Может ли ещё молиться современный человек? - Антоний Блум

Он ушел. С тех пор прошло восемнадцать лет. Я его крестил два года тому назад. Но восемнадцать лет без двух он боролся и искал, и наконец стал на место женщины, взятой в прелюбодеянии, той, которая знала, что она согрешила, что нет ей прощения, нет ей оправдания, и которая приняла оправдание кровью Христовой и прощение, как чудо.

Вот почему так часто мы не можем встретить Господа; не дает Он нам встретить Себя в суд или в осуждение, и не даем мы себе встретить Его, потому что читаем священные страницы Евангельские, переживая их эмоциями нашими, но не сверяя их со своей жизнью. Мы остаемся и умиленными, и не обращенными одновременно. Сердце наше закрыто, глаза не могут видеть – и не бывает встречи. Но если бы мы только встали на место этой женщины, тогда мы встретили бы и Христа, и милость, и жизнь новую.

В вопросе встречи есть еще одна сторона. Вы, наверное, знаете, что между людьми встреча бывает глубокая, плодотворная только тогда, когда оба человека, которые встречаются, истинны, когда они встречаются, и не скрывая себя, и не защищая себя друг от друга. Тогда бывает встреча – иногда удивительно глубокая. Но когда два человека настороже или когда они притворяются, тогда встречи не бывает. И вот, подумайте каждый о себе, как я думаю о себе самом: в какой мере искренности, внутренней правды мы становимся перед Богом? Разве мы не приходим к Богу часто как ряженые, разве мы не приходим к Богу, стараясь часто выглядеть так, как, мы думаем, Бог хочет, чтобы мы выглядели? Это иногда называется хорошей церковной вышколенностью; иногда считается, что это преодоление дисциплиной, волей своих настроений. А чаще надо было бы это назвать просто притворством. Притворство же нам пути к Богу не дает. Вы подумайте о себе – каждый – сколько разных неполноценных личностей вы собой представляете за один-единственный день; каковы вы, например, в моменты, когда вы забываете, что Бог есть, и когда совесть или уснула, или загнана куда-то. Подумайте о том, каковы вы бываете, когда вдруг охватит мысль, что вы перед лицом Божиим. Или проще – подумайте о том, какая вереница личностей представляет вашу личность в течение одного дня. Как вы себя держите, скажем, при митрополите Никодиме[4] , и как вы себя держите по отношению к своим товарищам, как вы себя держите на улице, когда никто не знает, кто вы такой, или в церкви, когда вы с стихаре, и т.д. Примеров можно было бы так разработать – смешных, печальных – сколько воображения хватит или опытности. И вот приходит момент, когда надо стать на молитву; которая из этих подставных личностей должна перед Богом стоять? Та, которая два часа тому назад перед митрополитом Ленинградским и Новгородским стояла навытяжку, или та, которая, забыв и про Ленинградского и про Новгородского, и про Бога и про совесть, что-то натворила? Или которая из других промежуточных личностей? На самом деле это так! Как найти себя, которую из этих личностей перед Богом поставить? Ни одна из них не представляет вас, в полном смысле. При малых отклонениях еще можно себя найти. Но есть люди, которые так привыкают играть определенную роль в жизни, что они потом больше самого себя и сыскать не могут. Они настолько стали едины с тем образом, который себе выдумали, что они себя настоящего никогда не встречают. Бог где-то насквозь видит настоящего Ивана, Петра, Марию, а они сами больше не могут. И тогда встает вопрос о том, как же молиться? Становишься на молитву, и всей души, всей личности своей перед Богом так и не поставишь. Не сыскать ее в этом хламе подставных личностей и лживых образов. И вот над этим надо работать для молитвы больше, чем упражняться в самой молитве. Упражнение в молитве, конечно, постепенно выводит ближе и ближе к поверхности подлинноея, подлинного человека. Но как медленно, если ему не помогать как бы извне! И вот иногда ставишь перед собой вопрос: как же себя самого найти и обнаружить?

Бывают моменты, Богом данные, хотя не всегда благодатные, когда эта настоящая личность вдруг прорывается: моменты, когда мы взяты врасплох. Например, охватит меня ярость, и вот мое настоящее “я” так и клокочет, и все его видят, и даже я сам могу его обнаружить. Или вдруг придет горе такое настоящее, такое подлинное, что тебе уже никакого дела нет до того, что о тебе думают. Тогда вдруг становишься самим собой, иногда ненадолго, иногда и надолго, иногда – навсегда, в зависимости от того, какое горе, как оно проймет, как глубоко вспашет душу, как разорвет поверхностные окаменелые слои. Иногда радость так на нас действует, радость такая ликующая, что тоже не может быть ничем удержана; пусть смеются, пусть думают, что хотят, – царь Давид плясал перед ковчегом (см. 2 Цар. 6:16) от этой радости; смеялись – ну и пусть… Вот в такие минуты можно уловить о себе самом что-то настоящее. Но ведь не вся жизнь проходит в том, чтобы были или внезапные и неудержимые вспышки гнева, или горе без просвета, или радость, которая нас уносит за пределы самих себя. А что делать в другие моменты, как себя искать? Где тот подлинный, настоящий человек, который может стоять перед Богом, который может молиться, который во всей правде своей греховности и своей богоустремленности, своего богоборчества и своего поклонения Живому Богу, своего искания и становления может стать перед Богом? Есть способ простой, но, как все простые вещи, он требует постоянства и усилия. Порывом простых вещей делать нельзя; можно делать порывом, с восторгом только сложные, редкие вещи.

