Братство. Крест и клинок - Александр Нежинский

Благо, что визиты священнослужителей в местную цитадель милицейского здравоохранения в последние годы стали делом вполне обычным. В госпиталь их пропустили без особых проблем, не устраивая нередкую в подобных случаях тягомотную нервотрепку с проверкой документов и получением разрешений «свыше». Определенные проблемы возникли разве что с проникновением в отделение реанимации – ведавшая там пропускным режимом старушка-санитарка оказалась сущим цербером. Однако вид батюшек укротил и ее. Тем временем Егор Павлович связался по телефону с кем-то в столице, этот кто-то умудрился вызвонить местного начальника областной милиции, пошла команда начальнику госпиталя… Короче говоря, был получен полный карт-бланш.

Как следует рассмотреть человека, еле видного в больничной койке за оплетающими его проводами каких-то датчиков и трубками воткнутых в тело капельниц, Алексей не сумел. Но и увиденного вскользь хватило, чтобы в голове всплыла фраза: «Не жилец…» Видом своим болящий и вправду напоминал покойника, а о том, что душа еще не покинула бренное тело, свидетельствовали лишь мигающие огоньки и попискивание стоящей рядом с ним сложной медицинской аппаратуры. Долго разглядывать пациента никому не дали – войдя в палату, батюшки самым категорическим образом выставили в коридор всех, включая дико возмущенный медперсонал. Что там происходило дальше на протяжении почти часа, никому не дано было ни видеть, ни слышать – спасибо прекрасной звукоизоляции палаты. Когда дверь открылась, ломанувшиеся со всех ног внутрь заведующий отделением и еще парочка врачей замерли на пороге соляными столпами, начисто лишившись дара речи. Пациент, сутки пребывавший практически в коме… сидел на постели и улыбался! Улыбка была страдальческой, вымученной, но лицо его уже не было восковой маской трупа, щеки порозовели, а глаза были живыми. Алексей же, в свою очередь, обратил внимание на то, что у святых отцов – и Киприана, и Михаила, бледности на лицах как раз прибавилось, а под глазами залегли темные тени и глубокие складки. Нелегко им, похоже, далось явленное собравшимся чудо.

– Девоньки, мне б покушать, а? – голос пациента вывел медперсонал из ступора. Сестрички немедленно кинулись искать для пришедшего в себя опера «всего самого лучшего, но диетического», а врачи попытались было подступиться с осмотрами и обследованиями, но снова были остановлены отцом Михаилом.

– Погодите, уважаемые! Самое страшное пока отступило, но ничего еще не закончено. Вот сейчас он поест, а после мы его заберем отсюда часа на два, потом вернем обратно в палату… Так надо! – голос батюшки резанул вдруг отточенной сталью, а вскинутой рукой он прервал готовых взорваться потоком возражений медиков: – Если все хорошо будет, через пару дней он отсюда вприпрыжку выбежит. А не сделаем нужного – никакие ваши лекарства его не спасут! И не буду я ничего сейчас объяснять – уж не обессудьте. Нет на то времени, каждая минута дорога.

План дальнейших действий был, собственно говоря, проработан еще в дороге. Заключался он в достаточно нехитрой комбинации. Поскольку, исходя из рассказанного Егор Палычем, священники сделали вывод, что колдовское воздействие и на опера, и на следователя производится через как раз те самые злополучные фотографии, которые были сделаны исподтишка. Правда, не исключалось и использование кукол, восковых фигурок и тому подобной магической дряни. Значит, прежде всего, весь этот «реквизит» необходимо было изъять. А для этого как минимум четко узнать, где он в данный момент находится. Каким образом? Да запросто! Визитка Аллочкиного адвоката имелась у опера давным-давно. Звонок, встреча и, как результат, «джентльменская договоренность» – упомянутые выше предметы в обмен на, скажем, изменение для клиентки меры пресечения на подписку о невыезде. В том, что гнусный адвокатишка «в теме», не сомневался никто. Равно, как и в том, что дамы постараются при этой сделке «кинуть» кавалеров. То есть оставить у себя набор предметов, достаточный для дальнейшего воздействия, если в таковом возникнет надобность. Но в данном случае их намерения уже никакого значения не имели, поскольку приехавшие священники и воины Братства твердо были намерены разобраться непосредственно с источником зла, то есть самой ведьмой. Причем самым радикальным способом…

Открытым оставался вопрос со следователем. Найти его нужно было во что бы то ни стало, и чем скорее, тем лучше. Вот только как? Тут снова выручил опер. Слегка напрягшись, он вспомнил давний, произошедший еще до превращения их жизни в нынешний кошмар, разговор с коллегой. Тогда и прозвучали слова о том, что где-то в эти дни исполняется не суть уж важно сколько именно лет со дня знакомства его и ненаглядной его Наташи – какая-то там круглая дата. Гораздо важнее было то, что следователь рассказал о премилом семейном обычае, существовавшем у супругов – отмечать эту дату на том самом месте, где и состоялось знакомство. А именно – в уютном парке на берегу Днепра. По мнению опера, шансы обнаружить пропавшего следователя именно там были достаточно велики.

