Бить или не бить? - Игорь Кон

Социализация детей, одним из аспектов которой является дисциплинарная система, не падает с неба в готовом виде, а формируется и развивается вместе с обществом (см.: Мудрик, 2010). Более динамичное общество требует от человека большей степени самостоятельности в принятии решений, а так как соответствующие качества закладываются в детстве, жесткое силовое воспитание этому не способствует.

До тех пор, пока школьное обучение концентрировалось на механическом заучивании формальных правил и текстов, ребенка можно было удерживать в классе только силой. Как только зубрежка уступает место «учению с увлечением», телесные наказания становятся неэффективными и контрпродуктивными. Они больше не нужны ни ученику, ни учителю.

Образование и обучение лишь небольшая часть процессов социализации. Но в сфере нравственности автономия ребенка еще больше, чем в обучении. Современная философия создала гораздо более многогранный образ ребенка, чем когда бы то ни было в прошлом.

Прежде всего, детей стали больше ценить. Их воспитание сегодня обходится родителям и обществу значительно дороже, чем раньше. Это обусловлено удлинением сроков социализации, объективным усложнением содержания и методов образования, и т. д.

К экономическим соображениям присоединяются демографические: с уменьшением рождаемости в развитых странах детей становится меньше, отсюда – повышение ценности каждого отдельного ребенка, требование индивидуального подхода к нему и т. п. Дорогую хрупкую вазу вы не станете швырять так же небрежно, как жестяную кружку.

Изменился и характер внутрисемейных отношений. Жалобы на слабость «современной семьи» подчеркивают прежде всего ее неустойчивость. Но это – прямое следствие ускорения ритма жизни и роста индивидуальной избирательности и вариативности. Самое благополучное общество по этому критерию – то, где господствует крепостное право: ни тебе легкомысленных переездов с места на место, ни текучести рабочей силы, ни разводов, ни завышенных притязаний.

Современные семейные ценности, как и сами семьи, весьма дифференцированы. По мере того как некоторые старые экономические и социальные функции семьи (семья как производственная единица, как ячейка потребления и как институт первичной социализации детей) отмирают или приобретают подчиненное значение, увеличивается ценность психологической близости между членами семьи, будь то супруги или родители и дети. Коль скоро внутрисемейные отношения стали более интимными, повышается автономия и значимость каждого отдельного члена семьи.

Глобальный сдвиг в брачно-семейных отношениях заключается в изменении критериев их оценки: формальные количественные (например, продолжительность брачного союза) показатели сменяются качественными. На первый план выходит понятие субъективного благополучия (subjective well-being). Счастливой считается лишь та семья, в которой хорошо всем ее членам.

Меняется и институт родительства. Сравнительные международные исследования показывают, что индивидуальные свойства каждого родителя психологически важнее, чем их соответствие традиционным гендерным ролям и стереотипам («строгий отец» и «любящая мать»). Вариации индивидуальных родительских практик, которые раньше оценивались по тому, насколько они соответствовали традиционному поляризованному канону отцовства и материнства, в современном обществе все чаще признают естественными. Появились понятия «новое родительство» и «новое отцовство» (см.: Кон, 2009; Майофис, Кукулин, 2010).

Особенно сильным коррективам подвергается институт отцовства, который издавна считался цитаделью телесных наказаний.

Отцовство как вертикаль власти

Когда-то в мире существовала вертикаль власти. На небе был всемогущий бог, на земле – всемогущий царь, а в семье – всемогущий отец. И всюду был порядок.

Но это было давно и неправда. Именем бога спекулировали жуликоватые жрецы, именем царя правили вороватые чиновники, а отец, хотя и порол своих детей, от повседневного их воспитания уклонялся.

Потом все изменилось. Богов стало много, царя сменила республика, а отцовскую власть подорвали коварные женщины, наемные учителя и непослушные дети.

И теперь мы имеем то, что имеем.

Многим людям кажется, что раньше было лучше, и они призывают нас вернуться в прошлое.

Какое именно?

Авторитетным родителям телесные наказания практически не нужны, а авторитарным родителям они не помогают, отчасти потому, что перегибают палку. Новое отцовство – ключевой фактор отказа от телесных наказаний. Отец не хочет превращаться в наказательную машину.

