Муос 2: Частилище - Петров Захар

Но уже в первых спаррингах Вера поняла, что её успех с Булыгой и Солопом, был скорее случайностью, помноженной на расслабленность и пренебрежительную самоуверенность этих солдат. Больше никто не пренебрегал её способностями. Если с макетами секачей она раз на раз сводила счёт побед и поражений к ничьей, то драться мечом она совершенно не умела. Из-за большой разности в весовых категориях ей сильно доставалось в рукопашном бою. Не могла она сравниться с опытными спецназовцами и в стрельбе из арбалетов. А метаемые ею ножи вообще редко попадали в мишень. Впрочем, у двух других новобранцев дела шли ещё хуже. И один из них уже через месяц подал рапорт о переводе его в армию, там где режим и нагрузки были полегче.

Зозон часто со стороны наблюдал за Верой. Ему нравился этот воин в женском обличье. Подкупала неженская целеустремлённость и терпеливость диггерши. Казалось, её в этом мире не интересовало ничего, кроме военной науки. С каким-то умиротворением он смотрел за манерой боя, быстрыми, но мягкими движениями девчонки. Когда он показывал ей особый замах мечом или связку ударов, она с младенческой преданностью слушала и смотрела на него, стараясь не упустить не одной детали. Он ловил себя на мысли, что объяснять и учить ему хочется только её, а вопросы и ошибки других воинов его просто раздражают.

С Верой Зозон спарринговал чаще, чем с другими. Во время схватки он всматривался в её живое лицо. Во время боёв: учебных и реальных, он пересмотрел сотни лиц. В одних читалась боязнь, граничащая с истерией; в других – уверенность опытного бойца, в третьих – ненависть. Лицо Веры выражало только живой интерес к бою. На нём не было боязни, когда соперник сильнее; не было ненависти и злости, когда он одерживал верх; не было жалости, когда своему противнику Вера делала очень больно. Только живой интерес: она анализировала бой, запоминала свои ошибки, чтобы их больше не повторять, и чужие, чтобы ими пользоваться. Пропустив болезненный удар, даже упав, даже получив нокдаун, лишь на мгновение по её лицу пробегала какая-то тень. Через секунду её взгляд становился ещё более сосредоточенным, а движения выверенными, как будто она не чувствовала боли.

Зозон был опытным бойцом, к тому же он был чуть ли не в два раза тяжелее Веры. Несколько раз её мускулистое, но лёгкое тело, отбрасывали мощные удары его кулаков и ног. Но эти микропобеды его не радовали, не доставляли, как раньше, удовлетворения, замешанного на чувстве неоспоримого превосходства над своими ученикамим. Он помимо своей воли вёл бой с Верой мягче, чем с другими, хотя старался гнать мысли о причине этого. А девушка быстро училась. Она всё ловчее уворачивалась от его ударов. Пользуясь большей подвижностью, она постоянно меняла линии атаки и исподтишка лупила его хлёсткими плетями своих ног, а иногда и набитыми костяшками рук. Она просто вынуждала его драться в полную силу. Как только он начинался злиться, мастерство опытного бойца брало верх над юной прытью – очередная подача отбрасывала Веру к стене туннеля или на пол, сбивая дыхание и мутя сознание. А вместо того, чтобы хладнокровно постебаться над ошибкой ученицы, он скрипел зубами и в который раз зарекался быть с ней по-легче.

7.

Не смотря на напряжённый ритм обучения спецназовцев, у них вcё же оставалось свободное время: с момента окончания тренировок до отбоя у них было два часа, а в воскресенье – половина дня после обеда. И спецназовцы отрывались по полной: до отбоя им надо было успеть напиться в столовой дрянного спирта, захмелеть и начистить друг другу морды, вспомнив какую-нибудь старую замусоленную обиду. Конечно, таким утехам следовали не все, в основном – холостяки. Кто-то играл в карты, выигрывая, а потом снова проигрывая сбережения, которые в Урочище всё равно было не так уж легко потратить. Немногие уединялись в своих квартирах, проводя время с детьми и жёнами, правда такая трата времени здесь не была популярной. Кто-то читал книги; выслушивал и пересказывал последние новости Муоса; обсуждал последние и давние боевые операции, вспоминал погибших товарищей. Или просто пораньше ложился спать, чтобы отдохнуть перед следующим тяжёлым днём.

А Вера шла на полосу препятствий, к тренажёрам, макиварам и мишеням. Драгоценные часы она тратила на то, чтобы свести к нулю фору, данную природой её сослуживцам – мужчинам. К своим способностям она относилась критически. Ей постоянно казалось, что её победы случайны, а успехи ничтожны. Иногда ей даже думалось, что здесь она ничему не научилась, а то, чему научилась у диггеров, – забывает.

В один из первых вечеров Зозон услышал знакомый стук, который раздавался в неестественное для него время. У дневального, дежурившего на внутреннем посту, спросил:

– Кто там?

