Роковое совпадение - Джоди Пиколт

— Они вон там, — отвечает он.

— Где там?

У него вырывается смех.

— Я заставил тебя сказать «где там?»

Я смеюсь вместе с сыном, забыв, что искала.

Через два часа Патрик в очередной раз входит в церковь Святой Анны. На этот раз здесь безлюдно. Отбрасывая тени, мерцают свечи; клубы пыли танцуют в свете, который просачивается через витражи. Патрик сразу направляется вниз по лестнице в кабинет отца Шишинского. Дверь широко открыта, священник сидит за столом. На секунду Патрик опускается до подглядывания. Потом дважды решительно стучит.

Глен Шишинский, улыбаясь, поднимает голову.

— Нужна помощь? Чем могу?

«Будем надеяться, что сможешь», — думает Патрик и входит в кабинет.

Патрик протягивает отцу Шишинскому через стол в комнате для допросов формуляр с перечислением прав арестованного [5].

— Это стандартная процедура, святой отец. Вы не арестованы, не задержаны… вы добровольно согласились отвечать на вопросы, и закон говорит, что я обязан разъяснить вам ваши права, прежде чем о чем-либо спрашивать.

Не колеблясь, священник подписывает перечень прав, которые только что зачитал ему Патрик.

— Я с радостью сделаю все, чтобы помочь Натаниэлю.

Шишинский сразу же согласился помочь в расследовании. Согласился сдать кровь, когда Патрик сказал, что полиции необходимо исключить всех, с кем общался Натаниэль. В больнице, наблюдая за забором крови, Патрик недоумевал: неужели можно измерить по крови, текущей в венах этого человека, его уровень заболевания, как измеряются в жидкости уровень гемоглобина и плазма?

Сейчас Патрик сидит, откинувшись на спинку стула, и неотрывно смотрит на священника. Он сталкивался лицом к лицу с тысячами преступников — все они заявляли, что невиновны, и делали вид, что понятия не имеют, о чем он говорит. В большинстве случаев профессиональный холодный расчет полицейского помогает разоблачить их. Но сегодня этот сидящий напротив худощавый мужчина… Патрик едва сдерживается, чтобы не избить его до полусмерти только за то, что он осмеливается произнести имя Натаниэля.

— Как давно вы знакомы с Фростами? — спрашивает Патрик.

— Я познакомился с ними сразу же, как принял этот приход. Я некоторое время болел, а потом меня послали в новый приход. Фросты переехали в Биддефорд через месяц после того, как я стал здесь священником. — Он улыбается. — Я крестил Натаниэля.

— Они регулярно посещают церковь?

Отец Шишинский опускает глаза.

— Не так регулярно, как мне хотелось бы, — признается он. — Но я этого не говорил.

— Вы преподаете у Натаниэля в воскресной школе?

— Я не преподаю, этим занимается мать одного из детей — Джанет Фьор. Пока наверху идет служба. — Священник пожимает плечами. — Но я люблю детей, мне нравится возиться с малышами…

«Еще бы!» — думает Патрик.

— …поэтому после службы, пока все прихожане наслаждаются общением за чашечкой кофе, я забираю детей вниз и читаю им что-нибудь из библейской истории. — Он застенчиво улыбается. — Боюсь, актер из меня никудышный.

Что и неудивительно.

— Где находятся родители, пока вы читаете?

— Большей частью наслаждаются общением.

— С вами еще кто-нибудь читает детям или вы читаете один?

— Я один. Учителя в воскресной школе обычно заканчивают убирать в классе, а потом поднимаются выпить кофе. Время сказки длится всего пятнадцать минут.

— Дети выходят из класса?

— Только в туалет, прямо по коридору.

Патрик раздумывает над сказанным. Он не знает, как Шишинскому удалось остаться с Натаниэлем наедине, когда, как он утверждает, вокруг находились другие дети. Может, он предложил им полистать книгу, а сам пошел за Натаниэлем в туалет?

— Святой отец, — говорит Патрик, — вы слышали, что произошло с Натаниэлем?

После секундного замешательства священник кивает:

— Да. К несчастью, слышал.

Патрик неотрывно смотрит на него.

— Вам известно, что обнаружены доказательства того, что Натаниэлю что-то вводили в анальный проход?

Он высматривает намек, что щеки священника зарделись, что предательски сбилось его дыхание. Он ищет удивление, желание отступить, зарождающуюся панику.

Но отец Шишинский только качает головой:

— Храни его Господь.

— Святой отец, Натаниэль сказал нам, что именно вы являетесь его обидчиком.

Наконец-то изумление, которого так ждал Патрик!

