Мягкая машина - Уильям Берроуз

Нагишом в панамской ночи, ректальная слизь и карболовое мыло. Голубой экран, проводник надел объективы. Светлые панели тени расплавили его голову со всех сторон в синие бесшумные крылья над часами акта дефекации, запах сквозь них — будто они прозрачные.

— Испытание сенсационным разворотом, как мы его называем. Тело Джонни никак не может нас обмануть. Прибыл в жаркие панамские ночи, чтобы испытать меня.

Щелчком в его голову из голубого стекла. Крупным планом неоновые пальцы над следами шрамов, изучающие приборные панели, делающие записи на прозрачной плоти настоящего времени. Это происходит именно сейчас. Неторопливый палец двадцатых годов на лампе “кобра”, мерцающие кинотени в синей пустоте, нажимающий палец вращает клинообразный цилиндр, глаз-объектив выпил сперму мальчишки в желтом свете.

— Ну, ми-истер, мы перепихнуться, ты да я моя резать, — Две кинодорожки пронеслись по экрану восприятия, один кинокадр на другом, вырезанном во тьме до обратного кадра: «Моя кончать с дерьмом Джонни… Плиходи сквозь Джонни…» слышу прямые кишки, сливающиеся в толчках и оргазме совместных процессов. и пульсацию входа и выхода их общего тела на неторопливых жабрах сна голыми Панамскими ночами, тела, опирающегося на умывальник на рассветных ломках Восточного Сент-Луиса. запах карболового мыла и ректальной слизи, и эхо паровозного гудка в синей тишине, и моча через мой член, «ты-да-я-да-мы-с-тобой-ебаться-в-жопу-все-одно-время-четыре-глаза». фантомное расщепление, грубое и грозное. Ныне каждый Гражданин может выращивать в своем биде сексуальные виды: в ночи Талары почувствовал его сухостой на своих армейских брюках, когда мы задвигали засовы, и я разозлил чужого датского дога под обнаженными телами Швеции. теплый спермовый запах, комната из голубого стекла нанизанного на световые нити спермы и дерьма общие пища и отрыжка смещение яиц и сокращения прямой кишки перепихивание на все лады.

«Была не была, Джонни. Мы перепихнуться, уже первый сеанс»: в синей тишине увидел тех двоих, один кадр вырезан: Синий. Каждый встречный образ обходит второе эрекционно-отъебанное “я”, и приходит другой — оба дерьмо.

«Мы перепихнуться, ты-да-я-кинодорожки сквозь ректальную слизь и карболовое мыло. Вырезать светлые панели тени». — Синие бесшумные крылья летучей мыши над прямыми кишками, сливающимися в прозрачной эрекции, горячее дерьмо и весь процесс совместно.

«Тело Джонни никак не может нас обмануть в другом теле. Долгая ночь, чтобы испытать меня». — Болезненный рассветный запах карболового мыла, крупным планом палец на всех членах.

«Я да мы-с-тобой ебаться, слепые неоновые пальцы, фантомное расщепление мальчишеских следов, колдовской пульт настоящего времени».

Слабоумные зеленые мальчики набросились на Джонни, точно древесные лягушки, присосавшись к его груди лапками-хоботками, губчатые жабры и красный грибовидный пенис пульсировали в ритме сексуальных волн из глаз Джонни. теплый спермовый запах лампы и кинофильмы нанизанные на миллион пальцев общие пища и отрыжка и глаз-объектив выпил сперму. сокращение ректального полета: «Была не была, Джонни. Один полет вырезан». Экран: другая прямая кишка голая в панамской ночи.

Призрак Панамы прилип к нашим гортаням, кашляющим и харкающим на самостоятельные судороги, фосфоресцирующее дыхание замирает в разреженном воздухе… больная плоть, нанизанная на миллион пальцев, общие пища и отрыжка… здесь уже ничего нет, только кружащая словесная пыль… мертвая почтовая открытка падает в пространство между мирами… эта дорога, в этом резком запахе мертвечины…

Мы медленно повернули к черным лагунам, увитым цветами платформам и гондолам… ненадежный кристаллический город, переливающийся всеми цветами радуги на рассветном ветру… (Подростки извергают семя над приливными равнинами.)

Голубым ветреным утром мастурбировало грязное идиотское тело из холодной шрамовой ткани… крепко сжимая кататоническими известняковыми руками свою страсть… друг любой мальчишеской структуры, отхваченной одним из видов моллюсков… собрались уличные зеленые мальчишки… замедленные бронзовые улыбки из страны лугов, где нет памяти… дерзкие, легкомысленные маленькие призраки юношеских спазм… металлические экскременты и темные кристаллические закоулки рыбьего города… в лиловом сумраке рассыпалась наша одежда, бесформенная груда белья на обсидиановых полах… Панама прилипла к нашим телам…

— Пойдете со мной, ми-истер?

