Беспокойные союзники - Роберт Асприн

Несомненно, в любом городе имеется немало подобных заведений, но, с точки зрения Раунснуфа (и он постарался разъяснить ее самым доходчивым образом), «Распутный Единорог» являл собой нечто совершенно особенное.

— Фелтерин, господин мой, мне никогда не приходилось наблюдать столько великолепных типажей в одном месте! Это же настоящая сокровищница! Я мог бы там дневать и ночевать, изучая этих людей, запоминая их манеру двигаться и говорить, впитывая все странности их произношения!.. Там есть, например, один юный брюнет, жуткий хвастун и забияка, с ног до головы увешанный кинжалами, но на поверку оказавшийся удивительно нежным и ранимым.., так вот: верить ему, конечно, нельзя совершенно, но он поразительно привлекателен… А еще там бывает одна молодая женщина, явно благородного происхождения, и она, можешь себе представить, настоящий гладиатор! Я как-то осмелился с нею побеседовать, и она сказала, что сама выбрала эту профессию! Я был просто потрясен! Как жаль, что ты туда не ходишь!

И не то чтобы Фелтерин опасался, что комик выпьет в этом сомнительном заведении слишком много вина или пива. Все актеры, в общем-то, тратят немало времени, стараясь наблюдать за другими людьми, изучать их характеры и поступки, но у Раунснуфа это попахивало патологией, он словно питался характерами других людей и все свои наблюдения с успехом использовал на сцене. Это был великолепный актер, но стоило ему уйти за кулисы или вообще выйти из театра, как его поведение начинало вызывать некоторое беспокойство. Глиссельранд, например, как-то сказала, что боится оставлять Раунснуфа наедине с Лемпчином — и не потому, что тот может развратить мальчишку; просто у нее было предчувствие, что однажды, вернувшись домой, она найдет в горшке рагу, приготовленное из молодых косточек Лемпчина.

— Как у тебя идет работа над ролью? — спросил Фелтерин. Он отнюдь не ожидал от пьяного комика правдивого ответа, но надеялся, что правду за него скажет вино.

— К премьере выучу, — пообещал Раунснуф. — Не беспокойся. Это же совсем небольшая роль!

— Конечно, небольшая. Но очень важная. К тому же не забывай: это не комедия, а трагедия! Ты ведь уже пробовал играть в трагедии, и результат был так себе. Очень был бы тебе признателен, если б ты на время оставил свои наблюдения, хотя бы до открытая, и посвятил все время делам более неотложным. «Распутный Единорог» никуда не денется, а спектакль вполне может провалиться.

Раунснуф, усевшись на пол, задумчиво сплетал и расплетал свои короткие и толстые пальцы. Потом почесал округлое брюшко под пестрым шутовским нарядом и молвил, пожалуй, чересчур смиренно:

— Надо полагать, ты прав. И мне действительно хотелось бы произнести предсмертную речь Рорема и не рассмеяться! «О, ты, чья кровь в моих струится жилах! Ты, кто мне ближе и роднее брата! И кто влечет меня сильней, чем зов природы!..» — Раунснуф так расхохотался, что даже на спину упал, задрав свои короткие ноги со слишком маленькими для такого тела ступнями и дрыгая ими в воздухе. — Нет, правда, звучит так, словно ему позарез в сортир нужно!

Фелтерин тоже с трудом сдержал смех. Вырванные из контекста, эти слова и впрямь звучали весьма двусмысленно.

— Перестань, Раунснуф, — сказал он, протягивая толстяку руку и помогая ему встать. — Иди-ка лучше спать, а то весь дом перебудишь.

— Постой… Дай вспомнить… — произнес комик, отряхиваясь. — Ага! Вот сейчас я тебе покажу, как тот парень ходит…

И он, мгновенно преобразившись, и без всякой посторонней помощи, взлетел по лестнице и заскользил вдоль перил, похожий на легкую тень, — так двигался один из самых знаменитых воров города.

Фельтерин сел и задумался. Раунснуф ухе дважды в прошлом настолько забывался, погружаясь в изучение интересных типажей, что не являлся на представления. Такого больше допускать нельзя, по крайней мере сейчас, на первом этапе работы театра.

Его, конечно, не привяжешь, да и угрожать ему нельзя — только хуже будет: он просто замкнется и будет играть совсем скверно.

Что же делать?

Фелтерин бросил взгляд на кошель с золотом, что дал ему Молин, и снова стал думать, как лучше использовать эти деньги, как благодаря им сделать так, чтобы представление действительно состоялось и спектакль имел успех. Наконец он решил сам посетить «Распутный Единорог».

Однако с утра ему пришлось беседовать с человеком, который оказался самым интересным из всех подданных империи, с которыми ему приходилось встречаться раньше.

Проснулся он с ощущением, что в комнате что-то горит, и хотел было вскочить и закричать, но сдержался. Он прекрасно знал, что, если резко вдохнуть дым, который во время пожара всегда сперва собирается вверху, над кроватью, иногда не выше, чем на ладонь, над лицом спящего человека, можно угореть. Он протянул руку, пытаясь коснуться Глиссельранд, которая вроде бы должна была лежать рядом, а другую руку поднял вверх, надеясь определить, где именно поджидает смерть.

Его ожидали два сюрприза. Первый — Глиссельранд рядом не оказалось. В постели лежал он один. И, кроме того, никакого дыма над головой не было, огня тоже, и воздух был не раскаленный, а просто теплый!

Фелтерин напряг зрение, вспомнив, что по утрам теперь часто видит не так хорошо, как прежде.

И увидел, что находится вовсе не у себя в спальне и не в собственной удобной постели, а полулежит в каком-то шезлонге из красно-коричневого атласа, укрытый легким покрывалом из узорчатой камки. Правда, он был в своей длинной шерстяной ночной рубашке, а шезлонг казался достаточно просторным, чтобы вместить двоих, но это единственное, что хоть как-то напоминало ему о том, что заснул он в своей кровати.

Он находился в просторном зале с низкими потолками и полом из черных и белых мраморных плит, уложенных в шахматном порядке. Толстые коврики были разбросаны там и тут, а в огромном камине, рядом с которым он сидел, ярко горел огонь.

Это и был тот самый источник тепла, из-за которого ему показалось, что в доме пожар. Стены комнаты были обшиты понизу панелями темного дерева, а в верхней части задрапированы шелком темно-розового оттенка с золотым шитьем. На стенах висели какие-то картины в рамах, но рассмотреть, что на них изображено, Фелтерин не мог: все расплывалось и рисунки казались просто смазанными пятнами.

Возле камина стоял слепой слуга, а напротив Фелтерина виднелось разукрашенное резьбой кресло, больше похожее на трон, и на нем человек, закутанный в плащ с надвинутым на лицо капюшоном. Из-под капюшона зловеще светились красным глаза незнакомца.

— Господин мой Фелтерин. — Голос звучал вполне дружелюбно и принадлежал, похоже, человеку молодому, хотя актер так и не смог, несмотря на весь свой опыт, определить (и это очень его беспокоило), кто этот человек: мужчина или женщина? — Знайте, что на самом деле вы находитесь вовсе не здесь.