Ларец соблазнов Хамиды - Шахразада

Но даже если бы она смогла добыть план дворца… Если бы пробралась по наружным стенам и ускользнула из столицы… Даже если бы узнала, как далеко от портов и морей расположено княжество Тивиада… Как ей преодолеть это расстояние? На телеге, запряженной ослом? На спине мула? Хамида невольно усмехнулась, представив, как маленький лохматый ослик карабкается по горам… А потом вплавь преодолевает горные речушки…

Увы, решение не было найдено. Но страшное ощущение сдвигающихся стен оставило Хамиду – она даже улыбнулась, еще раз вспомнив про ослика, плывущего через речку.

Свиток тринадцатый (что неприятно, но неудивительно)

В тот вечер, когда Хамиду должны были ввести в опочивальню султана, никого из старшей прислуги не оказалось во дворце. Странная случайность, которая означала, что церемонию омовения, включавшую в себя также умащение тела душистыми маслами, окуривание благовониями одежд, выбор украшений и платья и многое другое, что являлось необходимым ритуалом для каждой новой наложницы, придется выполнять карие Айше, помощнице распорядительницы омовений.

Теперь уже никто не помнил тот день, когда карие Айша появилась во дворце султана Анвара, отца Тивиада Второго. Между женщинами гарема шли разговоры о том, что ее привезли сюда совсем юной, даже раньше самой валиде Амали, и что теперь она остается едва ли не единственной из тех, кто служил еще старой валиде Басиме, матери Тивиада. Рассказывали, что она была любимицей всевластной Асии-ханум, смотрительницы гарема султана Анвара. Сразу после смерти старого султана большая часть его охраны, женщин и дочерей была перевезена – и это тоже было давним обычаем – в старый дворец Ердильме-сарай.

– Его называют еще Домом печали, – объясняла карие Айша, когда молоденькие любопытные служанки расспрашивали ее о прошлом. – Я помню тот день, когда все они исчезли. Помню, как мы плакали тогда. И как погубили всех молодых царевичей, всех до одного, потому что того требовала безопасность нового султана. – Ее и без того постоянно слезившиеся глаза наполнились влагой. – А некоторые из них только появились на свет. Мы оплакивали их так горько, что наши глаза чуть не вытекли вместе со слезами.

Карие Айша – теперь ее кости скрутил ревматизм, а морщинистое лицо приобрело ту невыразительность черт, которую часто придает старость, – никогда, даже в самом нежном возрасте, не была красива настолько, чтобы привлечь взгляд султана. Невольницей попав в сераль, она, что было в обычаях дворцовой челяди, прошла обучение в каждом из хозяйств и под конец была назначена помощницей распорядительницы омовений. Не будучи ни особенно толковой, ни тщеславной – по крайней мере, так гласила молва, – она не достигла высших званий условной табели о рангах, но стала своеобразной приметой жизни дворца, последним ветхим звеном, связывавшим день нынешний со старыми временами, настоящим кладезем всех тонкостей и ритуалов.

– Конечно, изучала она не только правила этикета, эта Айша, – обмолвилась как-то одна из прислужниц хаммама в присутствии Хамиды.

– Уж ясно. Поговаривают, что ей известны все на свете фокусы, – согласилась с ней вторая.

– О чем вы? О каких фокусах говорите? – поинтересовалась Хамида.

Но те сначала лишь удивленно уставились на нее, а потом рассмеялись. Улыбнулась тогда и Хамида. Но сейчас, узнав о том, что ее страшный день настал, она поняла, что даже тот разговор был своего рода шагом к свободе. Хотя поняла намного позже.

Когда же суровый Юсуф вошел к ней со словами, что вечером врата рая (читай: вход в опочивальню султана) распахнутся перед ней, она побежала к Марват – единственной, кого считала своим другом в этом запертом мирке.

– Ты должна подкупить ее, девочка. Тогда она поможет тебе, – помедлив, решительно проговорила Марват.

– Подкупить? – Девушка была поражена.

– Дать ей денег, глупышка.

– Но откуда я возьму деньги? У меня нет ничего своего, даже последняя рубаха – и та принадлежит твоему любимому супругу.

– Положим, она ему не нужна, – Марват рассеянно улыбнулась. – Как и многое из того, чем столь обильны кладовые сераля… Ну что ж, тогда я помогу тебе… Думаю, десятка цехинов будет довольно… Хотя нет, лучше два десятка. Вот, возьми!

Марват вынула из сундука тяжелый бархатный мешочек и протянула Хамиде.

– Два десятка цехинов… – Хамида уже знала, что это огромные деньги. Не роскошествуя, на них добрые полгода могла прожить небольшая семья. – Но это же целое состояние…

– Девочка, я думаю, что тебе совсем не хочется попадать в объятия моего мужа… Скажу по секрету, мне этого хочется еще меньше – Тивиад падок на необыкновенных женщин.

– Но это же целых двадцать цехинов!

– Что какие-то золотые кругляшки по сравнению с твоей жизнью… Не беспокойся, я не обеднею.

Хамида покраснела – она-то прикидывала, как будет искать возможность отдать Марват долг. Такой огромный долг.

Марват холодно посмотрела на девушку и отошла к окну.

– Запомни, Хамида, я никому, слышишь ты, никому не позволю изгнать меня из сердца султана Тивиада. Я лучше убью каждую из тех, кто решится на это. Считай, что это я собираюсь подкупить старуху Айше…

– Но разве я не могу сказаться больной?

– Дурочка, – Марват посмотрела на Хамиду почти с нежностью. – В серале лучшие лекари в стране, они мигом излечат тебя от любой хвори. А вот старая колдунья придумает, как сделать так, чтобы Тивиад остался с носом…

За Хамидой пришли в тот же день к вечеру и без всяких церемоний и уговоров отвели в личный хаммам самой бах-кадины. Карие Айша уже ждала ее там.

– Раздевайся, раздевайся, нечего ломаться.

Пожилая женщина будто ощупала ее взглядом. Глаза у нее были, как заметила девушка, удивительно яркими, почти синими, так что даже белки их казались не белыми, а чуть синеватыми.

Ее служанка, девочка-нубийка лет двенадцати, помогла Хамиде освободиться от туники и платья. Она показалась девушке такой испуганной, что едва осмеливалась поднять голову, а уж тем более посмотреть кому-нибудь из них в лицо. Ее руки с розовыми маленькими ладошками так дрожали, что казались лапками птицы, когда она, путаясь, принялась расстегивать длинный ряд перламутровых пуговичек на платье Хамиды.

«Интересно, а ее откуда привезли, – мельком подумалось девушке, – счастлива ли она здесь? Счастлива ли так, как твердят многие из здешних пленниц, или тоже мечтает вернуться когда-нибудь домой, как мечтаю об этом я каждую минуту?»

Внезапное чувство жалости захлестнуло ее, она послала девочке ободряющую улыбку, но у той от смущения только еще больше задрожали пальцы.