Талант марионетки - Кэрри Гринберг

Девушка подхватила его под локоть и почти побежала рядом, пытаясь подстроиться под его шаг. Она шептала ему на ухо какие-то глупости, а Этьен с трудом сдерживался, чтобы не обернуться назад.

– Еще кофе?

Франсуа Линьер отрицательно покачал головой и продолжил вчитываться в испещренный каракулями блокнот, лежавший перед ним на столе. Секретарь финансового управляющего Театра Семи Муз, Пьер Мишо, назначил ему встречу на десять утра в знаменитом парижском кафе «Глориетт», а сам задерживался вот уже… – Франсуа раздраженно взглянул на наручные часы, – вот уже почти на полчаса. Журналист отчаянно зевал и потратил на кофе уже столько, сколько обычно тратил на полноценный обед.

Чтобы скрасить время ожидания, он достал блокнот и принялся с карандашом вычитывать написанное на прошлой неделе. Ему удалось поговорить с Аделин Баррон – молодой актрисой, которую называли будущей Мадлен Ланжерар. Что ж, второй Мадлен она не была, но свою изюминку имела и, более того, почти очаровала Франсуа. Однако ее ответы на вопросы были настолько выверенны и скучны, что зубы сводило, а вся информация, которую она поведала ему под видом страшных тайн Театра Семи Муз, была давно известна. Можно сказать, что Аделин была настоящим профессионалом в области интервью. Франсуа не мог не оценить, как она сидела в своей гримерной вполоборота к нему, как плавно говорила, будто произносила заученную речь со сцены, как мило улыбалась и взмахивала длинными ресницами, а все провокационные вопросы обходила стороной. Он пару раз подчеркнул основные слова в своих наскоро набросанных записях и отложил блокнот. Нет, так дело не пойдет. Из всех этих формальных разговоров получится только сухой и не менее формальный текст, а ведь не этого от него хотел Паскаль Вер…

– Здравствуйте, вы, должно быть, Франсуа Линьер?

Журналист поднял голову и откинул упавшую на глаза челку. Перед ним стоял невысокий сутулый молодой человек в сползающих с носа круглых очках.

– Я Пьер Мишо, – он протянул руку, и Франсуа энергично ее потряс. – Прошу прощения за опоздание, у мсье Мореля было совещание. У нас немного времени, давайте постараемся все успеть.

По торопливым движениям секретаря журналист понял, что тот не слишком-то рад поручению общаться с представителем прессы, хоть сам Мишо и приложил все усилия, чтобы его разуверить.

– Ваша статья в «Ле Миракль» о закрытии нас всех приятно поразила, – сообщил он первым делом. – Приятно встретить человека, который так понимает театр.

– Да, и, как видите, ваш театр настолько покорил меня, что я буквально не могу его покинуть, – располагающе улыбнулся Франсуа, однако секретарь только нахмурился и передернул плечами.

– Как я понимаю, теперь вы пишете цикл статей о Театре Семи Муз?

– В основном, об актерах. Они, знаете ли, все еще достаточно загадочны для парижской публики, несмотря на их популярность. Что мы о них знаем? – риторически вопросил он и бросил взгляд на блокнот. – А вы могли бы помочь мне понять то, что творится за опущенным занавесом и закрытыми дверьми репетиционного зала.

Мишо откашлялся с осознанием собственной важности:

– Ваш редактор уже писал нам с этой просьбой, и мы, конечно же, не можем отказать.

«Разве кто-нибудь может отказать мсье Веру?» – подумал журналист и усмехнулся про себя.

– Для начала я хочу договориться о нескольких интервью, – Франсуа снова пододвинул блокнот поближе и открыл чистую страницу. – Например, с мадемуазель Ланжерар.

– Экхм, – вновь кашлянул Мишо то ли от осенней простуды, то ли услышав имя ведущей актрисы. – Да, разумеется, это можно устроить. Правда, у мадемуазель Ланжерар очень напряженный график…

– На ближайшее время ваш театр станет моей работой, так что мне подойдет любое время, – расплылся в подкупающей улыбке Франсуа и быстро добавил: – Например, завтра между репетициями. Или в обеденное время. Знаете, я уже сам пытался побеседовать с мадемуазель Ланжерар.

– И что же? – Пьер Мишо взглянул на него из-под очков.

– Она не показалась мне особо разговорчивой. Вчера после «Иоанны»…

– Ах, вот что! Ну вы же знаете этих актеров, – секретарь коротко хохотнул. – Они после спектакля сами не свои, с ними бессмысленно разговаривать.

– Жаль. Мне показалось, что это самое подходящее время… если бы мадемуазель Ланжерар уделила мне пару минут.

