Запретная любовь - Халит Зия Ушаклыгиль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сегодня утром в нервном порыве, внезапно победившем терпение, она сказала мадемуазель Де Куртон, пришедшей разбудить её пораньше для поездки, то, что не говорила целый год. Нервными движениями она взяла чулки и рубашку, будто желала разорвать всё, что попадётся под руку и отомстить за заглушённое горе, и урывками, словно убегая от пожара и иногда останавливаясь, одевалась для поездки на праздник, своим видом говоря «Вы тоже что-нибудь скажите!» и глядя в лицо гувернантке сказала:
— До вчерашнего дня я хотела поехать. Но сегодня… Сегодня я не хочу ехать. Знаю ли я, почему?
Сегодня ночью я всё время думала как не поехать. Нет, не могу найти как… Все мне будут улыбаться и скажут: «О! Нихаль завидует». Вы же знаете, есть такая улыбка, с которой они смотрят друг на друга. Это не обычная, а тайная улыбка, когда медленно поднимается уголок губ только с правой стороны. Одинаковая улыбка и у неё самой, и у матери… Сначала я увидела её у Бихтер. Однажды, что же это было? Я что-то говорила отцу, но вдруг, не знаю как, мой взгляд обратился на неё. Она с такой улыбкой смотрела на отца и хотела дать ему какой-то совет. Вы заметили эту улыбку, верно? Непонятная улыбка: то ли они насмехаются над вами, то ли жалеют вас… С тех пор, когда разговариваю с отцом, всё время думаю, что она опять улыбается этой улыбкой. Мадемуазель, мне надеть жёлтые ботинки, да? Ах! Если сейчас, например, Вы спуститесь вниз и скажете: «Нихаль немного нездоровится, поэтому…» Мать сразу же посмотрит на дочерей, потом они втроём посмотрят на отца и — Нихаль передразнила их — улыбнутся. Знаете, чего я хочу, когда они так улыбаются?
Мадемуазель Де Куртон хотела остановить её и сказала:
— Дитя моё, волосы не будете расчёсывать?
Нихаль, не слушая, продолжала:
— Ах, волосы! Вы подумали про волосы, чтобы не говорить что-то другое. Я знаю, что Вы, Вы всё понимаете. Да, я хочу однажды, когда они опять будут так улыбаться, выйти и крикнуть: «А вы, кто вы? Откуда вы взялись? Оставьте нас, меня и отца…»
Бюлент крикнул снизу:
— Сестра! Мы тебя ждём. Мадемуазель! Скажите сестре, пусть поторопится.
— Всё это ребячество, Нихаль! Вы, должно быть, плохо спали ночью, вот и всё! И не забудьте перчатки.
Нихаль пожала плечами, пытаясь надеть перчатки:
— Ребячество! Плохой сон!
Потом она вдруг раздумала надевать перчатки и сжала их в ладони:
— Уже целый год я плохо сплю, понимаете? И сегодня мы едем устраиваить фестиваль моего плохого сна.
***
Они выбрали четверг, как малолюдный день, и Гёксу. Там были почти все жители обоих домов. Их набралось четыре лодки. Бюлент, обманывая Бешира, пытался грести веслом, их лодка шла самой первой. Чтобы рассмешить Нихаль, мадемуазель Де Куртон с чрезмерным страхом сказала Бюленту:
— Этот юный моряк заставит нас попробовать на вкус воду Гёксу.
В какой-то момент лодка хрустнула. Бюлент выпустил весло из рук и сказал:
— Мы достигли Америки. Может появиться Христофор Колумб. Да здравствует Христофор Колумб! Да здравствует Новый Свет!
Нихат Бей сказал Аднан Бею в лодке позади:
— Видели? Вы сядете на мель, если будете грести четырьмя вёслами.
С момента входа в реку он рассказывал Аднан Бею о ряде строительных проектов, относящихся к Гёксу. В какой-то момент позади послышался голос Бехлюля. Они повернули головы. Бехлюль, Бихтер и Пейкер были на берегу.
Бехлюль сказал:
— Мы придём пешком.
Бихтер не желала идти пешком и предостерегла оставшуюся в лодке мать:
— Из лодки не выходите.
Пейкер протянула руки и старалась, чтобы её узнал крохотный Феридун, сидевший на руках у Катины и странно смотревший по сторонам:
— Моя прелесть! Иди, иди ко мне… А где мама? Дорогой, куда ушла мама?
Наконец, лодка была спасена и Нихаль сказала:
— О! Теперь мы тоже сойдём.
Бехлюль шёл между Пейкер и Бихтер и говорил Пейкер:
— Во мне просыпается непреодолимое желание побегать, когда я выбираюсь на природу. Если бы Вы согласились, мы могли бы сегодня отлично побегать!
Он ещё немного приблизился к Пейкер и добавил голосом, который объяснил, что он имел в виду что-то другое:
— Вы бы убегали, я бы Вас догонял. Думаю, что Вы умеете убегать, но у меня такое бесконечное терпение и решимость, чтобы догонять, что в конце концов…
Пейкер с улыбкой спросила:
— В конце концов?
— В конце концов я Вас поймаю.
Бихтер шла на некотором расстоянии от них, словно в одиночестве, не слыша и не вмешиваясь. На Пейкер была лёгкая белая шёлковая накидка без рукавов, которая застёгивалась на шее и спадала на плечи, очень тонкая муслиновая рубашка, достаточно прозрачная, чтобы показать розоватость кожи до половины груди, оставляла открытыми запястья, которые не могла скрыть отделка широких рукавов; когда Бехлюль говорил: «В конце концов я Вас поймаю,» — его глаза словно искали ответ под тонким белым муслином, в широких рукавах.
Он уже некоторое время преследовал Пейкер такими взглядами и словами. Казалось, Пейкер не сердилась. Для неё это было неким развлечением, естественным продолжением шуток, начавшихся на променадах с детских лет. Пока преследования Бехлюля не выходили за рамки шутки, сердиться на это было слишком хлопотно, это могло быть даже расценено как грубость, которой следовало избегать в соответствии с моральной философией класса, представителями которого они являлись. Однако, когда в действиях Бехлюля появилось слишком много смелости, а преследования прерывались небольшим издевательством, лёгкой усмешкой или странным словом, казалось, что вопрос вышел за рамки шутки.
Бехлюль видел Пейкер как обещанный ему цветок, как то, что нужно добавить к букетам любви. Сегодня он говорил себе:
— Она похожа на меня. Самый верный способ не добиться успеха с Пейкер — направить её в долину поэзии. Пейкер из тех женщин, с которыми либо вечно шутят, либо однажды смело завоёвывают. В таком случае, да, в таком случае надо осмелиться.
Пейкер с усмешкой ответила на последнюю фразу Бехлюля:
— Когда я прихожу на такие празднества, чувствую непреодолимое желание, но не такое, как у Вас: вернуться домой. Мне не придёт в голову бегать, убегать, гнаться за кем-либо, а уж быть схваченной — это не то, что может
