Антигона - Анри Бошо

Я достала барельефы из мешка и прислонила к белому, упругому пологу шатра.

Мы долго смотрели на нашу мать.

— Быть великолепным в славе — просто, — проговорил Полиник. — Быть же великолепным в поражении и беспрестанном сравнении — вот этого я бы никогда не смог.

Напрасно я ждала, что он добавит еще что-нибудь, он был взволнован, но не произнес более ни слова, убрал в мешок барельеф, на котором Иокаста в своем величии восхищенно смотрит на мальчика — на него. Себе он оставил тот, где лицо ее омрачено тягостной Этеокловой судьбой.

— Почему так?

— Потому что за Этеоклом будущее. Будущее ночи, против которой должны бороться остатки света. Из простой отваги, Антигона.

На следующий день мы покидали лагерь. Свет уже был запряжен в колесницу и от нетерпения раздувал ноздри, когда к нам подошел Полиник. Скоро снова начнется война, и я больше не увижу его или увижу при страшных обстоятельствах. Я не могла, не могла оторваться от Полиниковых глаз, от его прекрасных движений, от лица, на котором, впрочем, уже читалось нетерпеливое стремление к другим подвигам, к другим радостям. Обнимая его, я снова произнесла Эдиповы слова в Колоне: «Ты царь, сын мой, и даже больше: ты настоящий царь, как твоя мать была настоящей царицей».

Наверное, он забыл их, потому что услышал, кажется, с радостью. И тогда я напомнила ему то, что еще сказал Эдип и что он не захотел тогда услышать: «Настоящему царю — а ты настоящий царь — не нужен трон, чтобы царствовать».

Полиник промолчал, поднял меня как соломинку и бесцеремонно затолкал в колесницу, на которую, к счастью, уже вспрыгнул и Железная Рука. Он сунул мне в руки вожжи, протяжно гикнул, как кочевники на своих лошадей, пустив Света в галоп. Я едва устояла на ногах, и, когда мне удалось придержать лошадь, лагерь оказался уже далеко позади. Там лишь клубилось, золотилось облако: мой взрослый брат, его смех, его сияние, его рискованная слава — все потонуло в пыли.

XII. ВОЗВРАЩЕНИЕ

Голова моя была занята неудавшимся свиданием с Полиником, глаза застилала печаль расставания. Свет тем временем уже сам сменил галоп на восхитительную рысь. Железная Рука сел, чтобы лучше следить за движениями жеребца, и непроизвольно кивал от удовлетворения, губы его раскрылись в восхищенной улыбке. Мой взгляд повторил путь его взгляда: передо мной ритмично вздымались лопатки, смело опускались в беге ноги, я видела гармоничные пропорции шеи, потряхивание головы, слышала шум конского дыхания. Да, точно так же бежал Мрак, еле касаясь копытами земли, — во сне мне с такой точностью явилась эта картина, когда он летел передо мной по водам.

Я передала вожжи Железной Руке, села на его место и по его примеру погрузилась в созерцание движений совершенного тела. Час за часом вспоминала я Этеоклов отказ от Мрака, пылкую Полиникову охоту за Светом, великолепные подарки, которыми они обменялись, — это сказало мне о близнецах и их противоборстве больше, чем все, что я знала до тех пор.

Мы не торопились, потому что щадили силы жеребца, которого хотели доставить Этеоклу в прекрасном виде. Через несколько дней пути навстречу нам показался всадник — это был Гемон. Он вручил своего коня Железной Руке и встал рядом со мной на колесницу. Он был в восхищении, что снова видит меня, но в не меньшее восхищение привела его красота скакуна. Меня даже задело, что приходится делить с белым скакуном восторг Гемона. «У меня ничего не вышло», — проговорила я.

Гемон кивнул и не произнес ни слова, только, восхваляя Света, протянул к нему руку. Я не смогла справиться с обуявшей меня печалью. «Так чего же хотят мои братья?» — вырвался у меня глупый вопрос.

Гемон указал мне глазами на ничем не сдерживаемый бег жеребца, за которым он следил с видимым удовольствием. Я не поняла, тогда он поднял глаза к небу и указал на двух хищных птиц, выписывающих в небе огромные круги.

— Как они… расправить крылья.

Я даже немного разозлилась на Гемонов ответ, но вечером, когда я повторила тот же вопрос, задав его К., тот только рассмеялся и согласно кивнул: «Это правда».

— Ну, а я тогда чего хочу?

— Ты тоже хочешь расправить крылья, Антигона. По-своему.

На следующий день Этеокл призвал меня в себе в крепость.

— Итак, Полиник не смог перенести моего подарка, — начал он, как только я переступила порог. — Он захотел отправить мне скакуна красивее моего.