Вероятно, многие из вас, так же как и я, были неверующими и с Евангелием встретились в какой-то день, когда оно было ново, когда мы подходили к нему без предвзятости: ни за, ни против, а со способностью честно посмотреть и поставить себе вопрос: приемлю или отвергаю? Когда читаешь Евангелие, есть места, которые очень мало что значат для нас в данную минуту. Если мы верующие, мы говорим: раз так говорит Евангелие, значит, так оно и есть – и успокаиваемся, потому что нам кажется, будто это сказано кому-то другому, в сердце не бьет. Есть другие места, о которых, если мы были бы вполне честны, мы бы сказали: нет, нет, Господи; хотя Ты это говоришь – нет!.. Помню одну нашу прихожанку, не исключительно благочестивую. Читал я лекцию о заповедях блаженства, после которой было собеседование. И помню ее слова: “Ну, Владыко, если вы это называете блаженством, пусть оно вам и будет, а я без этого блаженства проживу. Голодным быть, холодным быть, гонимым быть – нет!” Вот прямой ответ. И я думаю, что очень часто, если мы были бы немножко более честны и немножко менее “благочестивы” (именно так, в кавычках), то есть меньше притворялись бы перед Богом и перед самими собой, мы бы честно сказали: нет, это для святых, это для других, а я без этого проживу!..

Но есть другие места, – их не так много, может быть, но они такие драгоценные в нашей жизни, – которые прямо в сердце бьют. Помните слова спутников в Эммаус: Разве сердце наше не горело в нас, когда говорил Он нам на пути? (Лк. 24:32) – вот, такие места. У человека может оказаться одно такое место в Евангелии: слово, сказанное Христом ему лично и воспринятое всем сердцем, всей душой, всей крепостью, всем разумением – ну, сколько есть сердца, души, ума и разумения в данный момент; надо тоже принять в учет, что все это ограничено в нас. Но сколько есть во мне сил – да, воспринимаю, сколько есть сердца – трепещет, сколько есть души – горит, сколько есть воли – встрепенулась, сколько есть ума – сияет, искрится этим светом вечным. Вот эти места надо подчеркнуть. Потому что эти места указывают нам, в чем я сейчас, уже теперь Богу душой сродни, о чем я и Он думаем одинаково, чувствуем одинаково и т.д. Такие места надо отмечать, потому что эти места нам указывают на малюсенький участок, где встреча между Христом и нами уже где-то глубинно совершилась.

Отметить, однако, недостаточно. Можно отметить, пережить и сохранить в записной книжке. Но когда ты обнаружил такое место, считай, что если ты будешь поступать наперекор этим словам Спасителя, то ты идешь наперекор собственной своей природе, ты убиваешь то в себе, что уже есть по образу Христову, уже “христообразно”, истинно, вечно, уже принадлежит Царству Божию. И положи себе правило: если в другом чем ты и грешишь, то против этого внутреннего закона твоей природы, собственной твоей природы не согрешишь никогда. И если так поступать, если найти то изречение, которое в себе содержит всю мою, жалкую еще, маленькую, ничтожную богосообразность, то можно начать расти. Причем не обязательно бороться с чем-то, а именно дать расти чему-то, творчески приходить к жизни. И тогда на пути найдутся трудности, и тогда уже будешь бороться не просто так, потому что сказано в Евангелии, а потому что знаешь, что если не будешь бороться, ты умрешь, в тебе умрет что-то, что уже живо в тебе, ты уничтожишь какую-то черту, которая принадлежит образу Христову. По мере того, как мы это делаем, нам постепенно открываются и другие подобные черты, и мы начинаем себя видеть, как старый хороший портрет, который из столетия в столетие реставрировался неудачниками, изуродовавшими его, – но вот здесь какая-то подлинная черта, здесь я узнаю руку мастера, здесь какая-то правда. И постепенно, узнавая одно после другого, можно расчищать этот портрет, образ, пока он не станет сообразен Богу, пока он не будет образом и подобием, похожестью.