Беспокойные союзники - Роберт Асприн

Фелтерин, разумеется, не стал сообщать Раунснуфу о своей договоренности с барменом. Он отложил это до утра и был прав: утром комик воспринял данное сообщение вполне спокойно и лишь воскликнул:

— Ах, если б и боги были столь же последовательны в своих решениях, как наш главный режиссер и директор театра!

Во время последних репетиций выяснилось, что необходимы дополнительные статисты. «Власть королей» — пьеса монументальная, и должное впечатление от ее постановки достигалось в значительной степени за счет заполнения сцены статистами в красивых костюмах. Фелтерин многим молодым актерам внушил, как важны для некоторых спектаклей так называемые выходные роли, приводя в пример всегда одно и то же — роль служанки в пьесе «Убийство королевы Рансеты», играя которую, актриса появлялась на сцене всего на одну минуту, но без которой спектакля попросту не получилось бы. (Ведь именно эта служанка приносила королеве кувшин отравленного вина, а какой же сюжет без отравления!) Итак, перед труппой встал вопрос о том, где найти столько привлекательных молодых женщин и мужчин, которых можно было бы нарядить в костюмы придворных дам и кавалеров.

Фелтерин посоветовался с Лало, который, конечно же, всегда и всюду замечал красивых людей, а тот — со своей женой Джиллой, поскольку не был уверен, что справится с этой задачей самостоятельно. И Джилла предложила Фелтерину переговорить с Миртис, хозяйкой Дома Сладострастия, предупредив его, что женщины, работающие у Миртис, значительно красивее обычных представительниц этой древнейшей профессии и к тому же связаны со своей хозяйкой клятвой верности. Фелтерин последовал совету Джиллы и был очень доволен, когда Миртис пообещала не только предоставить ему сколько угодно юных красоток, но и подыскать не менее красивых и надежных молодых людей, которым очень подойдут обещанные Фелтерином костюмы придворных.

Все это происходило незадолго до завершения строительства,. когда декорации были уже нарисованы и успели высохнуть, а Глиссельранд привела белошвеек, которые должны были помочь ей в решении грандиозной задачи по созданию последних костюмов. Репетиции шли вовсю, готовые отрывки соединялись в законченные сцены и целые акты; уже приглашенные молодые статисты — эти девушки и юноши работали главным образом вечером и ночью — репетировали в дневные часы, чтобы иметь возможность не прерывать свое основное занятие И вот наконец грандиозное полотно монументальной драмы было собрано воедино.

У Фелтерина почти не оставалось времени на сон — даже после стольких лет, проведенных на сцене, день премьеры всегда чрезвычайно возбуждал его, тем более что в данном случае он совпадал с открытием нового театра. Фелтерин все время повторял роль, сбивался, пропускал слова и все начинал сначала. Он очень рассчитывал на успех своего нового театра, но беспокоился по поводу каждого мельчайшего нюанса пьесы, хотя многие из волновавших его теперь вещей всего неделю назад остались бы им , почти незамеченными и растаяли бы в его памяти, как утренний туман. Он теперь часто и подолгу, накинув старый плащ, бродил по улицам, сознательно горбясь, чтобы его не отличили в толпе по высокому росту, и прислушивался к разговорам горожан.

Говорят ли в народе о его театре? Или о предстоящей премьере?

Если нет, значит, нужно срочно что-то предпринять.

Он с сожалением вспоминал те дни, когда всего лишь сплетни о том, что они с Глиссельранд спят вместе, не будучи соединены узами брака, было вполне достаточно, чтобы возбудить интерес толпы ко всей труппе. В те дни не составляло никакого труда привлечь зрителей в театр. Гордая юная Ранканская империя заполнила улицы своей столицы толпами искателей счастья, мечтавших об удовольствиях и развлечениях, а стремление молодого государства к респектабельности давало почву для множества скандалов.

А вот в Санктуарии скандал устроить было бы весьма затруднительно, думал Фелтерин.

Изнутри театр был давно уже украшен знаменами и цветочными гирляндами, перевитыми яркими шелковыми лентами, а вечером перед открытием дивным образом преобразились и внешние стены здания. Здесь должен был царить праздник — это ведь такое новшество для Санктуария! Самые разные люди предлагали актерам свою помощь. Заглянул в театр и Молин. Он отметил, что труппа сделала все, что было в ее силах, чтобы обеспечить успех. Как-то зашла Миртис — постаравшись, чтобы рядом не было женщин ее профессии, — и еще раз подтвердила, что они с девушками приготовили к открытию несколько корзин сладостей. На повозке в театр доставили бочки великолепного вина — подарок от пока еще не появлявшегося здесь принца. Казалось, теперь ничего непредвиденного уже не может произойти.

В этот вечер Фелтерин лег спать, испытывая лишь легкое беспокойство, и тут же уснул. Сны его были исполнены пламенных страстей, громовых аплодисментов и дивных надежд.

В день открытия театра актеры встали поздно, как обычно.

Теперь бесконечные дневные репетиции должны были смениться вечерними спектаклями, к которым нужно было морально подготовиться, что требовало немало энергии; в первую очередь это касалось тех, кто достиг возраста Фелтерина и Глиссельранд.

Лемпчин по случаю премьеры подал им завтрак в постель — привычка, с которой старые актеры не желали расставаться, хотя кухня всякий раз требовала уборки после того, как там похозяйничает этот мальчишка.

Явился Снегелринг, и Фелтерин поздравил его с успешным выступлением на генеральной репетиции.

— Кажется, ты наконец исполнил свою роль с должным блеском, — сказал он. — Твой выход был просто великолепен! Прекрасное сочетание благородства и вялости — как раз то, что надо для роли Карела!

— Я и сам доволен, — сказал Снегелринг. — Сказать по правде, я всем этим обязан Раунснуфу. Он заразил меня своей страстью к наблюдениям за посетителями «Единорога», и я тоже стал искать там подходящий для этой роли типаж. Как-то раз одна из приятельниц Раунснуфа, смуглая молодая женщина, которая строит из себя гладиатора, сказала, что может показать мне человека, как раз соответствующего Карелу по характеру, только я должен поехать с ней. Я, разумеется, поехал. Оказалось, что нам предстоит охота! Когда мы выбрались за город, эта дама указала мне на какого-то красавчика из благородных, окруженного телохранителями. Даже на расстоянии было понятно: это как раз то, что нужно для моей роли!

— И кто это был? — спросил Фелтерин, потягивая чай, который Лемпчин заварил слишком крепко. Он бы предпочел сейчас ячменный отвар.

— Понятия не имею, — отвечал Снегелринг. — Спросил у нее, а она только рассмеялась и сказала, что лучше мне этого не знать.