Благородный дом. Роман о Гонконге. - Джеймс Клавелл

По-китайски девушку звали Краса Снегов. Горнт нанял её на вечер в ночном клубе «Хэппи хостесс». Сначала он думал взять с собой Мону Лян, свою теперешнюю подружку, но та была слишком самовольная и не захотела бы оставаться внизу и выходить на палубу, лишь когда ему вздумается.

К выбору девушки Горнт подошел очень тщательно. Все было великолепно в Красе Снегов — и черты лица, и линии тела, и шелковистая гладкость кожи. Ей исполнилось восемнадцать, и в Гонконг она приехала меньше месяца назад. О её исключительной красоте Горнту рассказал один тайваньский приятель, сообщив, что она покидает заведение в Тайбэе и будет работать в ночном клубе «Хэппи хостесс». Две недели тому назад Горнт побывал в клубе и заключил соглашение, которое оказалось выгодным для обеих сторон. Сегодня, когда Орланда сказала, что ужинает с Бартлеттом, и когда Горнт пригласил их на яхту, он тут же позвонил в «Хэппи хостесс», выкупил Красу Снегов на ночь и спешно доставил её на борт.

— Я хочу разыграть одного приятеля, — пояснил он. — Ты должна оставаться в каюте, пока я не выведу тебя на палубу. Может, это продлится час, может, два, но ты останешься здесь и будешь сидеть тихо как мышка, пока я за тобой не приду.

— Айийя, в этом плавучем дворце я готова остаться хоть на неделю без всякой платы. Только бы кормили и давали этого шампанского... Дополнительная плата только за любовь. Можно поспать в этой постели, если захочется?

— Конечно, но сначала, пожалуйста, прими душ.

— Душ? Благословение на всех богов! С горячей и холодной водой? Просто райское удовольствие: эти перебои с водой такая досада.

Горнт пригласил её на борт яхты, чтобы поддразнить Орланду, если будет нужно. Краса Снегов гораздо моложе, красивее, и, если она появится в одном из элегантных платьев, которые когда-то носила Орланда, это вызовет просто взрыв эмоций. В течение всего ужина он фыркал про себя, прикидывая, когда лучше вывести девушку, чтобы достичь максимального эффекта: разжечь Бартлетта и напомнить Орланде, что по гонконгским меркам она уже старовата и без его, Горнта, активной помощи никогда бы не заполучила Бартлетта, во всяком случае так, как ей этого хотелось.

«Хочу ли я, чтобы она вышла замуж за американца? — спрашивал себя Горнт, погрузившись в размышления. — Нет. И все же, если Орланда станет его женой, Бартлетт окажется в моей власти, потому что она в моей власти и так будет всегда. Пока что Орланда об этом не забыла. Пока она остается послушной и почтительной. И напуганной».

Он рассмеялся.

«О, как я буду наслаждаться своей местью, когда сорву твои планы, дорогая. И однажды я это сделаю. О да, милочка моя, я не забыл смешки всех этих самодовольных ублюдков — Пага, Пламма, Хэвегилла, Иэна чертова Данросса, — когда они узнали, что ты польстилась на жеребца вдвое моложе меня.

Может, сказать тебе, что ты моя май чжай?»

Когда Орланде было тринадцать, к нему пришла её мать-шанхайка.

— Времена настали очень тяжелые, Господин. Мы очень много задолжали компании, а вы проявляете столько терпения и доброты.

— Времена тяжелые для всех, — отвечал он.

— К несчастью, с прошлой недели отдел, в котором работал мой муж, закрылся. В конце месяца ему придется уйти, после семнадцати лет службы, и мы не сможем вернуть вам долг.

— Эдуарду Рамуш — прекрасный человек, и он без труда найдет новую работу, ещё лучше.

— Инь сяо ши да (Из-за малого теряем многое), — сказала она.

— Джосс, — проговорил он в надежде, что ловушка захлопнулась и все посеянные им семена наконец-то дадут всходы.

— Джосс, — согласилась она. — Но ещё есть Орланда.

— А что Орланда?

— Нельзя ли ей стать май чжай? — Май чжай называли дочь, которую навсегда отдавали кредитору за долги, которые нельзя было вернуть по-другому, чтобы он воспитывал её, или использовал, или отдал кому-то — как ему заблагорассудится. Это был старинный и вполне законный китайский обычай.

Горнт вспомнил, как взволнован был тогда. Переговоры продолжались несколько недель. Горнт согласился простить все долги Рамуша — долги, которым он так тщательно потворствовал, согласился восстановить Рамуша в должности, назначил ему скромную гарантированную пенсию, помог обосноваться в Португалии и оплатить обучение Орланды в Америке. Взамен семья Рамуш обещала, что Орланда достанется ему девственницей, трепетной и влюбленной, в день её восемнадцатилетия или раньше. Ни о каком отказе не могло быть и речи.

