10 вождей. От Ленина до Путина - Леонид Млечин

Для Ельцина начался новый этап жизни, который приведет его к прямому конфликту с КПСС, политбюро и Горбачевым. Но пока Ельцин почти ортодоксален. «Еретиком» его сделает время духовных перемен, которые в обществе уже было нельзя остановить.

До сих пор москвичи постарше помнят, как Ельцин, придя в московский горком партии, рьяно взялся наводить в столице «порядок». В течение двух-трех месяцев половина первых секретарей райкомов партии была смещена со своих постов. Полетели многие чины с высоких торговых должностей, коммунальных и иных служб, стал наводиться относительный порядок с распределением жилья, ремонтом школ, дорог, использованием тех ассигнований, которые отпускались Москве на социальную сферу. Люди были поражены, встречая Ельцина в городском автобусе, на овощном рынке, в очереди за колбасой, в кинотеатре. Руководитель столичной парторганизации хотел все увидеть и узнать сам из прямого общения с людьми, их бедами и надеждами. На встречи Ельцина с различными категориями партийных работников, особенно с лекторами, было невозможно попасть. Он умудрялся отвечать на сотни записок, принимать в кабинете множество людей, заниматься одновременно огромным количеством дел гигантского многомиллионного города.

Народ был взбудоражен перестройкой, жил ею. Но Ельцин глубже других понимал, что людей может успокоить только успех. А его пока не было…

Постепенно у москвичей одной из любимых тем разговора стал Ельцин – новый первый секретарь горкома партии. Рассказывали просто невероятные вещи, подчас мифологизированные: в 8 часов он уже на работе, в 24 часа он еще в горкоме партии. С удовольствием передавали друг другу, что на предприятиях, где бывал Ельцин, тут же по его распоряжению закрывали специальные столовые для начальства, ликвидировали закрытые распределители, восстанавливали справедливую очередь на жилье. Мой многолетний в прошлом секретарь Валентина Георгиевна Родина, немолодая уже женщина, придя на работу, возбужденно поведала мне, что вчера в их гастрономе неожиданно оказался Ельцин и, увидев пустые витрины, ушел на «половину» директора магазина. Через десяток минут рабочие продмага стали на тележке привозить со склада для общей продажи немыслимые доселе вещи: красную рыбу, икру, копченую колбасу…

– А директора тут же сняли, – раскрасневшись, торжествующе заключила Валентина Георгиевна.

«Добрый царь», о котором всегда мечтали россияне…

По инициативе Ельцина в столице стали шире практиковать колхозную торговлю сельхозпродуктами прямо с «колес», начали пресекать спекуляцию дефицитными товарами, улучшилось положение с городским транспортом…

Коммунистический Дон-Кихот, но теперь уже свердловский, переброшенный Горбачевым в Москву, с высоты своего громадного роста хотел оглядеть многомиллионную столицу, всем помочь, всех поддержать, всех избавить от множества недугов. Люди поопытнее чувствовали, что надорвется человек, не сможет очистить Москву от застаревшей бюрократии, коррупции, головотяпства. Да и не дадут это сделать. Сломает голову… Ведь все это – часть ленинской системы. Но в общественном сознании стал все рельефнее формироваться желанный образ нового, «перестроечного» руководителя, не похожего на остальных. Симпатии к Ельцину у простых людей росли. Но и неприязнь, враждебность, даже злоба партийной номенклатуры сопровождали простодушные экзерсисы[27] первого секретаря горкома партии Москвы.

Сведения о «народническом опыте» дошли, конечно, и до Старой площади. Там с удивлением узнали, что Ельцин отказался от роскошной дачи, а выбрал поменьше, неизмеримо более скромную: не захотел воспользоваться при вылете на юг отдельным самолетом, остался в той же квартире, достаточно обычной, которую получил по приезде в Москву. Это настораживало Горбачева и его коллег. Но «народничество» не являлось поводом для конфликта: ведь начата «перестройка»! Вполголоса слышалось: «популист», «дешевого авторитета захотелось».

Генсек не счел нужным вмешиваться: для этого он и направил Ельцина в московскую партийную организацию, чтобы «почистить» Москву, «оздоровить обстановку», чреватую скандалами, разоблачениями, конфликтами.

Как писали американские журналисты российского происхождения Владимир Соловьев и Елена Клепикова в своей весьма неплохой книге «Борис Ельцин», новый секретарь в московском горкоме партии нужен был Горбачеву в качестве «метлы». И Ельцин взялся за дело очень рьяно. «До поры до времени эти два человека были позарез нужны друг другу: Горбачев Ельцину как щит, а Ельцин Горбачеву как меч… А временным союз оказался потому, что был тактическим»{1145}.

Горбачев недооценил Ельцина, рассчитывал, что тот всегда будет просто послушным исполнителем. Более того, генсек был уверен, что Ельцин пойдет строго по той колее «перестройки», которую указывает и будет указывать он, Горбачев. Но для свердловского выдвиженца, натуры очень цельной, перестройка представлялась не косметическим ремонтом старого большевистского здания, а существенной модернизацией, возможно, «новостройкой». Правда, в первые годы перестройки Ельцин, как и все мы, не подвергал сомнению социалистическую идею, ленинизм, роль коммунистической партии. Только после конфликта в конце 1987 года с Горбачевым и всей партийной верхушкой Ельцин почувствовал тесноту, страшную узость кольчуги партийной ортодоксии для любых подлинно демократических новаций. Интеллектуальное окружение, которое к этому времени начало складываться и группироваться около Ельцина, ускорило созревание «бунтарских» взглядов.

Ельцин полнее, чем кто-либо, находясь в самом «штабе» коммунистической партии, почувствовал, что она не способна на коренное самореформирование. Лучшее, на что может пойти это ленинское детище, – внешняя либерализация и освобождение лишь от некоторых одиозных догм и постулатов.

Мне много раз приходилось встречаться и подолгу беседовать вдвоем с Борисом Николаевичем Ельциным. После того как меня изгнали из Главпура, а затем из Института военной истории, я ушел к Ельцину и задолго до августа 1991 года стал его советником. Впервые мы встретились за два года до этого. Мне кажется, что я хорошо понял и изучил философию души этого незаурядного человека. Может быть, успею написать об этом отдельно. Я не боюсь выглядеть тенденциозным и субъективным, но в длинном ряду советских руководителей в XX веке это одна из мужественных и честных фигур. Сознаемся, что многие из нас давно поняли несоответствие провозглашаемых высоких идеалов мрачной практике ленинизма. Но были лишь немногие (и то, главным образом, вырвавшиеся за рубеж), кто восставал против врожденных пороков ленинизма. Ельцин стал, пожалуй, единственным из членов всех составов политбюро, начиная с ленинских времен, кто возвысил свой голос открыто… Единственный!