Повышение социальной и психологической ценности ребенка означает усиление интереса к его внутреннему миру. Мировые историко-социологические данные свидетельствуют, что за последние полвека родительские ценности существенно изменились: личную автономию и самостоятельность ребенка в развитых странах ценят выше, чем послушание и конформность. Ребенок – не просто объект социализации, а самосознательный, активный субъект жизнедеятельности. И это не просто философско-нравственный постулат, типа «относись к другому человеку так, как ты хотел бы, чтобы он относился к тебе», а важнейший теоретико-методологический принцип.

Ременная педагогика в эту систему взглядов не вписывается.

Не случайно самые горячие ее защитники – религиозные фундаменталисты, которые отвергают современный мир и хотели бы вернуть человечество в (воображаемое) прошлое.

Американские критики телесных наказаний подметили, что аргументы сегодняшних апологетов порки слово в слово повторяют аргументы, которые в XIX в. приводили противники отмены рабства.

Те и другие утверждают, что Бог на их стороне и что Библия говорит то же, что они. Только защитники порки цитируют Соломоновы притчи («Кто жалеет розги своей» и т. д.), а защитники рабства – книгу Левита (Левит 25: 44–46).

Те и другие ссылаются на право собственности: «Это мои рабы/дети, я их купил/породил, и никто другой не может ими распоряжаться!»

Те и другие уверены, что африканцы/дети радикально отличаются от других людей, поэтому с ними нужно обращаться иначе.

Те и другие ссылаются на пример великих людей, которых пороли или которые владели рабами, и это им не повредило.

Те и другие уверяют, что рабство/порка полезны для своих жертв. Рабов порка облагораживает, а детей очеловечивает.

Те и другие уверяют, что все, что они делают со своими детьми/рабами, направлено исключительно к пользе последних.

Чтобы понять, откуда ноги растут и откуда, точнее, куда дует ветер, это очень полезное наблюдение.

Тем не менее вопросы остаются. Если телесное наказание – часть нашего исторического педагогического арсенала, можно ли отказаться от части, не меняя целого? Из того, что нечто привилось и оказалось успешным в Швеции, никоим образом не вытекает, что то же самое получится в Китае или в Тунисе. Национальная педагогика не существует вне национальной культуры.

Подведем итоги.

1. В архаических и патриархальных обществах телесное наказание было всеобщей и универсальной формой дисциплинирования детей, обеспечивавшей поддержание вертикали власти и межпоколенную трансмиссию культуры.

Философы спорили лишь о допустимой степени жестокости наказания и условиях его применения.

2. В связи с усложнением содержания и методов социализации и появлением философии гуманизма в начале Нового времени этот подход подвергается все более резкой критике, но эта критика касается больше школы, чем семьи, и скорее обучения, нежели воспитания.

3. Эволюция телесных наказаний в западноевропейской школе, отчетливее всего прослеживаемая в Великобритании, включала: а) смягчение жестокости, б) появление формальной регламентации, ослабление учительского произвола и в) попытки координации вертикальной учительской власти и горизонтальной власти соучеников, которые зачастую конфликтовали друг с другом и действовали разнонаправлено.

4. К концу XIX – началу XX в. под влиянием ряда макросоциальных факторов и развития самой системы образования, включая появление женского образования и совместных (смешанных) школ, в государственных школах большинства европейских стран телесное наказание маргинализируется или запрещается (в церковных школах оно сохраняется). Семейные отношения оставались вне сферы государственного контроля, за исключением случаев явного физического насилия над ребенком.

5. После Второй мировой войны, на волне общей демократизации мира и с появлением понятия «права ребенка», начинается мощное международное движение за полный запрет телесных наказаний, достигшее кульминации в начале нового столетия, когда Парламентская Ассамблея Совета Европы (ПАСЕ) провозгласила Общеевропейский запрет на телесные наказания детей, который законодательно поддержали 27 государств.

6. Опыт Швеции и нескольких других стран, последовавших ее примеру, показывает, что новое законодательство, в сочетании с активной разъяснительной работой, находит сочувственный отклик у населения, а изменение дисциплинарных практик положительно сказывается на условиях жизни детей. Однако эта инициатива не может быть осуществлена только политическими и административными мерами.