Том 17. Джимми Питт и другие - Пэлем Вудхауз

— Так что с ним такое?

— Он шпик, начальник.

— Кто?

— Шпик.

— Сыщик?

— Ну. Переодетый легавый.

— С чего ты взял?

— Взял! Да я их по глазам вижу, и по ногам тоже отличаю, и по всей повадке. Я вам легавого из тысячи сразу покажу. Шпик он, точно. Верное слово. Я видел, начальник, он на вас нацелился.

— На меня? Это еще почему? Ах да, конечно. Понимаю. Наш друг МакИкерн нанял его следить за нами.

— Точно, начальник.

— Конечно, ты мог и ошибиться.

— Ни-ни, начальник. Слышь-ка, он тут не один такой.

— Что, есть и другие сыщики? Такими темпами здесь, пожалуй, скоро будет аншлаг. А кто еще?

— Мордоворот внизу, в комнате для слуг. Я спервоначалу еще сомневался, а сейчас-то уже точно его раскусил. Легавый он, верьте слову. Личный холуй сэр-Таммаса — ну, этот второй мордоворот. Только никакой он не холуй. Приставлен смотреть, чтобы брульянты кто-нибудь не стырил. Слышь, начальник, что скажете, как вам брульянты?

— В жизни не видел такой красоты.

— Ага, это точно. Сто тыщ долларей потянули. Чума, верьте слову! Слышь-ка, а может, все-таки…

— Штырь! Я тебе удивляюсь. Да ты просто настоящий Мефистофель, Штырь! Если бы не моя железная воля, кто знает, на что ты мог бы меня толкнуть? Право, тебе следует осторожнее выбирать темы для беседы. Ты можешь дурно повлиять на такого, как я.

Штырь уныло переступил с ноги на ногу.

— Ну, начальни-ик! Джимми покачал головой:

— Это невозможно, друг мой.

— Да возможно же! — возразил Штырь. — Легкотня, как нечего делать. Я уже и в комнату эту сходил, шкатулку видел, где брульянты хранятся. Делов-то! Нам эти побрякушки взять, что пробку из бутылки вынуть. Не, слышьте, в этом доме вообще вещи прямо без присмотра валяются, только бери. Точно говорю, начальник. Во, гляньте, что я сегодня надыбал, а ведь вовсе даже и не старался. Они лежали, я и прибрал.

Он сунул руку в карман, а когда снова вынул ее и разжал пальцы, на ладони сверкнули драгоценные камни.

— Какого… — ахнул Джимми.

Штырь смотрел на свое сокровище любовно-собственническим взглядом.

— Да где ты их взял? — спросил Джимми.

— Там, в комнате одной. Ну, это какой-то из дам барахлишко. Делов-то, начальник. Как рядом никого не было, я и зашел, а они лежали на столике. Ни в жизнь такой легкотни мне не попадалось.

— Штырь!

— Ага, начальник?

— Ты помнишь, из какой комнаты их взял?

— Ясное дело. Которая самая первая на…

— В таком случае, послушай меня внимательно, шустрый мальчик. Завтра с утра, когда все пойдут завтракать, поднимись в эту комнату и положи камни на место, точно так, как ты их нашел. Все до одного, понятно? у Штыря отвисла челюсть.

— Взад положить, начальник?! — заикаясь, еле выговорил он.

— До последнего камушка.

— Начальник! — взмолился Штырь.

— Помни — все до единого. Точно так, как они лежали раньше. Ясно?

— Слушаюсь, начальник.

Голос Штыря был полон такой тоски, что разжалобил бы и каменное сердце. Дух Штыря объяла глубокая печаль. Солнечный свет померк для него.

Свет солнца померк и для многих других обитателей замка. Причиной тому была главным образом тень надвигающегося спектакля.

По количеству причиняемых неудобств мало что на свете может сравниться с завершающими репетициями любительского спектакля в загородном поместье. Атмосфера с каждым днем накаляется, настроение у всех беспокойное и подавленное. Режиссером-постановщиком, особенно если он же еще и автор пьесы, овладевает своего рода перемежающееся безумие. Он дергает себя за усы, если таковые у него имеются, если же нет — за волосы. Он что-то бормочет себе под нос. Время от времени у него вырываются пронзительные и отчаянные крики. Куда подевалась ласкающая душу учтивость, отличавшая его на ранних репетициях! Он уже не говорит с чарующей улыбкой: «Великолепно, старина, просто великолепно! Лучше некуда! Только давайте-ка пройдем эту сцену еще разок, если вы не возражаете». Нет, теперь он закатывает глаза и рявкает: «Еще раз, будьте любезны. Это никуда не годится! Если и дальше так пойдет, можно с тем же успехом совсем отменить спектакль. Что такое? Нет, не будет нормально в день премьеры! Так что повторяем еще раз, и соберитесь все, в конце концов!» Актеры с недовольным видом начинают сцену сызнова, а впоследствии при встрече разговаривают с режиссером холодно и натянуто.

