Невинная кровь - Филлис Джеймс

Так он не только некрасив, но и морально испорчен. Видимо, душевная и телесная уродливость таинственным образом связаны между собой.

Вспоминая детство, Скейс поразился тому, с какой готовностью взвалил на себя это бремя, навязанное капризной судьбой, в то время как уверенность в собственном бессилии когда-нибудь освободиться от ужасной ноши едва ли облегчала его положение.

Мальчика спасли мелкое воровство и шахматы. Первое началось как бы само собой. Как-то ранним субботним утром Норман незаметно пробрался в заведение перед открытием. Ему нравился пустой и молчаливый бар, круглые столы с их витиеватыми ножками и пятнами на крышках; стенные часы с цветочным узором на циферблате и маятником, отмеряющим тишину еле слышным тиканьем; замаранная скатерть на подносе со вчерашними сосисочными рулетами; запах пива, пропитавший все заведение, особенно сильный и ядовитый в этой закоптелой комнате с бурыми стенами; загадочный полумрак за стойкой, уставленной рядами темных мерцающих бутылок в ожидании волшебного мига, когда включенные огни бара озарят их яркими вспышками. Осмелившись наведаться на эту запретную территорию, мальчик увидел незапертый, чуть приоткрытый ящик кассового аппарата и слегка потянул его на себя. Вот они, самые настоящие деньги, символ взрослой власти. Не те измятые бумажки, которые мать осторожно вытаскивала из кошелька в супермаркете, и не та скудная мелочь, которую сын время от времени получал на карманные расходы, а две увесистые пачки банкнот, подхваченные резинками, неестественно яркое серебро, похожее на старинные дублоны, и блестящие пенсы кофейного оттенка. После Норман так и не вспомнил, как его угораздило взять один фунт, — видел лишь себя, перепуганного, сердце колотится, спина прижата к двери, пальцы вертят украденные деньги.

Бумажки никто не хватился, по крайней мере мальчика не заподозрили. В то утро он приобрел модель гоночного автомобиля «лотус», а в понедельник хвастливо достал его на переменке и принялся катать по парте. Сосед покосился с плохо скрываемой завистью.

— Это чего, новый «лотус», что ли? Где взял?

— Купил.

— Дай посмотреть.

Норман протянул ему гладкую, блестящую игрушку, ощутив на секунду боль потери.

— Оставь себе, если хочешь.

— А тебе что, не надо?

Мальчик пожал плечами.

— Говорю же, забирай.

Тридцать пар изумленных глаз повернулись воззреть на чудо. Известный задира сказал:

— Может, у тебя еще есть?

— Может, и так. А что, понравилось? Хочешь такую?

— Да мне все равно.

Однако ему не было все равно. Стоило взглянуть на это прежде пугающее лицо, в эти жадные глазки, чтобы это понять. Норман возликовал.

— Я тебе подарю на той неделе. В понедельник.

Настал конец преследованиям, и начался год высшего душевного торжества, прожитый на грани веселого возбуждения и ужаса; год, не похожий на все другие. Мальчик больше не запускал руку в кассу. Раза два он наведывался за стойку, но ящик всегда был заперт. Отчасти Норман даже радовался, что уберегся от очередного искушения. Совершить вторую кражу значило пойти на слишком большой риск. Зато с приходом лета и наплывом посетителей перед воришкой открылись иные, более безопасные возможности. Вечерами, во время одиноких прогулок по пирсу или побережью, его бесконечно моргающие глаза, обманчиво кроткие за стеклами очков в стальной оправе, не упускали ни единой из них: ни кошелька, легкомысленно брошенного поверх пляжной сумки, ни бумажника, торчащего из фланелевой спортивной куртки, ни сдачу, оттянувшую карман рубашки, что висела на спинке шезлонга. Школьник наловчился шарить по сумкам, запускать худые ручонки в задние карманы брюк и под пиджаки. Потом все шло по одной и той же схеме. Мальчик искал убежище, где можно было бы спрятаться от лишних глаз и проверить добычу. Обычно он забивался в мокрый, пропахший солью полумрак между огромными железными перекладинами пирса, вытряхивал деньги, а кошельки и бумажники зарывал в песок. Норман брал лишь монеты да фунтовые банкноты. Предъявить в магазине более крупную сумму значило навлечь на себя подозрения. Впрочем, такого никогда не случалось, ведь он работал в одиночку, а кроме того, выглядел очень заурядным, послушным и опрятным ребенком. За целый год мальчик лишь раз оказался на грани разоблачения — однажды, когда купил модель аварийного фургона и не удержался от соблазна покатать его в коридоре бара перед тем, как идти в школу. Подозрительно блестящая игрушка не могла не броситься в глаза матери.

— Это что, новое? Где взял?

— Один мужчина дал.

— Какой еще мужчина? — встревожилась Мардж.

— Просто мужчина, который выходил из бара. Посетитель.

— И что ты за это сделал?

— Ничего я не делал.

— Ну хорошо, а он просил?