— Клянусь всеми богами, мы сохраним это в тайне на все времена. Думаю, что было бы лучше сохранить это в тайне и от неё самой, Господин. Но мы понимаем, кто подаст ей чашку риса, и она поймет тоже.

Горнт расплылся в улыбке. Ради тех замечательных лет стоило терпеть, вынашивать планы и поступиться небольшой суммой денег. «От этого выиграли все, — сказал он себе, — и я насладился ещё не до конца. Да». И он сосредоточил внимание на Красе Снегов.

— Жизнь прекрасна, — изрек он вслух, лаская её.

— Я счастлива, что вы довольны, Досточтимый Сэр. Я тоже довольна. Ваш душ — просто подарок богов. Я вымыла голову, вымылась вся. — Она улыбнулась. — Если ещё не время разыгрывать ваших друзей, не хотите ли заняться любовью?

— Хочу, — произнес он, как всегда восхищаясь откровенной прямотой китайских девушек для удовольствий.

Отец объяснял ему когда-то: «Ты даешь им деньги, а взамен получаешь их юность, „тучки и дождь", развлечения. В Азии это честная и почетная мена. Чем они моложе, чем больше смеха и наслаждения, тем больше ты должен заплатить. Это сделка, но никогда не ожидай чего-то романтического, настоящих слез: это не входит в их обязанности. Только развлечения и постельные утехи. Не требуй от них большего!»

Горнт с удовольствием разделся и лег рядом. Она провела руками по его груди — тёмные волосы, холеное тело — и начала. Через некоторое время она стала издавать тихие страстные возгласы, чтобы раззадорить его. И хотя мама-сан предупреждала, что этот гуйлао не такой, как все, что с ним прикидываться не нужно, она инстинктивно держалась первейшего правила при любви с чужеземцами: «Никогда не давай страсти увлечь тебя, потому что не сможешь выполнять свои обязанности со вкусом и бесстрашием. Никогда не забывай притворяться, что получаешь громадное наслаждение, что достигла „тучек и дождя", иначе гуйлао сочтет это оскорблением своего мужского достоинства. Гуйлао — люди нецивилизованные, им никогда не понять, что инь нельзя купить и что твой дар совокупления предназначен лишь для услаждения клиента».

Когда любовная игра закончилась и сердце Горнта забилось ровнее, Краса Снегов встала с кровати, прошла в ванную и, радостно напевая, снова приняла душ. Он пребывал в прекрасном настроении и отдыхал, закинув руки за голову. Вскоре она вернулась с полотенцем.

— Спасибо, — поблагодарил он и вытерся, а она снова скользнула к нему.

— О, я ощущаю себя такой чистой, и все так замечательно. Может, ещё займемся любовью?

— Не сейчас, Краса Снегов. Теперь ты можешь отдохнуть, а я позволю себе поразмыслить. Ты ублажила ян весьма благоприятным образом. Я скажу об этом мама-сан.

— Спасибо, — вежливо поблагодарила она. — Я хотела бы, чтобы вы стали моим особым клиентом.

Он кивнул, наслаждаясь ею, её теплом и чувственностью. «Когда бы ей лучше всего выйти на палубу?» — снова спрашивал он себя, абсолютно уверенный, что Бартлетт с Орландой сейчас там, а не улеглись в постель, как поступили бы цивилизованные люди.

И Горнт захихикал, трясясь всем телом.

В иллюминаторе рядом с кроватью проплывали огни Коулуна и коулунских доков. Горнт прислушался к приятному рокоту двигателей, встал с кровати и подошел к шкафу, где он держал дорогие неглиже, нижнее белье, разноцветные платья и шикарные домашние халаты, накупленные для Орланды. Ему доставляло удовольствие хранить эти вещи, чтобы их надевали другие женщины.

— Наведи красоту и надень вот это. — Он подал ей длинный, до полу, чунсам из желтого шелка: этот наряд был у Орланды одним из любимых. — Под него не надевай ничего.

— Да, конечно. Ой, какая красота! Он стал одеваться.

— Если мой розыгрыш удастся, можешь оставить его себе как премию.

— О! Тогда все будет, как пожелаете, — с жаром проговорила она, и, позабавленный этой неприкрытой алчностью, он даже рассмеялся.

— Сначала мы высадим наших пассажиров на гонконгской стороне. — Он указал в иллюминатор: — Видишь большой грузовой корабль у пристани, на нем флаг с серпом и молотом?

— А, да, господин. Корабль дурного знака? Сейчас вижу!

— Когда мы с ним поравняемся, пожалуйста, выйди на палубу.

— Понятно. Что я должна сказать?

— Ничего. Только мило улыбнись — сначала мужчине и женщине, потом мне, а затем спустись вниз и жди меня здесь.

— И это все? — засмеялась Краса Снегов.