно стало жить! — устало сказала она. — Просто из сил выбьешься, пока купишь, что подешевле, а туг еще двое на руках и третий скоро будет. Мученье, да и только!

— Еще бы! — посочувствовал Дэвид.

— А цены все растут и растут, — раздраженно продолжала опа. — Скоро совсем житья не будет. И что толку от его надбавки, говорю я мужу, если жизнь дорожает с каждой минутой!

— Но ведь было бы еще хуже, если бы он этой надбавки не получал? — отважился начать разговор Дэвид.

— Да, конечно, — согласилась она.

— А вы никогда не задумывались, — продолжал он, — насколько бы лучше всем жилось, если бы правительство не тратило миллионы на подготовку к войне, которая нам вовсе не нужна?

— Что такое? — удивилась она.

— Я хочу сказать, — пояснил Дэвид, стараясь говорить как можно понятнее и проще, — что с нас берут налоги, которые идут на вооружение — на производство оружия, несущего смерть и разрушение. А людям, — каждому из нас, — нужен мир… все блага, какие дает мир, — хорошие квартиры, хорошая еда, хорошая спокойная жизнь для наших семей.

— Все это так, — сказала женщина, — но отец говорит, что войны всегда были. И всегда будут. Человеческую натуру не изменишь. Мой малыш, вот этот, что в колясочке, должен будет защищать Австралию и воевать так же, как его дед в Галлиполи.

— Не верьте этому, — сказал Дэвид с улыбкой, заметив тревогу в ее глазах. — Мир сильно изменился с тех нор. Изменились и люди, и многие из них сейчас уверены, что можно избежать новой мировой войны, если простые люди, вроде нас с вами, заставят свои правительства приложить усилия к тому, чтобы предотвратить войну, вместо того чтобы готовиться к пей, как это делают они сейчас.

— Вы что, комми? — подозрительно спросила женщина и взялась за ручку детской коляски.

— Нет, я не коммунист, — ответил Дэвид, — хотя я думаю, что коммунисты правы в своем стремлении убедить людей всего земного шара объединиться в защиту мира.

— Пустые бредни, — горячо заявила молодая женщина. — Люди никогда не объединятся. И ничего не выйдет из всех ваших стараний избавиться от войн. Всего вам доброго и спасибо, что помогли мне перебраться через улицу.

Дэвид грустно улыбнулся, глядя вслед удаляющейся жалкой фигурке в красном платье; согнувшись под тяжестью большой сумки, женщина толкала перед собой колясочку со спящим ребенком, другой малыш семенил рядом.

В течение нескольких последующих дней он часто слышал тот же довод: «Войны всегда были и будут. Человеческую натуру не изменишь».

Казалось бесполезным доказывать, что люди все-таки научились справляться с другими бедствиями, которые обрушивались на человечество: с болезнями, например, уносившими когда-то столько же жизней, сколько война. И что в процессе эволюции человеческая натура сильно изменилась к лучшему с далеких времен варварства и феодального средневековья, совершенствуясь в процессе общественного развития.

Научные знания и связанные с ними открытия изменили образ жизни людей на земле. Эти знания и применение человеком технических изобретений сотворили чудеса, которые и не снились предшествующим поколениям: люди полонили молнию, открыли электричество и стали использовать его, как что-то самое обычное, в промышленности и в домашнем обиходе; они получили возможность передвигаться со сказочной быстротой по земле, по морю и по воздуху, слышать и видеть то, что происходит в далеких краях. Нет конца чудесам, творимым человеком, которые облагодетельствовали всех людей, сделали их мудрее, добрее, наполнили страстным желанием уничтожить псе еще существующие в человеке пережитки варварства — невежество, жестокость и предрассудки.

Законы в защиту рабочих, в защиту женщин и детей, забота о здоровье и обеспечение продовольствием могут считаться доказательством изменившегося отношения к благополучию человеческой семьи. Даже само название «Государство общественного благополучия» показывает, как далеко ушли мы от того состояния, когда «каждый Тыл сам за себя, и черт побери отставшего», хотя, конечно, немало еще надо сделать, чтобы «государство общественного благополучия» было не только вывеской, но и оправдало себя, действительно обеспечив благополучие народа, думал Дэвид.

Требование это исходит от изменившейся природы человека, а последняя будет совершенствоваться и дальше, по мере того как будет меняться среда, создавая благоприятные условия для развития всех человеческих возможностей и стремлений. «Темные силы» все еще владеют людьми, но есть в них то «негасимое пламя», которое в течение веков поддерживает стремление человечества к добру, истине и красоте.

Как радуются каждый раз люди концу войны! Страстная жажда мира и спокойного счастья проявляется даже в самые бурные периоды истории. И все же я отнюдь не пацифист, размышлял Дэвид. Мужчина обязан защитить ребенка, если на него нападает хулиган, и даже пустить в ход кулаки в случае необходимости. Тот же принцип применим и к нациям. Слабые нации должны защищаться, если на них нападают сильные, или, как теперь говорят, — противостоять агрессии. Но это не значит, что можно примириться с войной, которая влечет гибель миллионов ни в чем не повинных людей, не причастных к причинам ее возникновения, а причинами такой войны обычно бывают агрессивные посягательства на независимость и природные богатства других народов с целью лишить эти народы прав и возможностей использовать естественные ресурсы своей страны.