Чемодан. Вокзал. Обойма - Кирилл Казанцев

– Вот и ваш дом на сегодняшнюю ночь, – Андрей говорил так, будто не первый раз здесь был. – И чтобы все оставили в таком же порядке. Вашим же соплеменникам пригодится в следующий раз ночевать.

Он уже знал, как себя вести с вновь прибывшей бригадой, – держаться от них на дистанции, но при этом уважительно, чтобы завоевать авторитет. Быть строгим, но справедливым. Никто из гастарбайтеров не стал задавать Ларину лишних вопросов, неизбежно прозвучавших бы от русских. Типа, как это мы будем спать на голой земле? Где постельное белье и чем накрываться? Люди, приехавшие в чужую страну заработать немного денег, отдавали себе отчет в том, что они чужаки на этой земле. Во всяком случае, пока не пустили здесь корни. А потому нужно быть благодарными и за те малые удобства, которые им предлагают.

– И никаких конфликтов с местными. Вам проблемы не нужны, – предупредил Андрей.

Потомков кочевников не надо было учить, как обживаться на новом месте. Ведь их далекие предки, сами завоеванные татаро-монголами, пополнили орды. И во время набегов на славянские земли полчища Мамая-Батыя не сковывали свои войска обозами с провиантом. Настоящим мужчиной в азиатском понимании был тот, кто, отправляясь в поход, брал с собой только оружие. Пропитание он добывал себе саблей и луком со стрелами. Конечно же, сегодняшние азиаты были куда миролюбивее своих пращуров и приехали в Россию не воевать, а строить. Однако были не менее смекалистыми, чем предки-воины. Кто-то уже найденной в сарае лопатой копал возле кустов яму для импровизированного туалета. Другие рвали густо разросшийся бурьян, носили его в «гостиницу», выстилали им пол. Ведь Ларин строго-настрого запретил им использовать для этих целей солому в тюках, лежащую на досках, настеленных поверх балок перекрытия. Черт его знает, кому она могла принадлежать?

Так что своих подопечных Андрей с полным основанием мог назвать цивилизованными людьми – несмотря на то, что некоторые из них не умели даже читать и писать по-русски, хоть и приехали в страну, где без этого языка им в дальнейшем не обойтись. Поразил его и вопрос, заданный худощавым гастарбайтером средних лет:

– Хозяин, а голуби в России – это домашние птицы или дикие?

– Смотря какие голуби, – уклончиво ответил Ларин. – И называй меня не хозяином, а бригадиром.

– Хорошо, хозяин. Я про тех голубей, – худощавый указал на неровные, местами проломленные листы шифера, укрывавшие бывший колхозный ток. На них издавала утробные звуки, греясь в лучах заходящего солнца, стая диких голубей. Разъевшиеся на дармовом зерне голуби были толстыми и ленивыми.

– Эти дикие.

– Значит, их есть можно.

– Попробуй. Только как ты их ловить будешь? Руками?

Худощавый весело засмеялся.

– Есть способ, – и тут же собрал небольшую команду из своих товарищей.

Между собой они переговаривались на родном языке – скороговоркой. Так что Ларин мало что понял. Но, заинтригованный, стал следить за ними.

Худощавый оказался по специальности сварщиком, к тому же очень запасливым. В своем рюкзаке он привез даже пачку электродов, и теперь раздавал их «охотникам на голубей», каждому по нескольку штук.

– А меня научишь? – спросил заинтригованный Ларин.

– Хорошо, хозяин. Идем с нами, – худощавый вручил Андрею два электрода и предупредил: – В разных руках держи.

Затем гастарбайтеры, крадучись и стараясь не делать резких движений, стали приближаться к бывшему колхозному току. Жирные голуби, конечно же, заметили людей, но улетать не спешили. Явно собирались провести здесь всю ночь.

– Тихо, – подал худощавый команду и знаками показал, чтобы «охотники» растянулись вдоль покосившегося дощатого здания.

Голуби уже издавали свои «ур-ур» несколько нервно и недовольно. Стая была готова взмыть в воздух в любой момент, и только природная лень удерживала глупых птиц на крыше.

– Начали, – с азартом выдохнул худощавый.

И тут же по его команде десяток брошенных электродов засвистел в воздухе. Металлические прутки, брошенные умелыми натренированными руками, оказались оружием не менее эффективным, чем бумеранги австралийских аборигенов. Электроды стремительно прошлись всего в нескольких сантиметрах над крышей. Послышались удары, полетели перья, брызнула кровь. Но в этом не было особой жестокости. Люди убивали диких птиц не потому, что они получали удовольствие, доставляя страдания и боль живым существам. Азиаты добывали себе еду, и не более того. Даже Андрею удалось укокошить одного из голубей.

Над током, тревожно крича, метались остатки стаи голубей. Тушки, постукивая, подпрыгивая, как мячики, скатывались с крыши. Гастарбайтеры ловко ловили их, даже не давая упасть на землю. Птицам, которые еще трепыхались, тут же скручивали головы. И делали это буднично, без особых эмоций, как рутинную привычную работу.

