Александр III и его время - Евгений Толмачев

Александр II, не на шутку встревоженный дошедшими до него толками, спросил у наследника, какие у него отношения с Мещерской? Сын ответил, что никаких и что все эти разговоры — досужие домыслы.

Молодой царевич, конечно, не был лишён впечатлительности. Он питал к Мещерской нежную привязанность, искал общения с ней. В его жаждущей любви душе происходила тяжёлая борьба между чувством и долгом. Княжна обладала всеми качествами для того, чтобы вскружить голову такому восприимчивому человеку, как Александр. Её приветливость, доброта и любезности, грациозные и непринуждённые, полные достоинства движения и манера — всё это действовало неотразимо.

18 апреля 1866 г. на большом императорском балу в Зимнем дворце цесаревич узнает от княжны «ужасную» новость, после которой приходит к радикальному и твёрдому решению — отказаться от престолонаследия! Вот, что он записывает в свой дневник: «18 апреля… выбрился, вымылся и завился и, одевшись, отправился к папа. Стояли в коридоре и смотрели, как собираются на бал. В 1/2 10 бал начался полонезом. Было великолепно. Приглашённых более 2’000 человек. После польского начались танцы, я как хозяин так усердно танцевал, что от непривычки у меня закружилась голова, и я насилу стоял на месте. Маруся (сестра его. — Е. Т.) была очень мила, но грустна, потому что завтра уже уезжает, что ей совсем не хочется. Я с нею танцевал мазурку. После ужина решился пойти вальсировать с М. Э., и это было единственное утешение на балу. После 2-х туров она мне сказала: «Знаете, что было со мною сегодня на балу? Витгенштейн решился просить моей руки». Я чуть не упал, услыхав это. Но она просила никому не говорить об этом и сказала, что она хотела, чтобы я первый это узнал. После этого я был как сумасшедший, но к счастью бал скоро кончился, и мы, простившись с мама и папа, пошли домой. Было уже 2 часа, курили ещё у меня с компанией, но мне было не до разговоров, я был так убит морально и физически после этого проклятого бала. Как будто нарочно М. Э. была так убийственно хороша сегодня вечером, так, что многие мне это говорили как будто для того, чтобы ещё больше меня тревожить. Что со мною было, когда я видел милую М. Э. под руку с Витгенштейном, я не могу пересказать, я был готов на всё, только чтобы помешать этому браку. Но бог с нею, пусть она будет счастлива, когда другого жениха ей отыскать трудно. Может быть, со временем свыкнусь с этой мыслью. Но всё-таки буду всегда сожалеть, что она мне не принадлежала хоть на час. Прощайте, Дусенька!» (22, оп. 1, д. 298, с. 36—37).

Однако Мария не выходила из головы. Она всецело завладела его мыслями и чувствами. Александр не мог уснуть в ту ночь, ворочался, вставал курить, наконец утром решил посоветоваться с опытным Владимиром Мещерским, который на целых шесть лет был старше его. Разговор оказался непростым. Вово знал об увлечении цесаревича своей дальней родственницей Марией Мещерской, но не предполагал, что это увлечение столь глубоко.

Александр заявил, что готов отказаться даже от престола, лишь бы соединить свою судьбу с «ненаглядной Дусенькой».

Мещерский пытался было отговаривать великого князя от опрометчивого шага, умолял подумать о России, о его высоком предназначении, но вскоре понял, что доводы рассудка мало действуют на пылкие чувства влюблённого. «Хорошо — сказал Вово, — вы откажетесь от права на престол, от титула, от престолонаследия, откажетесь от всего и женитесь на Мещерской. Но ведь она вас не любит, она неспособна любить. Это мелкая эгоистическая натура, испытывающая удовольствие от того, что кружит голову престолонаследнику!» — «Я достаточно знаю М. Э., — парировал Александр, — уже два года, чтобы не ошибаться, по крайней мере, в этом».

Великая страсть овладела душой молодого человека. «Что бы я дал за один поцелуй от неё. Были минуты, — вспоминал он, — когда было недалеко до этого, но всё-таки было нельзя, потому что или А. В., или Владимир были там, хотя и не видели и не слышали, что мы делали. Когда мы христосовались, то эта минута была для меня каким-то сном, когда я прикасался к её губам, почти к самым губам».