– На них очень влияет сцена, – продолжал Мишо. – Я уже привык, что не стоит тревожить их сразу после поклонов. Впрочем, сами понимаете – артистические натуры!

Франсуа повел бровью и кивнул. Почти всю свою журналистскую карьеру ему пришлось общаться именно с такими людьми, которых принято было называть творческими, артистами, богемой. Они опаздывали и не приходили на встречи, забывали о долгах и обещаниях, напивались перед выступлениями, придумывали стихи и пьесы, которым никогда не было суждено увидеть свет, сходили с ума сами и сводили с ума других. То, что он наблюдал те несколько дней, пока тенью ходил по закулисному миру Театра Семи Муз, лишь частично соответствовало ожидаемой картине. Он чувствовал, что упускает что-то важное, незримое, оно проходит между пальцев и растворяется, как растворилась в тот вечер Мадлен Ланжерар. И чем меньше ответов на свои вопросы получал Франсуа, тем сильнее разгорался его азарт.

– И какой подход вы посоветуете к этим артистическим натурам?

– Вы наверняка хотите получить какой-нибудь необычный и эксклюзивный материал, но жизнь нашего театра закрыта от тех, кто не имеет к нему никакого отношения.

«Вот и от тебя тоже», – почему-то подумал Франсуа, глядя на совсем молодого, но ужасно серьезного секретаря. Он стал ему даже по-своему симпатичен.

– Но вы проницательный человек, как я вижу. Я устрою вам интервью с мадемуазель Ланжерар…

– Завтра!

– …В среду, перед спектаклем.

– Я уже беседовал намедни с мадемуазель Баррон как раз перед спектаклем. Гримерная, напряжение перед сценой, поверхностные ответы… – Франсуа покачал головой. – Нет, это не совсем то. Может быть, вы подскажете мне, где я мог бы застать кого-нибудь из ведущих актеров вашего театра в более неформальной обстановке? – Мишо замялся, и журналист поспешил добавить: – Вы же так близки к театральному миру и наверняка вхожи в актерские круги.

– А как иначе? Когда сталкиваешься с этим каждый день, их жизнь поневоле становится твоей, – смущенно проговорил секретарь. – Ну, раз обычные интервью вы находите скучными, могу посоветовать поискать кого-нибудь из наших актеров в кабаре «Хромая лягушка».

– Забавное название.

– Вы всегда кого-нибудь там встретите после окончания спектакля. Это место уже почти филиал нашего театра. К примеру, мсье Летурнье и мсье Деруссо его завсегдатаи. Может быть, такая атмосфера придется вам больше по душе.

Франсуа быстро записал название на чистом листе бумаги – это была единственная его запись за весь разговор, и, вполне вероятно, самая важная во всем блокноте.

– Вы мне очень помогли! – искренне поблагодарил он. – Значит, завтра?..

– В среду, – поправил его Мишо и бросил тревожный взгляд на часы. – Театральные дела не будут ждать! Ах да, совсем забыл: ваш пропуск лежит на проходной, теперь вы можете на законном основании дневать и ночевать у нас. Только не потеряйте бдительность: театр, он, знаете ли, затягивает!

Уже третий за вечер карандаш стремительно летал над блокнотом, торопясь зафиксировать самое увлекательное из потока информации, которым Себастьен Деруссо окатил журналиста. О какой-либо структуре или логике не могло быть и речи: второй час актер перескакивал с одного на другое, захлебываясь словами, а на «ты» молодые люди перешли с самого начала. Впрочем, Франсуа не жаловался – это интервью оказалось самым плодотворным с тех пор, как мсье Вер поручил ему серию злополучных статей.

Мишо дал ему действительно хороший совет, когда порекомендовал «Хромую лягушку» в качестве места, где можно разжиться последними новостями и сплетнями. Кабаре воистину можно было назвать богемным, открытым лишь избранному кругу посетителей. Сам Франсуа вряд ли обратил бы внимание на это полуподвальное помещение в узком переулке. Бледный свет от настольной лампы падал на блокнот и протертую на сгибах скатерть винного цвета, отражался в мутном стекле полупустого графина. Аляповатая футуристическая роспись стен кричала об ультрасовременном мировоззрении создавшего ее художника. Сигаретный дым перебивал слабый запах заказанного журналистом кофе, который давно остыл. Себастьен успел снабдить Франсуа массой любопытных подробностей о театральной жизни, и тот гадал, хватит ли газетных полос, чтобы уместить на них хотя бы самое интересное.

– Себастьен! Ты там скоро? – помахал со стороны небольшой эстрады высокий молодой человек в сдвинутом на затылок котелке. Юноша виновато улыбнулся репортеру и развел руками: