Альфа и Омега - Дмитрий Дивеевский

Купец хитро посмотрел на Филофея, и тому стало жутко. Был в его жизни период, когда он пописывал донесения оперуполомоченному НКВД на своих сограждан. Время было бесхитростное: кто не с нами, тот против нас, попробуй, откажись. Ох, как не хотелось Филофею, чтобы это дело всплыло на поверхность.

– Ну а Вы-то что в домовых задержались, или какой особый грех совершили, что Вас в предбаннике Царствия Небесного уже семьдесят лет морят?

Чавкунов нахмурился и вздохнул:

– В моем положении предписано отвечать правду. Хотя ты и не судья мне, а коли я с тобой говорю, то все равно… У меня грехов тьма, нашему сословию без этого никак нельзя. В моей лавке каждого покупателя обязательно обсчитывали. Хоть на алтын, хоть на грош, но обязательно. А как же богачество соберешь? Каюсь, каюсь… Бывало, гнилого товару подсовывал, маслице подмешивал, медок разжижал, да и других фокусов понаделывал. Но это все глупые малости. Главный мой грех, за который меня на Суд не допустили, был куда хуже. Когда я церковным старостой стал, меня бес по-настоящему попутал. Начал я деньги из церковной кассы воровать, прости меня Господи, грешного. Да какие это деньги! Я уж тогда тысячами ворочал, два выезда имел, дом вот этот отгрохал, а из кассы червонцы воровал, эх, беда! Потом до утвари дело дошло. Дароносицу мельхиоровую умыкнул, ворюга проклятый, оклады золоченые, подсвечники серебряные. И знаешь, какая радость меня от этого брала! Не описать. Принесу, бывало, украденный подсвечник домой, затеплю свечку и от радости перед ним коленца выкаблучиваю, голосом завываю и даже срам ему показываю. А ведь верующий человек! Должен был понимать, что бесы мной овладели, а не понимал! Корысть ослепила. Ну, воровал, воровал и доворовался. Настоятель это заметил и меня к стенке припер: жулик, говорит, пес ненасытный, на весь мир опозорю! А я еще молодой, в страшной мужеской силе. Не поверишь, бывало, по загульному делу пятерых девок за ночь мог оприходовать. Прости меня Господи, грешного! Ну и дернул меня нечистый ему ляпнуть: попробуй, говорю, только скажи. Я тогда на весь мир растрезвоню, что Наську твою обрюхатил. Что правда, то правда, моя вина. Настя у него на выданье была, уже восемнадцатый годок, совсем перезрела. Как увидит меня – в краску кидается, а уж ежели ущипну, то трясется вся. Я к ним в гости захаживал, ну и однажды умудрился, пока родители зазевались, с ней в чулане провансаль отчебучить. Да и ничего бы особенного, но понесла она. Настоятель как услышал мои слова, посинел, дыхание у него сперло, ну думаю, достукался. И дал оттуда деру. Бросил его, можно сказать, при издыхании. Он так там и помер, жаба грудная у него была. Попадья вскоре за ним отправилась с горя. Детишки остатние в нищету впали, а Настя вскоре девочку родила. Но я как бы не при чем, не знался с ней. Она все время болела и померли они обе. Сначала ребенок, а потом она. А я как прежде – мое дело сторона. Чего особенного? Такое сплошь и рядом. Жил себе, в ус не дул. Но, оказалось, что после смерти за такие грехи православным ох как воздается! Бездушие нам за высший грех почитается. Господь ведь нашу душу золотом своей благодати выстилает, а если мы его заботу отвергаем, то уж, как говорится, по плодам вашим… Мне-то с моей гордыней в домовые попасть – горше горького. Самая бесправная тварь…Я, конечно, надеюсь, что меня когда-нибудь на Суд призовут, а сам страхом безутешным маюсь: как встречусь после Суда с Настей и девчоночкой загубленной? Ой, как страшно, Филя, ты бы только знал!

– Ты же дочку не губил, Михаил Захарович!

Домовой отмахнулся рукой:

– Отговорки перед Богом не годятся. Я и загубил, каменным своим сердцем. И дочку и Настю…..

Лицо его исказилось мукой.

«Вон оно как, – подумал Филофей Никитич, – все там у них по-другому происходит, не так, как мы думаем».

– А эти, сотоварщи Ваши, что на фотографиях красуются, у них какая судьба?

– Тамбовские волки им товарищи, – хмуро ответил купец. – Тут одни большевики висят, не моего поля ягоды. На них грехов, поди, побольше, чем на мне, окаянном. С ними по-разному. Но все за свои дела отвечают. А фотографии только для связи с ними служат. Вроде как агенты их. Вот, видишь, Волчаков на нас смотрит. Я его только мальчишкой помню. А когда он подрос, меня уже революционные матросики на тот свет отправили. Делов его в своей земной жизни я не видел, только хорошо их знаю. Он тут в уезде крестьян раскулачивал. Слез от его делов было много. Хотя самолично никого не убивал. Теперь где-то в кромешной тьме мужицкие слезы отплакивает, а ты по фотографии можешь ему привет послать. Он услышит. Обрадуется, наверное, что ты, Филофей, язычником стал. Он ведь тоже за Третий Интернационал ратовал.