– Стрела. Чокнутая какая-то.

Дежурный для большей эмоциональной окраски данного Вере определения покрутил пальцем возле виска. Зозон нахмурился и вышел на полосу.

Уже не только стук, но и учащённое дыхание девушки было слышно за рядам тренажёров и барьерных стенок. Так и есть: Вера, как иступлённая, долбила руками в макивару. Снаряд не был рассчитан на такого легковесного бойца и сильно амортизировал. У Веры не получалось бить в унисон дребезжанию макивары. Зозон несколько минут наблюдал на это почти детское лицо с искусанными губами, всколоченными волосами и синими кругами под глазами. Хотел сказать пренебрежительно-заботливым отцовским тоном, чтобы она не занималась ерундой по ночам. Но вырвалось совсем другое:

– Не так бьёшь. Ты целишься в ближайшую тебе плоскость и кулак тормозит раньше, чем достигнет цели. Удар получается не такой быстрый и сильный. А ты должна бить так, как будто цель сантиметров на десять дальше, чем на самом деле.

Вера остановилась, смешно дунула на выбившийся из-под банданы клок волос, который лез в ей глаза, и широкими глазами смотрела на своего командира.

– Поняла? Нет? Слушай внимательно и головой вникай в то, что я тебе говорю! Хочешь бить в челюсть – пробивай до затылка; хочешь бить в живот – веди кулак до спины. Вот так! – вмонтированная в пол деревянная балка с накрученной на неё патлей заметно прогнулась от мощного удара командира.

У Веры не получалось. Она старалась повторить движение Зозона – никак! Зозон давно бы дал подзатыльника, поставил устно задачу, и пошёл бы в блок. Но в блок ему не хотелось, впрочем, как и всегда. И поэтому он терпеливо объяснял Вере, как нужно бить. Он ещё ничего не успел, как дневальный прокричал: «Отбой!». Впервые во внезапно потухших глазах бесстрашной девчонки он увидел не то растерянность не то просьбу. Но команда «Отбой!» в Урочище чтилась свято. Он строго скомандовал:

– Марш в казарму…– но потом почему-то добавил: – Завтра продолжим.

Уже бежавшая в блок Вера прокричала с детской радостью:

– Есть командир!

Зозон хмыкнул и поплёлся в свою квартиру.

8.

Домашних дел у спецназовцев не было – всё это было заботой живших в Урочище женщин. Их жёны должны были не только готовить и обстирывать свои семьи, а также живших в казарме холостяков; воспитывать и учить детей. Они занимались ремонтом жилищ, одежд и обуви, уборкой всего урочища, подготовкой полосы препятствий, походами на Октябрьскую за покупками. В их обязанности входили чистка туалета, удержание груш во время отработки ударов спецназовцев, приведение в действие множества подвижных тренажёров и много-много неспецифичных для женщин обязанностей.

Были в Урочище две небольшие мастерские. Одна – по ремонту арбалетов и изготовлению стрел, вторая – швейная, где в основном готовили одежду для спецназовцев и армии. Работали в них, понятное дело, тоже только женщины. Но всё это было лишь приятными заботами по сравнению с тяжкой судьбой тысяч крестьянок других поселений Муоса, вынужденных трудиться в верхних помещениях, а то и подыматься на Поверхность. Женщины Урочища жили в сытости и безопасности, а это для Муоса было уже не мало.

Правда их приниженное положение в Урочище усугублялось ещё и тем, что мужья часто гибли, успев завещать их другим мужчинам, естественно без учёта их собственного мнения. И не одна женщина этого поселения не могла воспротивиться предсмертной воле погибшего мужа. Некоторые женщины переходили из рук в руки по нескольку раз. И это очень тяжело: только привыкнешь к своему суровому другу, только научишься его делить с другой женой или жёнами, только всё наладится, только вроде бы и привяжешься к нему и, может быть, даже начнёшь любить, а его уже несут в Урочище на руках. Только похоронили, и не успела наплакалась вдоволь, а к тебе тем же вечером заваливается друг мужа, которому ты завещана покойным. И хорошо если он проявит человечность, даст тебе время пообвыкнуться, смириться с неминуемым. Такое бывало редко. Обычно новый муж сразу же устанавливал свои порядки, ускоряя процесс запоминания пинками и подзатыльниками. В первую же ночь он потребует выполнения супружеского долга, не обращая внимания на то, что ты роняешь слёзы на постель, ещё хранящую запах покойного. А может быть и ещё хуже: он приведёт более молодую и красивую жену, а тебя будет просто ненавидеть, как будто ты виновата в этом диком обычае Урочища. Но и это можно перетерпеть: придёт утро, муж уйдёт. Есть ещё дети – они-то твои и остаются с тобой. А потом, глядишь, стерпится-слюбится… И история Урочища не знала не одной женщины, которая бы из него ушла по своей воле.