– Вот, держи, хозяин. Ты подбил, – поднес Андрею птицу с окровавленными перьями худощавый сварщик.

– Лучше сам ее приготовь. Может, и сковорода у тебя в рюкзаке найдется? Или будешь на электродах, как на шампурах, запекать? – Ларин посмотрел через плечо на пылающий возле сарая костер.

– Зачем электрод портить? Я им еще работать буду.

Один из рачительных «охотников» рыскал в траве и собирал орудия убийства.

– А как же их готовить? Их хотя бы ощипать надо.

– Есть способ. Это я в армии, в стройбате, всему научился. Кормили нас совсем плохо.

Андрей присел к костру на аккуратный деревянный чурбачок, приставленный к стволу старой яблони, и стал наблюдать за действиями гастарбайтеров. Худощавый тем временем руководил приготовлением ужина. Не до конца прогоревшие поленья практически голыми руками вытаскивали из костра. Мертвых, еще теплых голубей уже обмазывали густо замешанной в ржавом ведре глиной. Получались аккуратные мячики. Их забросили в костер и сгребли на них высокой горкой угли.

Тангол держался обособленно. Еще на закате он и несколько других рабочих, расстелив коврики, совершили намаз. Теперь же Алиев сидел на старом потрепанном протекторе от трактора и молча смотрел то в огонь, то на Ларина. Явно присматривался, оценивал. И чем-то Андрей ему не нравился. Сафаров вообще исчез с глаз, скрывшись в сарае. Наверняка опасался, чтобы с ним не повторилась история на свалке. Но для Ларина он уже не представлял никакого интереса. Ведь все, чем Рахмон мог ему навредить, он уже сделал. Личных же счетов у них не было и быть не могло.

Худощавый сварщик выкатил электродом из углей один из «мячиков». Подхватил его с травы и, быстро-быстро перебрасывая с ладони на ладонь, понес к Андрею.

– Готова твоя птица. Уже испеклась, – немного подобострастно доложил он и резко бросил «мячик» на землю.

Глина, успевшая запечься до состояния обожженной керамики, раскололось на черепки, отскочила вместе с перьями. На одном из черепков лежала аккуратно запеченная голубиная тушка, от которой исходил аппетитный запах. Ларин, обычно привередливый и брезгливый к экзотической еде, почувствовал, что не прочь поесть горячего.

Рабочие сидели возле костра, в который подбросили дров, ели прямо руками. Вместо хлеба в ход пошли лепешки, привезенные с родины. Ларин смотрел сквозь огонь на восседавшего по другую сторону костра Тангола. Тот ел голубя жадно, ломая тушку руками; жирный сок тек по запястьям. Но при этом он умудрялся аккуратно обсасывать кости и, взяв их двумя пальцами, бросал в костер. Чувствовалось, что при необходимости он может есть и как европеец, пользуясь вилкой и ножом, промокая губы салфеткой.

Звучала чужая речь. Люди ели так, как это происходило и сотни лет тому назад. Горел огонь. Шумел ветер в ветвях старой яблони. Над ночным пейзажем расстилалось звездное небо. Было во всем этом что-то первобытное. С одной стороны, Ларин был поставлен руководить этими людьми, и они беспрекословно слушались его. Но с другой – он чувствовал себя абсолютно чужеродным элементом в этой компании. Тут, за знаковым сто первым километром от Москвы, в чистом поле существовал островок чужой цивилизации. В чем-то по-детски наивной, в чем-то жестокой, но чужой и даже враждебной – однозначно. Андрей буквально ощущал беспомощность и одновременно силу этих людей: неприхотливых и незатейливых, готовых довольствоваться самым малым. Он не был против того, чтобы они приезжали в Россию, зарабатывали здесь деньги, выполняя труд, который не желали выполнять москвичи. Зарабатывали честно и возвращались потом домой к детям и женам, чтобы потратить деньги на строительство дома, на еду для своих больших семей.

А вот люди типа Хайдарова и Пролясковского играли их судьбами. Они заманивали гастарбайтеров, суля им заработки, бросали на стройки, выжимали из них все соки – а платили копейки. Когда же люди были готовы взбунтоваться, они, если пользоваться уголовной терминологией, коварно разводили их на бабки, не отдавали документы, выгоняли с работы. И те поневоле пополняли ряды нелегалов, надеясь теперь уже самостоятельно добыть себе на хлеб. Кого-то подбирали преступные диаспоры, кто-то боролся за жизнь сам. И руки, умевшие созидать, строить, искали себе другое занятие. А ведь эти люди были куда лучше приспособлены не к жизни, а именно к выживанию, чем русские – соотечественники Ларина, привыкшие к благам цивилизации. Эти азиаты были подобны семенам степной травы, которые где бросишь, там и прорастут, дадут всходы. Понадобится – и в Москве пустят корни.