Темная материя - Питер Страуб

— А теперь можно к делу?

Дон Олсон положил вилку и нож. На его тарелке оставались лишь кость, узелок хряща и следы соуса.

— Минуту назад ты сказал, что тебя все еще интересует Спенсер и былые времена.

Я промолчал.

— А у Миноги не пробовал узнать, что случилось тогда на лугу?

Я продолжал молчать.

— Неудивительно. Та еще темка… Вы, ребята, наверное, наобщались с полицией на всю жизнь.

— Нас в основном расспрашивали о Ките Хейварде. Были ли у него враги — все в таком духе. Единственное, что я знал, так это то, что моя подруга на дух его не переносила. О чем я, естественно, промолчал.

— Гути его тоже ненавидел.

— А Спенсер говорил что-нибудь о Хейварде?

Теперь настал черед Олсона подвесить вопрос в воздухе.

— Я провел небольшое исследование и выяснил кое-что очень интересное. Ты помнишь, году в шестидесятом было много шума о Сердцееде?

— Хейвард не мог быть Сердцеедом, — уверенно заявил Олсон. — Он не по этим делам.

— Я и не говорю, что он. Но он имел отношение к убийствам, и у меня ощущение, что он как-то повлиял на случившееся там, на лугу.

— Поспрошай для верности у нашей распрекрасной мисс Тэнг[22], — сказал Олсон.

Он уставился в потолок.

— Ну а мне, чтоб снова встать на ноги, нужна, скажем, тысяча долларов. — Он ухмыльнулся. — Сумма, разумеется, на твое усмотрение.

— По пути ко мне домой можем остановиться у банкомата. Верно: сумма на мое усмотрение.

Я дал знать официантке, что готов расплатиться. Она принесла счет, и я вручил ей кредитку. Олсон откинулся на спинку стула и скрестил на груди руки. Он не сводил глаз с моего лица. Наверное, это стоило ему усилий, поскольку следить за дверью он не мог. Я забрал квитанцию, оставил чаевые и поднялся на ноги. Олсон продолжал изучать меня.

Я встретился с ним взглядом.

— Дам тебе пятьсот.

Олсон встал, не сводя с меня глаз. С неприятной кривой улыбкой, как-то бочком он направился к выходу: в его движениях было что-то бандитское, скрытая физическая сила и еще — будто бы невысказанный упрек. Несколько посетителей провожали Олсона взглядами, желая убедиться, что он в самом деле уходит.

Ослепительный блеск Чеснат-стрит показался еще ярче, когда мы выбрались из гнетущей атмосферы бара.

— А что ты там натворил перед моим приходом?

— Да так, встряхнул их малость.

— Представляю себе…

— Когда принесли мою первую «Маргариту», я отхлебнул, посмаковал и сказал: «В тюряге можно получить любую наркоту, только заикнись, а вот текилы не допросишься, будто ее на свете не осталось ни капли, а это, мать твою, странно, если учесть, сколько мексиканских ублюдков мотает срок». Потом заговорил о тебе, но ущерб уже был нанесен.

Я повел своего спутника на север к Раш-стрит, и пару минут Олсон молча изучал дорогу и людей вокруг. На улице чувство опасности у него заметно усилилось. На тротуарах царила обычная чикагская толкотня. Олсон не привлекал внимания до той поры, пока мы не остановились в ожидании сигнала светофора: несколько человек отошли от него подальше.

— Не ожидал такой враждебности здесь, в стране свободных людей.

— Душ, свежая одежда — и проблемы как не бывало. Удивляюсь, как ты не замечаешь своего запаха.

— В автобусе все так пахли.

Мы подошли к «Оук-банку» и остановились перед банкоматом. Не успел я вытащить бумажник, Олсон шепнул:

— Давай войдем, а?

Он кивал, как китайский болванчик. Перспектива сделки на улице довела его беспокойство до предела.

— Но мы здесь в безопасности.

— Хотелось бы верить, — сказал Олсон.

Мы зашли в банк и направились к ряду банкоматов. Бородатый парень с рюкзаком давил на клавиши дальнего справа автомата, а мужчина, наверняка в студенческие годы игравший в лакросс — широкая спина, короткая стрижка, накрахмаленная голубая рубашка, отутюженные хлопчатобумажные брюки, — забирал купюры из того, что ближе к центру. Я было двинулся туда же, но Олсон встал передо мной и, как пастушья собака, направил к последнему банкомату в ряду.

— Ты понятия не имеешь, сколько народу может вычислить твой пин-код, непринужденно наблюдая со стороны. Поверь мне.

Я вытянул карточку из бумажника. Олсон занял позицию спиной ко мне, как телохранитель. Я поднес кредитку к щели картоприемника и задержал руку.

— М-м…

Олсон чуть отошел назад и вывернул шею, чтобы видеть меня.

Я вставил кредитку и сразу же вытащил обратно. Олсон сделал вид, будто смотрит в сторону, пока я набирал на клавишах код.

— Знаешь, самому интересно, зачем я пообещал дать тебе пятьсот баксов.

— Могу сказать, если ты и вправду хочешь знать.

Я обернулся, подняв брови в немом вопросе.

— Затем, что я просил тысячу.

Пока банкомат выдавал наличные, Олсон наклонил голову, упер левый локоть в ладонь правой руки и щелкнул пальцами.

Олсон сложил двадцатки и пятерки в карман джинсов.

— Люди склонны действовать каждый по-своему. Спенсер все это просчитал. Всегда проси вдвое больше, чем тебе надо.

Несколько минут спустя мы свернули на Кедровую. Молниеносно оглядевшись, Олсон оценил местность и отметил, что я поселился в красивом квартале. За ресторанами, стоявшими как бы на границе Раш-стрит, на восток, к ярко-голубой безбрежности озера Мичиган, протянулась вереница симпатичных офисных зданий и жилых домов под раскидистыми кронами огромных деревьев.

Дон сошел с тротуара и зашагал к асфальтовой дорожке, убегающей к застекленному входу в высокий многоквартирный дом. В этом доме я прожил много лет. Я спросил Олсона, куда он направился. Он удивленно оглянулся через плечо.

— А разве ты не здесь живешь? — Он ткнул большим пальцем в сторону дома.

— Нет. А с чего ты решил?

— Не знаю. Инстинктивно… — Он остро глянул на меня. — Сказать по правде, я не раз бывал там. Подружка Мэллона разрешала нам оставаться, когда уезжала из города. Но, клянусь тебе, не поэтому. Просто такое чувство…

Олсон поднес руку ко лбу и внимательно посмотрел на меня.

— Обычно интуиция меня не подводит. Вот и сейчас, а?

Я покачал головой:

— В этом доме я прожил двенадцать лет. Выехал отсюда в девяностом. Именно здесь я написал «Агенты тьмы» и еще три книги. Удивительно, как же ты…

— Ну, я же не только жулик, — сказал Олсон, как будто немного смущенный. — Скажи, если ты переехал в девяностом, почему мы здесь?

— Потому что переехал я в дом напротив, вон, номер двадцать три.

Я показал на четырехэтажный дом из бурого песчаника, с ярко-красной дверью и двумя рядами окон. Несмотря на откровенное соперничество соседних домов, свой я всегда считал самым красивым на Кедровой улице.