– Отчего же это я язычником стал, – обиделся Бричкин, – мне и в русских православных хорошо.

– Ну, ты не серчай. Язычники тоже люди. Только они землю без Бога топчут. Пьют, едят, да размножаются. Им везде родина. Теперь у нас таких все больше произрастает. Зато душою русских почти не осталось. Ты сам подумай: откуда Русь взялась? От объединения князей и холопов в русский народ. В московскую Русь. А объединились они под венец православной церкви, по наущению православных отцов. Поди, про Сергия Радонежского слышал?

– Что-то шибко грамотное у нас уездное купечество было. А Вы не притворяетесь по случаю коммерсантом, Михаил Захарович?

– Это ты музейным работником притворяешься, Филей. А сам ни уха ни рыла в этом деле не смыслишь. Я же, как участник «Союза Михаила Архангела», много чего полезного познал. Так вот, Русь состояла из двух частей: из самодержавной народолюбивой власти и царелюбивого народа. А спаяны эти части были православием. Обе они без христианской веры себя не представляли. Это и был русский дух. Они друг в друге надежу и опору видели. Скажешь, нет? Было, Филя, было. А победила русский дух безбожная сила под ликом коммунизма и на тебя свой венец напялила. Ты не русский, Филя, потому что ни православного народа ни народолюбивой власти у нас нет, а уж русского духа тем более. Большевистский венец на тебе, опять же, завял, и что под ним обнажилось? А все та же слепая тяга сладко жить, забыв про Бога и про совесть. Ты же тесто для бесовской выпечки! Скоро тебя испекут и ты будешь молиться зеленым бумажкам. Вот так, раб Божий Филофей!

16. Источники в Москве

Булай закончил чтение ориентировки СИС о положении в СССР и взглянул на Рочестера.

– Джон, документ имеет общий характер. Он явно разбавлен открытой информацией, и я не могу оценить его высоко. Водичка, Джон…

Рочестер засмеялся:

– Я не для торга его принес, мистер Булай. Понятно, что вас на мякине не проведешь. Но обратите внимание на последний абзац: нам рекомендуется усилить сбор информации по обстановке в Кремле.

– Что-то я с трудом представляю, как вы будете усиливать сбор в Берлине. У вас есть хорошие источники в нашей столице?

– Не без этого, дорогой мистер Булай, есть. И хотя сидят они в Москве, встречаемся мы с ними в Берлине, потому что ваша контрразведка совсем озверела. В служебной церкви СИС идет круглосуточный молебен, чтобы Вашего Крючкова черти проткнули шампуром и делали из него шашлык в режиме нон-стоп.

– Что-то я не слышал, что у СИС имеется служебное чистилище.

– Ах, да, простите, я ошибся. Это не церковь, а капище, в котором наши Джеймсы Бонды пьют виски и устраивают шабаши. А если серьезно, то в уютном гнездышке нашей службы действительно имеется кафе. Мы в нем отдыхаем от подрывной работы и уж тут не даем спуску вашему Председателю.

– Хорошо, вернемся к Вашей агентуре. Что, это крупные источники?

– Неплохие, совсем неплохие парни, но я их не знаю. Здесь с ними встречаются те же, кто ведет их в Москве. Но кое-что из их информации мне все равно становится известно, и я могу продать эти сведения вам.

– Послушайте, Джон. Ведь вы неплохо получаете, зачем вам столько денег, для ощущения счастья?

– Видите ли, Данила… Я сейчас нахожусь в процессе развода с моей прелестной женой. Согласно брачного контракта, эта генетическая шлюха имеет шанс отсудить у меня пожизненное содержание. Кстати, несмотря на грязную измену. А так как наше родовое состояние пустил псу под хвост еще мой дедушка, я буду вынужден платить эти немалые деньги из своей зарплаты.

– Что, Британский Королевский Суд может защитить даже изменницу? Что-то непохоже на ваши обычаи.

– Ее адвокаты пытаются доказать, что я неправильно исполнял супружеские обязанности, что призвано как-то объяснить ее, извините, блудливость. Сейчас они рыщут по всему Лондону и Берлину, собирают свидетельские показания, будто я каждый вечер допоздна засиживался в пивных и надирался до положения риз. Вот такие дела, друг мой.

– Знаете, Джон, я не очень верю в то, что вы пришли к нам ради денег или из-за ваших конфликтов с Ее Величеством. Мне мерещится еще что-то, хотя не никак не могу уловить этот мотив. Вы чего-то недоговариваете…