Подготовка к спектаклю в замке Дривер как раз достигла этой стадии. Всем уже до смерти надоела пьеса, и любой без всякого сожаления отказался бы от своей роли, если бы не мысль о жестоком разочаровании, которое (предположительно) постигнет окрестную знать и мелкопоместное дворянство, если спектакль не состоится. Участники, с таким пылом сражавшиеся за самую лучшую, самую длинную роль, жалели теперь, что не согласились на «первого лакея» или «поселянина Джайлза»).

— Больше никогда в жизни не возьмусь ставить любительские спектакли! — чуть не плача, уверял Чартерис Джимми Питта. — Все плохо. Многие до сих пор еще не выучили как следует роли.

— Все будет нормально…

— Ох, только не говорите, что все будет нормально в день премьеры!

— Я и не собирался, — сказал Джимми. — Я хотел сказать, что все будет нормально после премьеры. Зрители быстро забудут, как все было отвратительно.

— Умеете вы утешить, нечего сказать, — проворчал Чартерис.

— Что толку беспокоиться? — сказал Джимми. — Если будете так себя изводить, раньше времени попадете в Вестминстерское аббатство. У вас начнется воспаление мозга.

Сам Джимми был одним из немногих, кто сохранил относительную бодрость духа. Он от души веселился, глядя на хитроумные маневры мистера Сэмюэля Гейлера из Нью-Йорка. Человек с рысьими глазами, получив от мистера МакИкерна задание вести слежку за Джимми, взялся за дело настолько основательно, что и младенец заподозрил бы неладное. Если Джимми после обеда отправлялся в бильярдную, мистер Гейлер был тут как тут, в полной готовности составить ему компанию. Если Джимми поднимался в неурочное время к себе в комнату за носовым платком или портсигаром, в коридоре ему непременно встречался мистер Гейлер. Сотрудники Частного сыскного агентства Додсона всегда добросовестно отрабатывали свой гонорар.

Иногда после таких встреч Джимми попадался на пути личный слуга сэра Томаса Бланта — второй из тех двоих, в ком опытный глаз Штыря разглядел отличительные признаки переодетого сыщика. Как правило, в такие минуты он находился где-нибудь рядышком, за углом, и при столкновении извинялся с чрезвычайной учтивостью. Джимми решил, что, должно быть, подозрение пало на него из-за Штыря. Штырь резко отличался от остальных слуг и наверняка сразу бросился в глаза детективу, приставленному приглядывать за ними. Сам же Джимми как работодатель Штыря удостоился слежки в качестве возможного сообщника.

Джимми очень смешило, что оба эти гиганта мысли так надрываются ради него.

Сам он все эти дни внимательно наблюдал за Молли. О помолвке пока еще не было объявлено официально. Может быть, новость приберегали к дню спектакля, когда в замке должно было собраться чуть ли не все графство. Момент самый подходящий. Джимми попробовал расспросить об этом лорда Дривера, и тот угрюмо пробурчал, что, скорее всего, так и есть.

— После представления намечается что-то вроде бала, — сказал он, — надо полагать, тогда все и произойдет. А потом уже не вывернешься. Раззвонят на целое графство, тут уж дядюшка постарается. Залезет на стол и прокричит про это дело во все горло, с него станется. Утром напечатают в «Морнинг Пост», и Кэти прочтет! Господи, всего два дня осталось!

Из этих слов Джимми сделал вывод, что Кэти — та самая девушка из «Савоя», о которой его лордство не сообщил никаких подробностей, кроме того, что она «потрясная» и без гроша за душой.

Всего два дня! Исход дела висит на волоске, как в битве при Ватерлоо. Джимми еще острее, чем прежде, сознавал, как много Молли значит для него. Минутами ему начинало казаться, что и она тоже это понимает. После того вечера на террасе что-то изменилось в их отношениях. Он как будто стал ей ближе. Что-то их связало. Прежде Молли держала себя с ним совершенно непринужденно, весело и открыто. Теперь в ее манере появилась непонятная сдержанность, словно что-то ее стесняло. Между ними возникла преграда, но то была уже не прежняя преграда. Джимми больше не был для нее одним из толпы.

Беда в том, что действовать приходилось наперегонки со временем. Первый день проскользнул впустую, за ним второй, и вот уже счет идет на часы. Настал последний день.

Даже мистер Сэмюэль Гейлер из Частного сыскного агентства Додсона не мог бы вести слежку так бдительно и неотступно, как Джимми в эти решающие часы. Во второй половине дня репетиций не было, участники труппы в состоянии нервного коллапса разной степени тяжести, как неприкаянные, бродили вокруг замка. То один, то другой привязывался к Молли с разговорами, а Джимми смотрел на них издали и проклинал их занудство.