По указанному месту отправились сразу же после встречи с адвокатом. Та, как и ожидалось, прошла в деловом и конструктивном русле. Выслушав предложения опера, высказанные без посторонних ушей – в зале ресторана, названного самим адвокатом, он, извинившись, улетучился на несколько минут «для согласования», а вернувшись, заявил, что предложенная сделка принимается. Конечно, как первый «жест доброй воли» на пути к «окончательному урегулированию конфликта». Каковым, по мнению адвоката, должно было стать полное снятие всех и всяческих «надуманных обвинений» с его подзащитной. Вещая все это, чувствующий себя победителем проныра раздулся от самодовольства не хуже породистого индюка, а опер, с огромнейшим трудом давя в себе дикое желание свернуть ему шею, не сходя с места, усиленно изображал насмерть запуганного лоха, готового к капитуляции на любых условиях. На том и расстались. Дабы не откладывать дела в долгий ящик, встретиться уговорились этим же вечером в другом ресторане – за городом. И произвести там обмен «интересующих господ милиционеров предметов» на надлежащим образом оформленные казенные бумаги об освобождении Аллочки из СИЗО. После этого обмена в следственный изолятор должен был поступить звонок, в результате которого счастливая жертва тяжкого ментовского произвола немедленно выпорхнула бы на свободу.

На хвост адвокату сразу по выходу его из ресторана плотно сели ребятки из милицейской криминальной разведки, которых этот самовлюбленный кретин, естественно, не заметил, вполне благополучно приведя «хвост» к загородному особняку, где, по предварительным данным, и обреталась Аллочкина подруга. Что и требовалось доказать…

Парк, благодаря прекрасно знающему родной город оперу, отыскали без труда. Благо был он небольшим и, значит, отыскать в нем нужного человека было задачей для десятка человек вполне посильной. Рассыпавшись по аллеям, братья, получившие подробный словесный портрет разыскиваемого, включили портативные рации и периодически обменивались информацией о достигнутых в поиске успехах. Братья кружили по островку зелени в городских джунглях, распугивая жаждавших уединения влюбленных и алкашей, чуть ли не заглядывая в каждый куст и под каждую лавочку. Похвастаться, увы, пока было нечем, но чуть больше чем через полчаса в эфире циркулярно пронеслось: «Нашли!» Те, кому улыбнулась удача, тут же, назвав конкретную точку, затребовали личное присутствие отца Михаила. Стоило Алексею, все это время сопровождавшего священника в вынужденной прогулке, увидеть «пропажу», как он сразу понял, почему…

Вид следователя, обнаружившегося на пеньке, торчащем из обрыва, находящегося уже, собственно, за пределами парковой ограды, был ужасен. И дело было даже не в недельных как минимум небритости, немытости и непричесанности. Глаза его, из которых катились крупные слезы, производили впечатление двух стеклянных шариков, абсолютно ничего не видящих и не выражавших. Последний в своей жизни поцелуй следователь дарил не той, которая была еще так недавно счастьем его жизни, а теперь разбила и сердце, и жизнь, и разум, а верному «макарову». Ствол табельного пистолета был воткнут в рот, а побелевший от напряжения палец лежал на спусковом крючке. Оставалось лишь удивляться и радоваться тому, что последнее, роковое движение еще не сделано. С другой стороны, ждать этого, похоже, было недолго.

В подобной ситуации совершать какие бы то ни было резкие движения и поступки – верх глупости. Нет, если вы, конечно, хотите как раз того, чтобы ваш друг украсил окружающий пейзаж яркой палитрой алого и пораскинул мозгами в самом прямом смысле, тогда – вперед… Бросайтесь к нему со всех ног, орите, что есть мочи: «Ты что, старик, сдурел совсем!?» Решительно требуйте, чтобы он «перестал заниматься херней», а самое надежное – попытайтесь отобрать орудие готовящегося самоубийства. То, что окончание ваших громких и решительных призывов прозвучат уже над трупом, гарантировано практически на сто процентов. Ну, разве что осечка произойдет…