Орел в песках - Саймон Скэрроу

— Кто знает…

Пармений горько рассмеялся.

— Тут нет никого, кроме простых крестьян. Поверь мне. Сейчас они перепуганы до смерти и надеются только, чтобы мы не добавили им новых неприятностей. Зря надеются, конечно. Если в таких местах кто-то и появляется, то почти всегда для того, чтобы собрать налоги или устроить еще какую пакость.

— Говоришь так, как будто ты на их стороне. — Катон пристально посмотрел на ветерана.

— На их стороне? — Пармений поднял брови. — У них нет стороны. Они слишком бедны, чтобы иметь сторону. У них нет ничего. Оглядись, Катон. До полного разорения осталось чуть-чуть. Эти люди добывают пропитание из пыли. Для чего? Чтобы выплатить налоги, десятину и долги. А когда сборщики податей, храмовые священники и ростовщики отгрызут свою долю и у обитателей деревни не останется вообще ничего, им придется продавать своих детей. Они в отчаянии, а отчаянным нечего терять, кроме надежды. А если и ее не останется, на кого они бросятся? — Пармений хлопнул себя по груди. — На нас. Мы режем несчастную скотинку, пока не перепугаем их до смерти, а выжившие снова позволят тем же паразитам доить из них все до последнего шекеля…

Он глубоко вздохнул и собрался продолжить, но с досадой покачал головой и захлопнул рот.

— Наболело? — тихо спросил Катон.

Пармений взглянул на Катона и вдруг улыбнулся.

— Извини. Я служу здесь слишком долго. Всегда одно и то же. — Ветеран махнул рукой в сторону деревни. — Удивительно, как они терпят. В других краях люди давно уже восстали бы.

— Так ведь восстали, — ответил Катон. — Мне казалось, что мы для этого и приехали. Разобраться с Баннусом.

Пармений поджал губы.

— Баннус? Он всего лишь один из длинной цепи бандитов. Как только новоявленный вождь наберет достаточно последователей, так и объявляет себя мессией, пришедшим освободить народ Иудеи из наших когтей. — Пармений рассмеялся. — Ни одного не видел, кто не был бы мессией. И будут новые… Честное слово, тошнит от всего этого. Ненавижу это место. Ненавижу этих людей, их нищету и то, что она с ними творит. Эх, выйду в отставку и уберусь из этой дыры навсегда!

— И куда отправишься?

— Лишь бы подальше отсюда. Туда, где хорошая земля и вода, где можно растить урожай не надрываясь. Говорят, в Британии можно получить землю.

— Не уверен, — рассмеялся Катон.

— Ты там был?

— Был. Два года во Втором легионе с Макроном.

— И как там?

Катон задумался.

— В чем-то совершенно не похоже на Иудею. Хорошее место для твоей фермы, Пармений, но люди такие же негостеприимные. Подозреваю, они не скоро смирятся с нашими порядками. Смешно, я оказался на другом конце империи, а мы совершаем все те же ошибки.

— О чем ты?

— Эти иудеи… Их религия не идет на уступки. Прокуратор за прокуратором вынуждены применять силу, чтобы заставить местных принять власть Рима на наших условиях. Та же история в Британии с друидами. Пока они держатся за старые обычаи, а мы насаждаем новые, трудно надеяться на долгий мир в обеих провинциях. Боюсь, ни здесь, ни там ничего хорошего нас не ждет.

— Наверное, ты прав. — Пармений устало пожал плечами. — Похоже, те, кто правит империей, ничему не учатся. — Он взглянул на ближайшие дома. — Однако мы на месте. Займемся делом.

Колонна добралась до окраины деревни, и Катон ощутил знакомый холодок вдоль позвоночника. Узкая улочка вилась между кварталами выбеленных солнцем хижин. Деревня выглядела как и все остальные, которые Катон уже повидал в Иудее. Несколько хозяйств окружали общий двор, где находились резервуар для воды, печь, зерновая мельница, масличный пресс и другие приспособления, позволявшие вести натуральное хозяйство. Большинство домов были одноэтажными, но внутренняя лестница вела на крышу, где устанавливались навесы от солнца. Там, где треснула глиняная обмазка, можно было разглядеть в основании стены базальтовые блоки, обработанные глиной и известью, чтобы не пропускали воду. По размерам деревни Катон решил, что в ней около тысячи жителей, однако, когда он поделился наблюдением с Пармением, ветеран хмыкнул.

— Больше. Гораздо больше. Бедняки живут в дикой тесноте. Земли не хватает. Когда умирает отец, земля делится поровну между сыновьями, и каждое поколение получает участки для возделывания все меньше и меньше и не может позволить себе построить собственный дом.

Колонна вышла по петляющей улочке на широкую мощеную площадь перед большим домом с круглой крышей. Пармений подозвал солдата и отдал ему поводья.