В третьей декаде апреля императорский двор переехал в Царское Село. Александр по-прежнему продолжал жить по предписанному ему учебному режиму, присутствовал на докладах сановников государю, встречался с высокопоставленными и близкими лицами, в том числе и с Марией Мещерской. Потребность любви и нежности переполняло его юное сердце. Ему мало было видеться и говорить с Марией. У него пробудилась чувственность, желание владеть ею. Сдерживая себя, он принимает решение не ходить на вечерние собрания к своей матери-императрице: «Во-первых, чтобы заниматься дома, а во-вторых, они мне надоели. Мне теперь мало видеться только с М. Э., что прежде уже для меня было счастьем, я чувствую, что теперь это меня не насыщает и мне надо больше, но что это больше…» Для его чистой и непорочной души было противоестественным обладать женщиной вне брачных уз. В мае после длительной и трудной внутренней борьбы, после многих бессонных ночей Александр принимает решение отказаться от права наследования престола и жениться на Марии Мещерской.

В его дневнике появляется запись: «Я только и думаю теперь о том, чтобы отказаться от моего тяжёлого положения и, если будет возможность, жениться на милой М. Э. Я хочу отказаться от свадьбы с Dagmar, которую я не могу любить и не хочу. Ах, если бы всё, о чём я теперь так много думаю, могло бы осуществиться! Я не смею надеяться на Бога в этом деле, но, может быть, и удастся. Может быть, будет лучше, если я откажусь от престола. Я чувствую себя неспособным быть на этом месте, я слишком мало ценю людей, мне страшно надоедает всё, что относится до моего положения. Я не хочу другой жены, как М. Э. Это будет страшный переворот в моей жизни, но если Бог поможет, то всё может быть, я буду счастлив с Дусенькой и буду иметь детей. Вот мысли, которые теперь меня всё больше занимают, и всё, что я желаю. Несносно, что поездка в Данию на носу и преследует меня, как кошмар».

Александр считал, вместо него наследником престола вполне может быть брат Владимир, который всего на два года младше его. Царский сын хотел в ближайшее время высказать своё решение отцу и надеялся, что тот всё поймёт.

«Я каждый вечер молю Бога, — пишет Александр 17 мая в дневнике, — чтобы Он помог мне отказаться от престола, если возможно, и устроить счастье моё с милой Дусенькой. Меня мучит одно, это то, что я боюсь очень за М. Э., что, когда наступит решительная минута, она откажется от меня, и тогда всё пропало. Я непременно должен с ней переговорить об этом и как можно скорее, чтобы её не застали врасплох. Хотя я уверен, что она готова за меня выйти замуж, но Бог один знает, что у неё на сердце, не хочу больше об этом».

18 мая вечером наследника пригласил к себе отец и сообщил, что датский король, прочитав статью о нём и Мещерской, интересуется: правда ли это? Александр ушёл от прямого ответа, но сказал, что сейчас не желает ехать в Данию и совсем не хочет жениться. «Что же мешает тебе ехать в Данию? Уж не любовь ли к Мещерской?

Видя молчание сына, император порекомендовал ему хорошенько подумать и перенёс разговор на завтра.

Александр после встречи с отцом пошёл в собрание к своей матери и, сидя за столом отдельно от Мещерской, написал ей краткую записку, в которой сообщил, что отказывается от поездки в Данию. Мария сразу же ответила, что он должен ехать. Царевич был уверен, что Мещерская на самом деле рада такому решению, ибо в душе готова стать его женой, но говорить об этом он не стал, потому что «она может испугаться и отказать».