— Я… я… разумеется, я и пальцем его не трогал. Никогда бы не совершил ничего подобного.

Патрик молчит. Он хочет, чтобы Шишинский вспомнил обо всех священниках по свету, которых признали виновными в изнасиловании. Хочет, чтобы он понял, что сам себя приговорил к виселице.

— Странно. Я только вчера с ним разговаривал, и он лично сказал мне, что его обидчик — отец Глен. Ведь так вас называют малыши, святой отец? Те дети, которых вы… любите?

Шишинский снова качает головой.

— Я этого не делал. Не знаю, что и сказать. Наверное, мальчик ошибся.

— Святой отец, именно поэтому вы сегодня здесь. Мне необходимо услышать причину, по которой Натаниэль указал на вас как на своего обидчика, если вы, по вашему утверждению, его и пальцем не тронули.

— Мальчик столько пережил…

— Вы когда-нибудь что-либо вводили ему в анус?

— Нет!

— Вы когда-нибудь видели, чтобы кто-то другой вводил ему что-либо в анус?

Священник задыхается от возмущения:

— Нет конечно!

— Тогда почему, по-вашему, Натаниэль указал на вас? Вы можете объяснить, почему он думает, что это были именно вы, хотя, как вы уверяете, это не так? — Патрик подается вперед. — Возможно, когда вы находились с ним наедине, между вами произошло нечто такое, что заставило его так думать?

— Я никогда не оставался с ним наедине. Рядом было еще четырнадцать детей.

Патрик откидывается на спинку стула.

— Так знайте, что я нашел за котлом в чулане белье Натаниэля! И в лаборатории утверждают, что на нем обнаружена сперма.

Глаза отца Шишинского еще больше расширяются:

— Сперма? Чья?

— Может быть, ваша, святой отец? — негромко интересуется Патрик.

— Нет!

Категорическое отрицание. Ничего другого Патрик и не ожидал.

— Ради вашего же блага надеюсь, что вы не лжете, потому что мы сможем по ДНК, выделенной из вашей крови, сказать, правда ли это.

Лицо Шишинского бледнеет и вытягивается, руки дрожат.

— Я бы хотел сейчас уйти.

Патрик качает головой.

— Простите, святой отец, — говорит он, — но я вынужден вас арестовать.

Томас Лакруа никогда не видел Нину Фрост, хотя, разумеется, слышал о ней. Он помнит, как ей удалось добиться обвинительного приговора в деле об изнасиловании в ванной, хотя все улики были уничтожены водой. Он слишком давно был окружным прокурором, чтобы сомневаться в собственных силах — в прошлом году он даже засадил за решетку священника из Портленда за подобное преступление, — но он также отлично понимает, что подобные дела чрезвычайно тяжело выиграть. Однако он хочет устроить настоящее действо. И это не имеет никакого отношения ни к Нине Фрост, ни к ее сыну — он просто хочет, чтобы прокуроры из Йорка знали, как делаются дела в Портленде.

Нина берет трубку после первого же гудка.

— Как раз вовремя, — говорит она, когда он представляется, — мне на самом деле нужно кое-что с вами обсудить.

— Разумеется! Мы можем поговорить завтра, в суде, перед предъявлением обвинения, — начинает Томас. — Я просто хотел позвонить перед тем…

— Почему именно вы?

— Прошу прощения…

— Почему Уолли решил, что вы самая лучшая кандидатура на роль обвинителя?

Томас вздыхает.

— Я уже пятнадцать лет работаю в Портленде. Через меня прошло тысячи подобных дел.

— Значит, сейчас вы звоните для того, чтобы представить свои рекомендации?

— Я этого не говорил, — настаивает на своем Томас, а про себя думает: «На перекрестном допросе ей, должно быть, палец в рот не клади». — Понимаю, вы нервничаете перед завтрашним днем, Нина. Но предъявление обвинения, как вам известно, — неизбежная процедура. Давайте просто переживем ее, а потом сядем и обсудим стратегию ведения дела вашего сына.

— Хорошо. — А потом суше: — Вам нужны наставления?

Очередная колкость. Это ее территория, ее жизнь. Как ни крути, а он чужак.

— Послушайте, могу представить, что вам приходится переживать… У меня самого трое детей.

— Раньше я тоже думала, что могу себе это представить. Думала, именно поэтому у меня так хорошо получается то, чем я занимаюсь. Я ошибалась и в том, и в другом.

Она замолкает, весь пыл куда-то пропал.

— Нина, — торжественно клянется Томас, — я сделаю все, что в моих силах, чтобы представить это дело в суде так, как представили бы его вы.