— Не красивее, а равного ему по красоте.

— В этом и смысл?

— Он сказал: «Этеокл мне ровня».

— Я никогда не мог поверить в это равенство, не верю и сейчас. Полиник — гений, я же лишь бедняк, нуждающийся во власти.

Я выставила перед ним исполненный мною барельеф — тот, на котором улыбается Иокаста, сияющая от Полиникова солнца.

— Он не оставил ее себе? — удивился брат.

— Он оставил себе другую, ту, на которой, как говорит Гемон, тень твоего страдания.

— Странно… но, в конце концов, это справедливо, и он отправил мне для войны этого сказочного скакуна, потому что подарками мы обменялись именно для войны.

Я не сдержалась и резко схватила брата за руку:

— Этеокл, чувствуешь ли ты, что между нами существует связь, между нами тремя? Ты не боишься той пропасти, куда увлекает нас Полиник?

— Не мы выбирали, быть нам связанными или нет, мы связаны и не в силах это изменить. А командует Полиник, ему неведом страх, и наш долг — не подвести его. Мы и не подведем, раз он так хочет.

Этеокл расхохотался так же чудесно, как Полиник. И дверь захлопнулась за ним навсегда.

Железная Рука ждал Этеокла на равнине, чтобы он опробовал Света. Этеокл взял меня с собой. Оценив скакуна без сбруи, он стал наблюдать, как Свет подчиняется командам Железной Руки. Этеокл сам сел на жеребца и после продолжительной скачки заставил его брать одно препятствие за другим. Свет был весь в мыле, но когда Этеокл подвел его к нам, на скакуне не было заметно и следа усталости.

— Он действительно равен Нике, — заметил Этеокл, — хотя я думал, что это невозможно. Он, как и тот, может скакать до смерти, пока жив, если его не остановить.

Слова эти надорвали мне душу, потому что у моих братьев не будет, как у этих коней, твердой и любящей руки, чтобы остановить их. Никого у них не будет, кроме меня, которая совершенно не в силах ничего сделать.

Этеокл спрыгнул на землю и подошел ко мне:

— Благодарю, что ты совершила столь опасное путешествие и привела ко мне этого коня. Полиник отправил его, заботясь обо мне, он хочет, чтобы у меня тоже была возможность победить. Я не знал, что он так любит меня.

Этеокл был взволнован и счастлив, но я все же рискнула спросить его:

— Вы так друг друга любите, зачем же тогда война между вами?

— Это наш способ чувствовать себя свободными, бедная моя сестричка; думаю, ты так никогда ничего и не поймешь в ненависти. Ненависть — это отвердевшая любовь.

Я попробовала было что-то пролепетать про любовь, но только рассмешила Этеокла:

— Ненависть, Антигона, лишь другой лик любви, ее бледный лик. Пылающую же силу любви противопоставляет мне Полиник с самого нашего детства.

Я бы поспорила с ним, но не смогла произнести даже «нет», которым полнилось все мое существо.

Этеокл пожал плечами и с видом собственного превосходства увел с собой Гемона, а я осталась стоять, где стояла…

На следующий день Гемон принес остаток довольно значительной суммы, которую К., к моему большому смущению, запросил за мои барельефы.

«Скоро снова начнется война, — сказал мне он, — будет много больных и раненых, целители будут заняты, как и места ухода за больными, понадобятся еще такие места, да и о городских больных и бедняках тоже придется заботиться. У Диотимии ты научилась ухаживать и лечить, Этеоклу хотелось бы, чтобы ты открыла у себя небольшую лечебницу для бедняков и больных твоего квартала».

Я согласилась, я и так уже ухаживала за К., местными женщинами и детьми. Железная Рука поможет мне в приготовлении лекарств — он ловко с этим справляется. К. чувствовал себя все хуже и большую часть дня не вставал с постели, а заставить его съесть что-нибудь стоило большого труда. Исмена часто приносила ему новости и просила совета, сам Этеокл иногда заходил поговорить с К., и мне слышно было через дверь, что беседы эти часто прерывались приступами кашля.

Стали появляться новые больные; впускал их Железная Рука, когда мы уже поели, и выпускал, когда они получат пищу и уход, еще он помогал мне готовить лекарства. Таким образом я могла продолжать заниматься скульптурами для продажи, потому что Этеокловы деньги не вечны.

К. становилось все хуже; однажды ночью у него началось сильное кровохарканье, и наутро он не смог подняться с постели.

— В Фивах, — сказал мне Железная Рука, — К. скоро умрет, ему нужно как можно скорее вернуться в горы, к Клиосу.