Альфа и Омега - Дмитрий Дивеевский

Так вот, будьте уверены, что потом, после окончания захолустья в Уэльсе, Вы не обнаружите Джона Джонса ни в МИДе, ни в Министерстве обороны, ни в любом другом достойном заведении. А если бы Вы были волшебником и сумели заглянуть в личные досье чиновников этих уважаемых заведений, то увидели бы одни и те же скучные записи: «закончил Итон, закончил Кэмридж, закончил Оксфорд…». Вот и все. Так что в Кембридже лохматого Джона представить себе невозможно. Там все ходят в строгих костюмчиках, аккуратно причесанные и очень вежливые. А обедают, сидя рядами в столовой на виду у преподавателей, которые кушают на возвышении, вроде как на сцене, и внимательно следят за поведением своих воспитанников. Воспитанники же, предварительно получившие правила приличного поведения, ведут себя в высшей степени благопристойно и думают исключительно только о долге перед Ее Величеством, хорошей успеваемости и предстоящем матче в регби. Они знают, что будущий слуга Ее Величества должен быть предельно лоялен, послушен, исполнителен и непреклонен в выполнении поставленной задачи. Кроме того, он должен уметь не показывать своего идиотизма окружающим. Правда, процент людей, которые не справляются с этой задачей, среди студентов довольно высок, так как здесь немало отпрысков благороднейших фамилий Альбиона, пристрастившихся к пьянству и кровосмешению больше века назад.

Когда же выпускник Кембриджа наконец-то выходит в жизнь, он знает, что никакой диплом ему не поможет, если он будет нерадив на службе Ее Величества. Система жестокой дисциплины и отчетности пронизывает всю английскую бюрократическую машину. Пусть даже какой-нибудь твой предок знаменит тем, что передушил из-за наследства дюжину братиков и сестричек, тебе не поставят это в заслугу и вышибут из Форин офис после второго же появления на службе подшофе. Во всех английских офисах царит стресс. Из людей выжимают все их ресурсы, и это приводит к отличным результатам. Как себя при том чувствуют сами люди – совсем другой разговор.

Вот так и в резидентурах. Британский разведчик не знает уныния и усталости, он целиком отдается работе на порученном ему участке, а корона обеспечивает его всем необходимым для успеха, в первую очередь – деньгами.

И еще. Британский разведчик не знает комплексов неполноценности в любом обществе. Он спокойно войдет в лабораторию ученого с мировым именем, в кабинет министра огромной страны или на дачу командующего армией. Потому что его к этому приучили еще дома, на родине.

Резидент СИС в Москве Джон Салем каждую неделю устраивал приемы у себя на квартире. Такие небольшие приемы, персон на пятнадцать – двадцать. Приглашались постоянно разные люди, но если посмотреть их должности, то ни представителей трудовой интеллигенции, ни звезд эстрады там не обнаружилось бы. Ученые, правда, мелькали, военные – только изредка. Зато костяком этих веселых встреч являлись «перестройщики».

Советник Джон Салем, рыжий шотландский еврей, был выходцем из древнего рода ростовщиков, которых, по легенде, сам Кромвель ввел во дворянство. Может быть, про Кромвеля предки Салема и приврали, но вообще-то, при этом канцлере как раз и начался знаменитый английский капитализм, сделавший евреев в этой стране хозяевами всего, что приносит деньги. Так что все может быть. Однако Джон никакого отношения к ростовщичеству не имел и с молодых лет шпионил в пользу Королевы. Делал он это весело, с огоньком, потому что сам был человек общительный, шумный, говорливый, и жену подобрал как раз под себя. Сара Салем хотя и не отличалась стройной фигурой, а уж если говорить честно, то была похожа на кадку с огурцами, зато обладала прелестными вокальными данными, и ни один прием не обходился без переливов ее райского голоска. Она сама себе аккомпанировала на фортепьяно и великолепно исполняла романсы на стихи Бернса. Молодые чиновники из правительства, экономисты и политики новой формации с удовольствием аплодировали ей и с не меньшим удовольствием поглощали щедрое хозяйское угощение, которое готовил повар-индус. Эти индийские угощения, если их не залить спиртным, просто сжигали слизистую желудочно-кишечного тракта, поэтому молодежь старательно тушила пожар пивом и виски под извинения хозяина о том, что собственной кухни Англия так и не придумала. Все, что может предложить из национальных лакомств английский повар – это кусок трески в кляре с жареной картошкой. Фиш энд чипс, сэр! Вот и все.