— Да нет, просто дал, и все. Честно, мам. Я ничего такого не делал.

— Вот и не смей, понятно? И впредь не вздумай брать подарки у посторонних.

К счастью, с наступлением нового учебного года в его жизнь вошел мистер Миклрайт, новый учитель, помешанный на черно-белых фигурах. В школе сразу же открыли шахматный клуб, и Норман вступил туда одним из первых. Игра его завораживала. Мальчик упражнялся ежедневно, не имея нужды в напарнике, поскольку прорабатывал уже опубликованные баталии, ход за ходом развивал тайные стратегии, изучал по книгам из городской и школьной библиотек хитрости всевозможных гамбитов. Вдохновляемый энтузиазмом и одобрением мистера Миклрайта, Норман очень скоро сделался лучшим игроком в классе. Потом были местные межшкольные состязания, Южный чемпионат и в конце концов — глянцевое фото в «Брайтон ивнинг аргус». Тетушка бережно вырезала снимок, и вечером в пабе его изумленно рассматривали. Это упрочило славу мальчика. С тех пор он ходил на уроки без страха. Нужда в мелком воровстве отпала сама собой. Даже плюющиеся чудовища покинули железнодорожные арки, оставив лишь мусор вроде пивных банок, мятых сигаретных пачек да бурой заплесневелой подушки, что понемногу теряла мокрые перья, привалившись к дальней стене.

Шагая к вокзалу и садясь в обратный поезд, Скейс размышлял о том, какая судьба ожидала бы его, не прекрати он заниматься кражами. Нельзя же было вечно уходить от правосудия. В один прекрасный день удача отвернулась бы. И что тогда? Несмываемое клеймо неблагонадежности, комиссия по делам несовершеннолетних, отверженность в глазах общества, крест на уважаемой карьере, ни встречи с Мэвис, ни рождения Джули. Надо же, как много решила в жизни минута, когда мистер Миклрайт впервые расставил перед восхищенным взором мальчишки мифических воинов, участь которых, подобно его собственной, определялась жесткими законами и чьей-то чужой волей.

Оказавшись дома, Скейс первым делом зашел в ванную комнату, примерил снаряжение убийцы и посмотрелся в длинное зеркало. Мерцающие складки плаща, повисшие на худых плечах, и обнаженный нож, зажатый в руке… Больше всего Норман походил на хирурга перед опасной операцией, а то и на жреца древнего мрачного культа, готового заколоть ритуальную жертву. И все же отражение в зеркале не внушало подлинного страха. Чувствовалось в нем что-то неправильное, почти жалкое. Одежда? Нет, здесь был полный порядок. И клинок сверкал отточенным лезвием, как полагалось. Что портило картину, так это смиренная, почти болезненная решимость в глазах — глазах не палача, но приговоренного.

16

Четвертого августа инспектор по делам условно освобожденных по предварительной договоренности зашла осмотреть квартиру. Филиппа готовилась к ее визиту с особой тщательностью: начистила и переставила скудную мебель, купила горшок с геранью и водрузила его на подоконник. Правда, до приезда матери оставалось еще море неоконченных дел и только десять дней, однако девушка искренне радовалась достигнутому. Она и не помнила недели, когда бы работала так много и с таким удовольствием. С самого начала Филиппа сосредоточила усилия на материнской комнате, и теперь та была почти готова. Труднее всего оказалось избавиться от ковра. Хорошо, что Джордж услышал, как соседка давится кашлем от пыли, воюя на лестнице с непокорным свертком, и не только помог отнести неподъемную тряпку вниз, но и убедил мусорщика — возможно, не без помощи небольшого подкупа — забрать ее прочь. Следующие два дня ушли на то, чтобы соскрести с досок пола старую краску и нанести новую. Девушка ничего не взяла из прежнего дома, кроме чемодана с одеждой и полотна Генри Уолтона, которое повесила над камином. И хотя картина не слишком совпадала по стилю, на взгляд Филиппы, она все-таки неплохо смотрелась над простой, но довольно изящной деревянной резьбой.

А главное, сохранились еще кое-какие деньги про запас. Девушка прежде не подозревала, сколько разных мелочей нужно для создания домашнего уюта и как они дорого стоят. Предыдущий владелец оставил в ящике под раковиной набор инструментов, так что после многих проб, ошибок, долгого перелистывания книги «Основы плотничного дела», взятой из филиала Вестминстерской библиотеки, и праведных трудов Филиппе удалось сколотить несколько дополнительных кухонных полок и новую вешалку для прихожей. Уцененную викторианскую плитку девушка укрепила на стене за раковиной. Особенно будущей хозяйке понравилось белить оконные рамы, чувствуя на руках жар летнего солнца, а также разыскивать в лавках старьевщиков и на ближайшем рынке необходимые предметы мебели. Самой удачной покупкой она считала пару маленьких плетеных кресел из камыша — в отличном состоянии, хотя и мерзкого зеленого цвета; перекрашенные, с яркими лоскутными подушками, кресла привнесли в обе комнаты дух свежести и веселья.