Темная материя - Питер Страуб

— Друг мой, я задал вам вопрос. Говорит ли вам что-нибудь имя Ли Гарвелл?

— Сэр, — ответил бармен, — в тысяча девятьсот восемьдесят третьем году мне было восемь лет.

— Как мимолетна эта безделица — слава, — вздохнул Олсон.

И повернулся ко мне:

— Ну, иди сюда, порадуй папочку.

Теперь этот тип стал моим папочкой? Я подошел ближе и задержал дыхание, обнимая старого друга — от него так и шибало потом, немытым телом и куревом. Щеки Олсона заросли щетиной цвета соли с перцем. Вонь была главной причиной, отчего завсегдатаи переместились в другой конец бара. Остальные причины — его слова и действия. Олсон пару раз крепко прижал меня и разомкнул затянувшиеся объятия.

— Давай-ка я угощу тебя выпивкой, чувак? Как тебе идея?

— Отличная, — ответил я и заказал бокал «Пино Гриджио».

— «Пино» для моего кореша, а сюда — еще одну «Маргариту». Эй, Ли. — Удар по плечу. — Честное слово, я рад тебе.

Он отклонился назад, широко улыбаясь.

— Может, упадем за столик?

— Давай, — согласился я и увидел, как плечи бармена опустились на дюйм-другой.

— Куда хочешь? Вон тот? — Олсон показывал на свободный столик у дальней стены.

Я пытался сопоставить грязного, побитого жизнью человека передо мной с двумя другими: с ним самим, восемнадцатилетним, и мужчиной, которого когда-то описал мне Джейсон Боутмен в фойе «Пфистера». Олсон выглядел в точности как человек, только что вышедший из заключения. Тюремная бравада делала его каким-то недостоверным и опасным.

— Вот здесь хорошо. — Я старался не заводить Олсона.

Мы устроились за отдаленным столиком. Олсон сел лицом к двери, будто бы опасаясь чего-то, а остальные посетители вернулись к своим разговорам, бутербродам и шуткам. Миниатюрная темноволосая и невероятно хорошенькая официантка принесла нам напитки на сверкающем подносе и составила на стол, мимолетно глянув на меня и не обратив внимания на Олсона. Она чем-то напомнила кинодив сороковых: Риту Хейворт и Грир Гарсон. Разбудила она и еще одно воспоминание, острое, стремительное, наполненное чувством.

— Классное местечко. Нравится?

— Да, здесь неплохо, — ответил я.

— Был тут раньше?

— Вроде был.

— Так часто заглядываешь в подобные места, что не вспомнить, бывал раньше или нет?

Олсон стрельнул глазами в сторону входа и так же резко вернул внимание мне.

— Я был здесь всего один раз, Дон. Примерно через неделю после открытия. Мы тут обедали.

— И что — хорошая кухня?

— Понял. Заказать тебе что-нибудь? Какую-нибудь закуску?

«Дитка» располагался на Чеснат-стрит, пять кварталов к югу от моего дома на Кедровой, не настолько близко, чтобы прибытие Олсона воспринимать как вторжение.

— Слышь, давай на двоих коктейль из креветок. — Еще один цепкий, стремительный взгляд в сторону двери, но то, чего он опасался или ждал, не появилось.

— Знаешь, я обычно обхожусь без ланча, — сказал я. А сейчас почти четыре. Может, устроим поздний ланч или ранний ужин, не против? Только, пожалуйста, я угощаю, Дон. Я слыхал, тебе последнее время крупно не везло.

— Зато крупно повезло сегодня. Сказать по правде, слопал бы сейчас корову.

— Тогда ты оказался в нужном месте.

Дон помахал официантке и, когда ее серо-голубой взгляд нашел его, изобразил пантомиму: чтение меню. Она подошла к нашему столику с двумя большими, в форме крыла чайки, меню, и Дон Олсон, увы, сомкнул пальцы на ее запястье.

— Что тут вкусненького, крошка?

Она резко вырвала руку.

— Как, по-вашему, что мне заказать?

— Рубленую свинину.

— «Рубленую свинину». Это что, ваше фирменное блюдо?

— С печеными яблоками, зеленым перцем, обжаренную в собственном соку.

— Да это мне на один зубок. Давай-ка для разгону вот это — «Жареные кальмары». Можешь сделать так, чтоб аж хрустели?

Себе я заказал гамбургер с голубым сыром и второй бокал вина.

— И мне тогда еще одну «Маргариту», птичка. И корону верните[21]. Ты читала книгу «Агенты тьмы»?

— Не довелось.

— Ее написал вот этот парень. Прошу прощения, я Дон Олсон, а это мой друг Ли Гарвелл. А как твое имя? Наверное, такое же красивое, как ты сама.

— Мое имя Эшли, сэр. Прошу прощения, мне надо идти оформить ваш заказ.

— Секундочку, Эшли, пожалуйста. Хочу задать тебе очень важный вопрос. Подумай хорошенько и ответь, только честно.

— У вас тридцать секунд, — сказала она.

Олсон проверил вход, вздернул подбородок и закрыл глаза. Затем поднял правую руку и прижал большой палец к указательному. Выглядело это жалко.

— Имеет ли право человек превращать жизни своих друзей в развлечение за деньги? — Он открыл глаза, пальцы по-прежнему оставались в жесте нюхательщика табака.

— Для того, чтобы писать роман, разрешения не требуется.

— Проваливай, — сказал Олсон.

Эшли как ветром сдуло.

— Десять лет назад эта маленькая шлюшка пошла бы ко мне домой. Сейчас она второй раз в мою сторону и не взглянет. Одно хорошо: на тебя пялиться у нее желания не возникло.

— Дон, — сказал я. — Тебя ведь не это заботит. С тех пор как мы сели, ты уже пять или шесть раз посмотрел на дверь. Боишься, что кто-то придет? Ты словно на стрёме.

— Знаешь, когда сидишь в тюрьме, учишься держать на контроле дверь. Становишься малость дерганым, малость параноиком. Пару недель, и я войду в норму.

Он в очередной раз проверил вход.

— А когда ты освободился?

— Утром сел на автобус сюда. Знаешь, сколько денег у меня в кармане? Двадцать два бакса.

— Дон, я тебе ничего не должен. Давай проясним это раз и навсегда.

— Гарвелл, я не считаю, что ты мне что-то должен, давай проясним это раз и навсегда. Я просто подумал, может, вы вдруг захотите немного помочь мне, ты и твоя жена. Она прекрасный человек, ты всегда был отличным малым, ты в миллион раз лучше любого, кого я когда-нибудь знал.

— Вот только жену мою оставь в покое.

— Что ж так сурово, — сказал Олсон. — Ведь я любил Миногу.

— Ее все любили. «Немного помочь» — это как?

— Давай о делах после ланча? Я вспоминаю, как мы были на вершине мира, наша маленькая банда. А вас с Миногой звали двойняшками. Вы ведь и правда были очень похожи, ей-богу.

— Я бы попросил тебя больше не называть ее Миногой, — сказал я.

Он будто не слышал.

— Черт, да она была самой крутой пацанкой на свете. — Олсон как будто избавился от навязчивой идеи приглядывать за дверью и полностью отдался разговору.

Я вспомнил кое-что и тут же перестал сердиться:

— Когда-то давно, когда мне хотелось ее позлить, я называл ее Скаутом.