На следующий день Александр написал письмо Марии, в котором объяснил, что во имя их любви решил отказаться от престола. Письмо запечатал и собрался переправить своей обожаемой возлюбленной после собрания у императрицы. Тогда же вечером 19 мая 1866 г. состоялся откровенный и тяжёлый разговор с отцом, который нашёл отражение в дневнике цесаревича: «… Я остался с Папа один. Он у меня спросил, подумал ли я о вчерашнем и на что я решился. Я отвечал, что решительно не могу ехать в Данию. Тогда Папа спросил у меня, что мне мешает ехать, я отвечал, что чувствую, что не могу любить её и поэтому не хочу ехать. Папа сам сказал, что, наверное, твои чувства к М. Э. мешают ехать. Я хотел молчать, но Папа заставил меня сказать. Тогда Папа рассердился и сказал мне: «Что же ты хочешь, чтобы я так и написал в Данию, что всё, что написано в газетах правда, и поэтому ты не приедешь?» Я отвечал: «Конечно, я этого не желаю». Тогда я решился высказать всё, что у меня было на душе, и сказал о том, что я решил отказаться от престола, потому что чувствую себя неспособным. Папа окончательно рассердился на меня и сказал: «Что же ты думаешь, что я по своей охоте на этом месте, разве ты так должен смотреть на своё призвание? Ты, я вижу, не знаешь сам, что говоришь, ты с ума сошёл». И потом прибавил: «Если это так, то знай, что я сначала говорил с тобой как с другом, а теперь приказываю ехать в Данию, и ты поедешь, а к (няжну) Мещерскую я отошлю…» Папа сказал мне: «Убирайся вон, я с тобой говорить не хочу». С тем я и вышел, но что происходило у меня в груди, этого описать нельзя: грусть, тоска и раскаяние» (там же, с. 43). Негодование отца положило конец всем пылким надеждам юного цесаревича, оно означало крушение всех его светлых мечтаний о милой княжне, крах его желаний, дум и чаяний. Александр не ожидал, что разговор примет такой оборот, что его родитель откажется понимать его. Особенно больно задели его слова об участи «милой Дусеньки». Тяжёлые душевные страдания выпали на долю великого князя. Римский философ Сенека писал: «Ничего на свете не заслуживает такого уважения, как человек, умеющий мужественно переносить несчастья… Переноси с достоинством то, что изменить не можешь». Александр чувствовал потребность излить свою душу близкому человеку. Но кому? Получить от него моральную поддержку и совет. Вернувшись к себе, он немедленно послал за Мещерским и рассказал ему о случившемся. Вово пытался по-своему рассеять угнетённое состояние и волнения цесаревича. Но сердце того продолжало кровоточить. Особенно его тревожило сознание вины за причинённые горести Марии. Да, ему было плохо, но это не причина, чтоб доставлять страдания и боль другим. «О Боже, что за жизнь, — горестно восклицает он в своём дневнике, — стоит ли того жизнь после этого! Зачем я родился, зачем я не умер раньше». В этот же вечер он написал письмо М. Э., в котором кратко изложил о случившемся и посоветовал, если будут спрашивать, не давать никаких писем и записок, а всё, что у неё есть, или спрятать, или сжечь. Новый день шёл обычным порядком. Занятия, встречи, разговор с родителями. Александр заявил, что готов ехать в Данию. Государь был доволен решением сына и дружески добавил, «что он сам был совершенно в этом же положении перед тем, как жениться. Он тоже любил и хотел тоже отказаться от престола, но, что всё вышло к лучшему» (там же, с. 33). История умалчивает: знал ли сын о юношеском увлечении своего отца Ольгой Калиновской! Но сейчас сын вынужден был смириться, хотя душевная рана напоминала о себе. Было скучно и грустно. В записке, переданной после завтрака через Сашу Жуковскую, Мария известила Александра о глубоком потрясении после полученного от него письма. Саша поведала, кроме того, что княжна страшно расстроена, не находит себе места, плачет не переставая и, сославшись на болезнь, даже не смогла быть на выходе. Встретившись вечером в парке, Александр сказал Марии, что он вынужден ехать в Данию, что у него нет другого выхода, но что он навсегда сохранит к Марии нежные чувства любви и признательности. Милая княжна всё понимала, она ни в чём его не винила. М. Э. была грустна как никогда и призналась, как показалось Александру, с сожалением, что не подозревала о его любви. Пожав друг другу руки, они разошлись.