Однажды одним из молодых гостей оказался Юджин Ежиков (так он представлялся хозяевам), а в миру Евгений Викторович Ежиков, или, для друзей – Женька-Ежик. Британскому разведчику было достаточно одного взгляда на Ежикова, чтобы понять, с кем он имеет дело. На языке профессиональных музыкантов Юджин был кустарной мандолиной, если на что и способной, так разве что подхватывать коллективные аккорды других инструментов. По всем своим конструктивным данным это изделие неизвестного мастера не годилось на сольные и сильные партии. Лицо Ежикова было неброским и бледноватым. Небольшие серые глаза под гривой хорошо постриженных рыжих волос делали его, впрочем, довольно приятным. Он был невысок, хрупок, физически слаб. Его манера держаться скованно подсказала бы разведчику, что струны его ослаблены и незвучны. Скорее всего, он не блещет остроумием, да и в целом не очень умен, женщины им не бредят, и на службе он не делает стремительной карьеры. Все это было правдой. А любой из приятелей Ежикова рассказал бы разведчику, что совсем недавно Юджин с грехом пополам и могучей помощью влиятельного родителя окончил экономический факультет МГУ. И вся его музыкальная партия с этого момента заключалась в том, что он, помирая от скуки, бил мух логарифмической линейкой во ВНИИ «Продтяжмаша». Ни в корпусе, ни в струнах этой мандолины никакого намерения подхватить мощную мелодию жизни не ощущалось, и можно было смело прогнозировать, что единственным ее достижением станет несметная куча набитых насекомых. Но это не подходило родителю Евгения, страстно желавшему вызвать в своем неказистом изделии хоть какой-то звук. В результате проведенной мастером несложной комбинации и ряда поднесенных подарков неучтенной ценности, молодой Ежиков волшебным образом переместился прямо в аппарат премьера Павлова, да не кем-нибудь, а заместителем заведующего его секретариатом. Можно сказать, младшим дирижером целого хора молоденьких дудочек, флейточек, а также видавших виды скрипочек. Ежик и не мечтал никогда стать таким советским бароном, от которого теперь зависел целый музыкальный коллектив, а главное – порядок очереди, выстраиваемой к самому Хрюкалу, как любовно называли Павлова за спиной его подчиненные. Какие подарки и почтение, оказывается, может принести такой пост! А еще веселее было то, что Ежику стали теперь известны многие кремлевские тайны, от которых аж голова ходила кругом. Вот что значит – иметь нормального папика. Папик же был, и вправду, ничего себе «шнурок», зав. сектором в отделе по связям с братскими партиями за рубежом. Что он там делал с этими партиями, Бог его знает, но в деньгах он никогда не нуждался и, бывало, привозил Ежику из загранкомандировок такие подарки, что дух захватывало. Одни часики «Радо», заблиставшие на запястье Юджина, вызывали неподдельное восхищение у понимающих людей.

К Салему Ежика зазвал его старинный приятель, с которым они учились еще в средней школе, Семка Соткин. Семка после окончания МГИМО остался там аспирантом на кафедре международных экономических отношений и нежился в обществе отборных студенток, якобы шептавших ему, что прелестней его черных кудрей нет ничего на свете. Соткин был еще тот враль, и Ежик не очень верил, что черная мочалка, которая торчала на его башке, сильно возбуждает окружающих красавиц. Аспирант он был никакой, потому что, как и Ежик, имел родителя, способного обеспечить сыночку теплое место в этом суровом мире. Семкин папик рулил каким-то управлением МИДа и имел ранг «чрезвычайно уполномоченного» посла.

На первом же приеме с Ежиковым познакомился молодой английский дипломат Стив Йенсен, занимавшийся в своем посольстве экономической проблематикой. В том, что Стив действительно сек в экономике, Ежик засомневался с первого разговора, настолько несуразными были его вопросы. Более того, англичанин не врубался в ответы, которые Юджин давал ему на довольно сносном английском языке. Однако все это мало смущало Ежика, потому что англичанин был интересным парнем. Он увлекательно рассказывал об английской эстраде, прекрасно знал историю битлов, был тонким знатоком моды и кухни. Короче говоря, от Стива можно было черпануть европейской культуры, и Юджина это очень увлекло. Йенсен же, в свою очередь, вскользь опросил Евгения о его скромной личности, и когда узнал, что тот работает у премьера, проникся к нему чувством, близким к эротическому. Весь вечер англичанин обхаживал Ежика, всеми силами стараясь ему понравиться, и на прощание предложил встретиться еще раз для обсуждения проблем современной культуры.