Зеленые мальчики-таксисты едут до самого конца любым маршрутом…

Зеленые мальчики… невменяемые идиоты… валяются в теплом иле дельты, ебутся в разноцветных вспышках сквозь зеленую студенистую плоть, которая дрожит, сходясь и расходясь в священном танце красок. «Забористые нотки до самого конца, мы все — одна прозрачная зеленая субстанция, вроде мягкого янтаря, меняющего цвет и консистенцию, чтобы приноравливаться к любым условиям».

— Это гиблое место, ми-истер. Вы что, с ума сошли, разве можно разгуливать здесь в одиночку! Куда вы идете?

Проводник: бесстрастная маска, сметаемая разноцветными ветрами, светится зеленым, красным, белым, синим. уши-антенны из упругого металлического хряща потрескивают голубыми искровыми сигналами, оставляющими запах озона в блестящих черных лобковых волосах, которые растут на розовом черепе проводника. кровь и нервы — крепкий нож мясника, все его тело сочло бы ниже своего достоинства носить оружие. а внутри был он и еще кое-что. лицо рассекали образно-зенитные бесстрастные глаза юного пилота, скользившие за лучами света, пульсировавшие в голове.

— Перепихнуться, Джонни? В жопу?

С помощью электрического покалывания в позвоночнике и половых волос он повел Карла через щелкающие калитки и турникеты, эскалаторы и фуникулеры на синхронизированном ходу. скользил бесстрастный взгляд юного пилота. синяя тишина перетасовала Карла в железную кабинку с выкрашенными в голубой цвет стенами, на полу соломенный матрас, медный чайный поднос, трубки для гашиша и банки с фосфоресцирующей зеленой сексуальной массой. стена над матрасом — двустороннее зеркало, противоположная стеклянная стена, выходящая на соседнюю кабинку, и так далее, половые акты в голубой дали. Проводник показал на зеркало:

— Мы хорошо ебаться, Джонни. Уже в эфире. — Он натирал жопу Джонни сексуальной массой, забористо касаясь белых нервов и жемчужных гениталий… губы и язык Карла набухли кровью, и лицо его сделалось фосфоресцирующим, пенисно-лиловым… медленно проникающие внутрь трубы плоти перекачали его тело в пульсирующую сферу из голубого желе, плававшую над погребенными в известняке скелетами. Кабинки сместились… Карл перетек обратно сквозь проводника и плавно приземлился при перетасовке кабинок: ебущиеся тени сквозь потолки из ног и половых волос, черные спирали фантомных задних проходов, извивающиеся, как канзасский циклон.

— Пойдете со мной, ми-истер?

Зеленый мальчик-ящерица с замедленной идиотской улыбкой позирует на берегу стоячей речушки, под железнодорожным мостом. В его глазах мерцает спящая тоска по мертвечине, одна рука расслабленно покоится на заплесневелом кожаном суспензории. Голый черный мальчик, насмешливо жестикулируя, непристойно ходит по кругу с засаленной ермолкой.

Американские туристы смущенно переминаются с ноги на ногу. Им не терпится понять туземные обычаи, но это, похоже, уже перебор. Розовощекий человек откашливается и поспешно отворачивается, когда мальчик-ящерица одним неторопливым пальцем скребет по суспензорию.

— Сколько мы должны дать?

— Да, этого хватит.

— Хорошо бы найти какой-нибудь город… приличную гостиницу… Маме нехорошо.

Туристы нерешительно дрейфуют прочь, ворча:

— Не могу понять, почему в аэропорту нас не встретил представитель “Американ-экспресс”.

Рыжеволосый американский мальчишка по имени Джерри отделился от группы туристов, подошел к зеленому мальчику и спросил:

— Вар сильвин венд?

Зеленый мальчик улыбнулся и погладил свой выпирающий суспензорий.

— Что ты хотеть, Джонни? — спросил черный мальчик. — Моя говорить хороший английский, работать американский база, знаете, ми-истеры? — Он провел рукой по промежности и выпихнул наружу эрекцию. — Ми-истер, меликанские хуесосы… Что ты хотеть, Джонни? Черный плодик?

Джерри зарделся и кивнул. Черный мальчик отвернулся и что-то сказал зеленому мальчику. Зеленый мальчик стоял и молча улыбался.

— Он изрядно долго думать… много думать не нужно… турист изрядно платить — просто его смотреть… Деньги иметь, Джонни? Десять американский доллар, он сбросить кожу.

Джерри достал из бумажника десять долларов и дал их черному мальчику. Черный мальчик помахал купюрой перед кожаным суспензорием:

— Он это понимать.