— Это синагога, — вполголоса объяснил Пармений, спешиваясь. — Там я найду священника. Он тут главный — или скажет, кто главный. Оптион! — крикнул ветеран, обернувшись к солдатам.

Младший офицер подбежал и отсалютовал:

— Слушаю, командир.

— Людям можно спешиться. Выставь посты на каждой улице, идущей от площади. Хватит по отделению на каждую. Ясно?

Оптион кивнул и отправился выполнять приказ. Катон соскользнул из седла и отдал поводья солдату.

— Можно пойти с тобой?

— Если хочешь, — удивленно ответил Пармений и, вздохнув, направился к двери синагоги; Катон шел чуть позади. Дверь распахнулась внутрь, и на порог осторожно вышел высокий длинноволосый мужчина в черном одеянии и красной ермолке.

— Кто ты? — спросил Пармений.

— Я священник. — Человек напрягся, стараясь не выказывать страха перед солдатами. — Чего ты хочешь от нас, римлянин?

— Воды нашим людям и лошадям. Потом я буду говорить со старейшинами. Собери их немедленно.

Лицо священника потемнело от высокомерного тона центуриона.

— Вода там, в общем бассейне. — Он указал через площадь на низкий каменный бортик, поднимавшийся на высоту колена от земли. — Твои люди и животные могут пить. А насчет старейшин деревни — это не так просто, римлянин. Некоторые еще на празднике в Иерусалиме. Некоторые работают на своей земле.

Пармений поднял руку, прерывая священника:

— Приведи тех, кого найдешь. Мы будем ждать на площади. Поторапливайся.

— Сделаю, что смогу. — Священник подозрительно прищурился. — Скажи мне, для чего они тебе нужны?

— Узнаешь, — уклончиво ответил Пармений. — Веди.

Священник несколько мгновений смотрел на центуриона, потом кивнул, закрыл за собой дверь синагоги и пошел прочь по переулку, ведущему с площади. Ветеран расслабился, присел на край каменного бортика и отпил из фляжки. Катон, чуть помедлив, последовал его примеру. Солдаты, попрятавшись в скудной тени, тихо переговаривались. Несколько самых любопытных оглядывали площадь, но стоило одному из них сунуться к двери синагоги, Пармений рявкнул:

— Не входить, Кантий! Держись подальше от этого дома.

Солдат отсалютовал и немедленно отошел прочь.

— Что такого особого в этой их синагоге? — спросил Катон.

— Для нас — ничего. Квадратная комната для сборищ. Несколько старых свитков в ящике — и все. — Пармений покачал головой. — Ты представить не можешь, какие иудеи обидчивые. Мне довелось видеть не один бунт, вспыхнувший только из-за того, что кто-то из наших парней переступил порог. — Пармений вдруг строго взглянул на Катона. — Без обид, но ты здесь недолго, еще не представляешь все тонкости. Так что думай, что говоришь и делаешь.

— Обязательно.

Вскоре священник вернулся в сопровождении небольшой группы жителей деревни — в основном стариков, почти все были в длинных рубахах и ермолках. Они, с испугом оглядываясь на солдат, заполнивших площадь перед синагогой, шли за священником к двум римским офицерам. Пармений, холодно глядя на старейшин, пробормотал Катону:

— Говорить буду я. Ты смотри, слушай и учись.

Старейшины и Пармений обменялись короткими кивками, и ветеран обратился к священнику:

— Лучше найти место попрохладней. Куда можно пойти?

— Не в синагогу.

— Это я понял, — коротко ответил Пармений. — Куда?

Священник показал в сторону одного из переулков.

— Гумно подойдет. Идемте.

— Хорошо. — Повернувшись к Катону, Пармений тихо произнес: — Возьми два отделения и следуй за мной.

Катон кивнул и, когда Пармений удалился в сопровождении жителей деревни, ощутил укол беспокойства за ветерана. Хотя он и понимал, что жители деревни очень покорны, все же казалось опасно идти с ними в одиночку. Катон постарался отделаться от этой мысли. Пармений отлично знал местных жителей и понимал, насколько им можно доверять. Подозвав солдат, Катон построил их и поспешил вдогонку за Пармением и старейшинами, которые только что скрылись в переулке, где располагалась укрытая длинным навесом площадка. Пармений, дождавшись прихода Катона с солдатами, приказал:

— Построй их здесь.

Как только солдаты построились, Пармений обратился к местным жителям по-гречески. Без всяких предисловий он объявил об угрозе префекта Скрофы наказать любого, кто предложит помощь и укрытие Баннусу и его бандитам. Местные угрюмо молчали; некоторые шепотом переводили слова на арамейский для тех, кто недостаточно понимал по-гречески. Старейшины внимали безучастно — они вдоволь наслушались подобных угроз от римских офицеров, а до них — от представителей Ирода Агриппы. Как всегда, они оказались зажаты между беспощадными войсками властей и сочувствием к бандитам — таким же, по сути, крестьянам, как и они сами.