Ты проиграл. В тени твоих ресниц - Imanka
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И много ты убила? — он пристально уставился на меня.
— В смысле? Никого. Обычно хватало предупредительных выстрелов. Громкие звуки они, знаешь ли, быстро приводят в чувства, особенно, когда по ногам стреляешь. Чтобы убить человека, Билл, надо обладать чем-то, чего у меня нет. Я лягушку как-то раздавила — переживала неделю, а убить человека — не ко мне вообще. Напугать могу, отстоять оружие могу, а убить нет.
— Интересная ты. Я даже не ожидал… — хмыкнул Билл и отвернулся к иллюминатору. Больше он не проронил ни слова до самой гостиницы.
***
Я вышла из ванной и обнаружила Билла, спящего поперек кровати в одежде и кроссовках в той позе, в какой его собственно и оставила десять минут назад. Аккуратно стянула обувь, осторожно перевернула на спину, чтобы снять замызганные джинсы и футболку. Он сонно улыбнулся и прикрыл глаза ладонью от упавшего на лицо солнечного света из окна. Начала медленно высвобождать руки из рукавов, боясь потревожить. Парень устал, перенервничал, и мне не хотелось его будить, но и оставлять в одежде – значит не позволить телу как следует отдохнуть.
Руки-то я вытащила, а вот как футболку снять с головы?
— Би, — чуть дотронулась до его груди. — Би… приподнимись…
Он распахнул глаза и резко сел, не понимая, что происходит.
— Тссс, — приобняла его за плечи. — Это я. Помоги мне тебя раздеть.
Билл сморщился и сонно промычал, скидывая футболку на пол:
— Я в ванну.
— Потом помоешься. Раздевайся и ложись. Ты на ходу спишь.
Тряхнул головой, потер глаза, ссутулился весь. C тяжелым вздохом сполз с кровати и, раздеваясь на ходу, утопал мыться.
Я заказала обед в номер. Собрала одежду, позвонила на ресепшен и попросила ее забрать в стирку. Решила посмотреть фотографии, которые сделала в поездке. Хорошо, что Родриго оставил наши вещи в машине, все-таки потерять фотокамеру с объективом за несколько тысяч долларов — значит нажить себе серьезные проблемы на работе. Я порылась в рюкзаке Родьки, вытаскивая наши вещи и оставляя его, и наткнулась на тетрадь Билла. Некоторое время смотрела на нее, потом открыла. Знаю, что это неприлично, но ужасно хотелось узнать, что у него на душе, чем он живет, о чем думает, чем дышит. Листала ее с улыбкой. Наброски песен — все перечеркнутые, переписанные, дописанные и передописанные. Наброски мыслей… Вот в этот день ему было скучно, а вот в этот — лень, тут он злился, тут — переживал. А здесь сплошные цветочки и сердечки, мое имя написано несколько раз разными шрифтами: то с закорючками и листиками-цветочками, то строго и ровно, то вытянуто, то кругленько, словно он пробовал меня на вкус, подбирал имя… Рожицы, животные… Последняя запись — песня… Точнее набросок. Я с трудом разбирала торопливые каракули, недописанные слова, перечеркнутые предложения. Лучше бы мое любопытство осталось неудовлетворенным…
Жили мы в мечтах,
Все обратилось в прах.
Нам нельзя помочь,
Просто уходи
Прочь.
Прочь!
Нами решено
Было все давно,
Нам было хорошо,
Но уже ушло.
Прочь!
Прочь!
Прочь!
Будет лучше так тебе и мне,
Останемся во сне,
Останемся во вне,
И
Прочь!
Уходи и не гляди,
Оставь нас лучше позади,
И
Прочь!
Прочь,
Ты сильней меня.
Ты смелей, чем я.
И шепчу я в ночь —
Просто уходи
Прочь!
Прочь!
Я разбиваюсь о свет:
Тени падают на меня,
Я вижу их,
Все тени — на меня,
На меня.
Все тени на меня…
Жили мы в мечтах,
Все обратилось в прах,
Нам нельзя помочь
Просто — прочь!
Да, просто прочь!
Нам было хорошо,
Но все уже ушло —
Прочь!
Уходи и не гляди,
Оставь нас лучше позади
И
Прочь!
Мы живем в мечтах
Мир такой пустой
Прочь…
Еще раз перечитала текст. Потом еще раз и еще. Я читала его как заколдованная, читала и не могла остановиться. За каждой буквой видела смысл, ощущала, осязала каждую линию. Каждое слово врезалось в разум, словно пуля в тело, разрывая его, пронзая, вытягивая силы, эмоции, уничтожая радость и счастье, лишая жизни. Боль и безысходность, отчаянье и понимание, что ничего нельзя изменить. Но самое ужасное – я понимала, что решение уже принято и никак нельзя повлиять на него. Оно принято еще до поездки, когда Билл сбежал из номера… Теперь понятно, почему на обратном пути он молчал, понятно все то, что он говорил мне… В памяти всплывали наш разговор ночью и звонок Тома. Он говорил, что боится потерять группу, но ни разу не произнес, что боится потерять меня. Он говорил, что любит Тома и всех-всех, но ни разу не сказал, что любит меня. Даже там у столба… И кажется я в полубреду ему сказала, что люблю. И он ничего не ответил. И в Макдональдсе я сказала при Родриго, что люблю его. И он опять ничего не ответил. А как он меня осадил, когда я сказала, что мой мир — это его мир? Я чувствовала, как начали взлетать на воздух мои города. Сердце бешено колотится в ушах. В груди как будто все выморозили. Руки и ноги ледяные. Скулы сводит. Что делать, что делать, что делать? — стучится в голове. Вода затихла. Я вскочила и положила тетрадь на столик, что-то кинула на нее сверху, типа не читала. Только бы не разреветься. Нельзя показывать, насколько мне сейчас плохо и как я переживаю. Господи, горло как будто сдавили тисками, не то что говорить, дышать невозможно. Жуткий ком стоит где-то в основании языка. Челюсти сводит. Пальцы мелко дрожат, ладони потеют. Как же страшно. Как я буду жить без него? Что же делать?
Стук в дверь вывел меня из ступора. Нам накрыли на стол, я отдала вещи, попросила оставить на ресепшен рюкзак для мистера Гарсия-Пуговкина из номера 1011, сказала, что он задержался и приедет немного позже.
Билл выполз из душа посвежевший, похорошевший и явно в настроении лучше, чем был до этого. Вот только мое настроение опустилось ниже уровне Марианской впадины. Я взяла себя в руки, встряхнула и улыбнулась. Он-то не знает, что я читала его новую песню. И знать ему этого не надо.
Он обрадовался, заметив обед. Глаза заблестели. Облизнулся и смешно причмокнул.
— Какая ты все-таки молодец. А я что-то вырубился сразу же без сил и даже не подумал, что что-то можно заказать.
Билл торопливо ел, перескакивая с одного блюда на другое. У меня с аппетитом случились серьезные проблемы. Я ковырялась в супе, выуживая вареные лук и морковь, и развешивая их по краям тарелки. Вообще вкуса не чувствую, хлеб в горло не лезет…
— Что-то случилось? — участливо спросил парень.
